февраль 2011

Сам – пепел, пел "о, не сгорай", губами сморщенными двигал,
читал, пока в последний рай не закрывалась с шумом книга.
В метро спускался, Стикс искал по раковине гастроподы,
по мрамору горячих скал, и тёплые дрожали воды.

О, ты пройдёшь с лицом таким, что воздуха дышать не станет.
Твой волос розовый и дым – сосуда трубочка пустая.
Напой и мне про зелень дня, какая не цветёт в Аиде,
про ветку гибкую меня с цикадой – треска не прервите,
прохожие. То – шум волны, из радиоэфира что-то,
слова из чёрной глубины, и водоросли диктиоты
ветвятся в темноте густой, и кровь, и воду колыхая,
пока над самой пустотой ныряльщик говорит стихами.

Я видела твой синий сад, двустворчатые камни сада,
и рыбьи мордочки лисят, и пни разбитой колоннады,
голубок мраморных в сетях, фонтанов кратеры крутые, 
известняка тяжёлый прах и лавра руки золотые.

Где вулканическим стеклом, где алебастром зарастает –
живым покрыто полотном. Голубоватыми кострами
то вздрагивает, то рябит – струится, птиц в листве качая,
и ничего не объяснит, не взглянет, не пообещает.

Пообещай, в поток попав и слившись с пеной и песками
в один нерасторжимый сплав, запомнить облако над нами –
то треск, то голос невпопад, то музыки обрывок – глухо
ночь нисходящая на сад. Из слепоты – для слуха.


***


Сколько столетий
                светит и светит
                звезда.

Да,
      мы её дети,
                вечные странники,
                свет.

Нет
      в мире того, 
                что держало бы нас на земле.

Но
      держит и держит,
                тянет и тянет.

Земной
      корень всего,
                сердцевина всего – песок.
Звёздный песок сочащийся, жёлтый сок,
жёлтое золото, редкостный минерал –
кровь или свет, неясно. Велик и мал –
каждый, стоящий крепко на двух ногах –
воздух, душа и птица, вода и прах.

Лишь облечённый словом глазам открыт,
сказанный вслух и всуе – глазам открыт.
Ты – предстоящий, и ты – позади меня,
спящий предшественник, пена к исходу дня,
мной повторяем и более не забыт,
сказанный вслух и всуе – глазам открыт.

Вижу тебя так ясно – тебя всего –
белого света полное вещество,
дождь или град
                ударяет в окно – назад
братья твои и ты,
                покидая ад
чьей-то непамяти, сходят из темноты
и говорят,
                рассветные,
                говорят – 

как распускаются листья или цветы:


«Нас
           призови 
                назад,
 
нас призови назад…»


***


Хлеб ли надвое преломить,
вслух ли что-то произнести…
Приходящим – болеть и жить.
Уходящим – всегда цвести.

В мире этом и в мире том,
в гибких пальцах травы, в песке
жук ползёт в невесомый дом
над рекой, а ещё в реке
можно, к солнечному пятну
наклонившись, на самом дне
видеть рыбу, всего одну,
глубоко. Повезёт – и две.

Однодневному – жить века.
Неизвестно, когда – зачем
отражаются облака
или смутный проситель, чей
неразборчив язык. Ему
всё достанется – ничего
не достанется. В полутьму –
в полусвет позовут его.

Кто вы, ангелы – луг и лес –
ноги в золоте, стриж ключиц,
насекомое сердце? Вес –
воздух, время. Прохлада лиц –
поцелуй ваш, неразличим.
Кто по самым глухим местам
поведёт меня здесь, и чьим
стану я отраженьем там?


***


Пальцем выводишь на запотевшем стекле
глаз или код от ячейки цветочного быта.
Красные маки, доверчивы и открыты,
во власяницах зелёных стоят на земле.

Дай мне один лепесток свой бескровный, сосед,
огненный умысел, сон о корнях и личинках.
Чёрное сердце – нежная ночи начинка –
траурный бархат, глубоководный свет.

Как одиноко, и краток нам выданный час.
Ветер подует, последнее с мёртвых снимая.
Не отрекаться, любить навсегда, обнимая
пепел и воздух, слёзы и облако – нас.

Полное облако, волглые простыни, сад,
преданный утром и всеми оставленный, чтобы
долго коробочки мелко дрожали в ознобе,
долго любимые наши смотрели назад. 


***