Энеида и. п. котляревского, часть шестая

Зевс хмурыми повёл бровями,-
Олимп затрясся, хлынул дождь,
Мигнула молния с громами,
Все олимпийцы впали в дрожь.
Боги, богини, полубоги,
Полуодеты, босоноги,
Бегут к Зевесу, мал и стар.
Юпитер, гневом распалённый,
Влетел к ним, словно заведённый,
И рявкнул, как на гончих псарь:

«Вы долго будете беситься
И стыд Олимпу, мне творить?
Между собою денно грызться
И смертных смертными травить?
Поступки ваши всё не божьи;
Вы на сутяжников похожи
И рады мордовать людей;
Я с неба всех вас постолкаю
И до того вас затерзаю,
Что будете вы пасть свиней.

А вам, с Олимпа зубоскалки,
Моргухи, сводни и фиглярки –
Берёзовой вам дам припарки,
Что не помогут даже мамки;
Ух, как же вы на смертных падки-
Как пьяница льнёт к винной кадке!
Все беды на земле от вас.
Из-за всех своден пустозвона
Не удостоюсь я поклона;
Я окуну вас в кислый квас.

Или отдам вас на работу,
Запру в смирительных домах.
Там выгонят из вас охоту
Содомить на земле в людях.
Да кару я похлеще знаю,
Вот как богинь я покараю:
Отправлю к казакам на Сечь!
Там козни баб не уважают,
А шлюшек на табак меняют,
Там трезвым спать немочно лечь.

Не вы народ мой сотворили, –
Не создадите и червя!
Зачем людей растормошили?
Дела людей – стезя моя!
Клянусь своею бородою,
И Гебы стройною спиною,
Что тех богов лишу чинов,
Кто ноныча в войну вплетётся!
Пускай с Энеем Турн грызётся;
А драки их не для богов!»

Венера в бой пошла умело,-
Она с военными жила.
Сырое мясо с ними ела
И по трактирам пунш пила.
Нередко на соломе спала,
В шинели серой щеголяла,
В походах на возах тряслась;
Манжеты ротного стирала,
Под утро водкой торговала,
Ночами мёрзла, днём пеклась.

Венера по-драгунски – смело
К Зевесу на приём идёт,
И с ходу объясняет дело
И глаз с Зевеса не сведёт:
«О папа, сильный, величавый!
Ты всякий промысел зришь лукавый,
Тебя никто не проведёт.
Ты землю оком озираешь,
Другим за нами наблюдаешь,
Следишь, кто как себя ведёт.

Ты знаешь, почему троянцев
Злым грекам разрешил побить;
Энея  горсточку засранцев
Судьбе позволил потопить;
Ты знаешь лучше всех причину,
Зачем Эней поплыл к Латыну,
Около Тибра станом встал.
Ты словом что определяешь,
Того вовек не отменяешь;
То как же Турн сюда попал?

Неужто Турна племя свято,
Что он не празднует тебя?
Фригийцев имя не проклято,
Чтоб каждый хаял, теребя;
Твои законы б исполнялись,
Коли б с Олимпа не мешались
И не травили бы людей.
Тебя совсем не уважают,
Нарочно Турну помогают,-
Ведь, вишь, Венеры сын Эней.

Троянцев бедных и Энея
Кто не хотел, тот и пужал;
Терпели хуже Прометея,
Что в трубку уголёк украл.
Нептун с Эолом мзду хапнули,
С ветрами в море так надули, -
Поджилки до сих пор дрожат.
Другие боги…Что тут молвишь?
Ты их делишки лучше помнишь,
Готов Энея всяк сожрать.

О Зевс! О мой папаня родный!
Услышь плач дочери своей;
Спаси народ фригийский кровный,
Он дело есть руки твоей.
Кого – то хочешь покарать?
Карай меня! Карай – я мать!
Стерплю я всё ради детей!
Услышь Венеру многогрешную,
Скажи мне речь твою утешную,
Чтоб жил Иул, чтоб жил Эней!»

Турн обсушился после бани,
Пил от простуды самогон,
Уехал от шатра заранее,
Глядел на крепость волком он;
Трубят в рога! Тревога снова!
Кричат, бегут, спешат из лога,
Опять покой уходит прочь!
Троянцы очень славно бились,
Рутульцы силе их дивились,
Насилу развела их ночь.

Эней же ночью приближался
К деревне той, где Турн залёг.
С Паллантом в лодке угощался,
Поил свой штаб, кормил как мог.
В рассказах чванился делами,
Как храбрым был с людьми, с богами,
Как без разбора всех лупил,
Паллант и сам был болтунишка,
Язык его – как в детстве книжка,
Энею он не уступил.

А ну-ка, старая девица,
Седая Муза, угомонись!
Прочхайся, без зубов девица,
Ко мне поближе наклонись!
Скажи, что было за дело,
Что у Энея засвербело
Супротив Турна воевать.

Ты, Муза, говорят – кручёна,
В какой-то бурсе научёна,
Должна всех поимённо знать.
Читайте, что она бормочет:
Что так с Энеем плыл Массик,
Лентяй, мол, вкалывать не хочет,
Но толст он и силён, как бык.

В сторонке плыл каяк Астура,
В пивной он боровом служил;
Была на нём свиная шкура,-
Её он будто плащ носил.
За ним Азиллас плыл на барке,
Он шурин был одной шинкарке,
Недавно пёс ему был брат.
Да что! Фортуна, знать, слепая,
Дала дворянство шалопаю,-
Таких я видел многократ.

А вот на ялике легоньком,
На раззолоченном во прах,
Сидит в настрое беззаботном
С турецким чубуком в зубах-
Цикарис, плутократ картёжный,
Фигляр, обманщик, плут безбожный,
С собою всех пройдох ведёт,
Ежель с Турном не совладают,
То в карты глупых обыграют,
Турн сразу к нищим попадёт.

А в шляпе кто сидит, в кирее,
Да с книгой толстою в руках?
И всем, знать, правит ахинею
И спорит о своих правах?
Ба! Он из Глухова, юрист,
По чину – так канцелярист,
Их благородье Купавон.
Чтоб до капрала дослужиться
И на войне чтоб поживиться,
Вступил в Энея легион.

А тот, беззубый, говорливый,
Сухой и хилый, как скелет;
И лысый, и болтун сварливый?
Еврейский выхрестень Авлет.
Недавно на другой женился,
В своих расчётах не ошибся,
В огонь из полымя попал.
Чтоб от старухи отвязаться,
Пришлось в рейтары записаться,
И он шпионом на год стал.

Ещё там есть до полдесятка,
Но мелочь всё и шушера,
В таких не будет недостатка,
Давно им под топор пора.
А сколько всех? Того не знаю,
Хоть лира я – не отгадаю,
По пальцам их не различу.
Да что! На счётах не училась,
И над Магницким не трудилась,
Я то, что было, лепечу.

Уж месяц над землёй поднялся,
Медведица на небесах,
Спать кое-кто уже подался,
А кто и прямо лёг в штанах;
Ины портянки полоскали,
Другие просто так болтали,
А кто толкался у печей.
Начальство, выпив, разбрелось,
За трубки воинство взялось,
Как прежде, в множестве ночей.

Эней один не раздевался,
Эней один из всех не спал;
Он думал, мыслил, умудрялся
(Он ведь за всё и отвечал),
Как Турна – недруга побить,
царя Латына усмирить
И успокоить свой народ.
И, с этой мыслию шагая,
В уме незнамо где витая,
Под носом видит хоровод.

Ни рыбы были то, ни раки,
А словно бы кружок девчат;
Они вертелись, как собаки,
И громко как ослы кричат.
Эней вздохнул и отступает,
И «Да воскреснет» вслух читает,
Чем ни на йоту не помог;
Те чудища, смеясь и воя,
С ужимками и мордобоем;
Эней аж на помост прилёг.

И тут одна из них скакнула,
Словно блоха иль вошь какая,
Да к уху самому прильнула,
Как будто гадина плохая:
«Не узнаёшь ты нас,Эней, а?
Да мы с персоною твоею
Троянский весь возили род.
Мы Идской горочки росточки:
Мы липы, сосонки, дубочки,
Из нас построен целый флот.

К нам, было, Турн раз докопался
И все кораблики спалил.
Да Зевс, спасибочки, вмешался
И нас в утопших превратил.
Злой рок саван на нас накинул,
Ребёнок твой едва не сгинул,
Не отдал душу небесам.
Спеши спасать свой милый город,
Смолы залить врагам за ворот,
Один – поверь моим словам».

Вот так сказав, за нос щипнула;
Эней немножечко воспрял;
Видение хвостом махнуло,
И флот как будто чёрт слизал.
Утопшие челны толкали
И лучшим курсом направляли,
И солнце лишь взошло, вот-вот,
Эней узрел свой стан в осаде;
Орал он в гневе и в досаде,
Что Турн оставит здесь живот.

А сам слегка штаны поддёрнул,
По пояс в воду сиганул;                Свою мамашу снова вспомнил,
Богов Олимпских помянул.
За ним Паллант, за тем – вся сволочь
Прыг – прыг с челнов Энею в помощь
И плотно строятся на бой.
«Ну, дружно! – закричал, - натиснем
И уничтожим ненавистных,
Рискнём, ребята, головой!»

Троянцы из-за стен узрели,
Что князь на помощь к ним идёт,
Все бросились, как одурели,
Толпа от ярости ревёт.
Летят и в прах всё обращают,
Как мух, рутульцев убивают;
Турн встал как бык возле ворот.
Всё ярым оком озирает,
Энея с войском узревает,
Своим бойцам, озлясь, орёт:

«Ребята, бейтесь, не виляйте,
Настал нелёгкий битвы час!
Семью, родителей спасайте,
Спасайте всё, что тешит вас!
Не отдавать ни пяди даром,
Мы кости их запашем ралом,
Либо… Но мы храбрее их!
Олимп от нас не отступился,
Вперёд! Эней чего-то там смутился,
Не жалуйте боков чужих!»

Заметил Турн бардак на флоте,
Туда все силы волокёт,
И скачет, словно чёрт в болоте
И о поживе речь ведёт.
Построив всех рутульцев в лаву,
Отборных молодцев на славу,
Пустился на союзных вскачь.
Кричит – ведёт с собой – и рубит,
Он так дерётся, будто шутит:
Ведь был увёртлив и силач.


Эней был хват, никак не промах,
На войнах рос, на них старел;
Был проходимец, но не олух –
Собаку в передрягах съел.
Ребёнок дует и на воду,
Эней немало видел сроду,
Встречал подобных дураков.
Он Турна косо озирает
И на рутульцев наступает,
И рёбра посчитать готов.

Фарону первому погладил
Он темя острым кладенцом,
И нежно так ему приладил,-
Запахло бедному концом.
Потом Лихаса в грудь он тиснул:
Свалился тот, тихонько пискнув;
За ним – без головы Кисей.
Как куль с мукою повалился.
Тут Фарс под руку очутился-
Расплющил и его Эней.

Эней тут славно колобродил
И всех на диво потрошил;
Он делал из людей уродин
И щедро на смерть всех душил.
Паллант был первый раз на битве,
Кричал кликушей на молитве,
Аркадян к бою подстрекал.
По фронту бегал, волновался,
Вертелся, прыгал, уклонялся
И жеребцом врагов лягал.

Тут Даг, рутулец прелукавый,
Узнал, что в поле новичок,
Хотел попробовать для славы
Палланту отпустить тычок.
Но наш аркадец уклонился,-                Рутулец с жизнью распростился;
В аркадцах закипела кровь!
Одни других опережают,
Врагов, как прутья, гнут, ломают,               
Безмерна подданных любовь.

Поллант Эвандрович наскоком
Как раз на Гибсона насел.
Махнул в висок под правым оком,-
Тут Гибсон и на землю сел.
За ним такая точно кара
Постигла удалого Лара.
Вот Рутий мчится – ну, дела!
Сего Паллант стащил за ногу,
Ударил, как пузырь, об дрогу,
И кровь из тела потекла.

Вот!Вот! Ярится, бесом дышит!
Агамемнонянин Галес,
И быстрым бегом всё колышет,
Как будь он в гневе сам Зевес;
Вокруг себя всё побивает,
Фарес, с ним встретясь, погибает,
Души лишился Демоток,
Ладона смял, как сука кошку,
Кричит: « Палланта, словно каши ложку,
Я схаваю в один глоток».

Паллант дебёлый был мужчина:
Упёрся, стал как твёрдый дуб,
И ждёт, какая там скотина
Ему намять желает чуб.
Дождался – и с плеча крутого
Галесу тумака такого
Влепил, что тот на уши встал.
Паллант, его поволочивши,
Потом на горло наступивши,
Всего ногами истоптал.

За сим, пихнув Авента сзади,
Поставил раком напоказ;
Тут своего понюхал чаду
Отважный забияка Клавз.
Кто не утёк, дак тем по шее
Давал Паллант рукой своею,
И те, что вместе с ним пришли.
Увидел в этом Турн презренье,
Дают не чай тут и варенье,
И косы на траву нашли.

Наш Турн, как видно, вовсе сбрендил:
Ревёт, как раненый кабан,
Летает на коне – не ездит,-
Что противу него Полкан!
Прямёхонько к Палланту мчится,
Скрипит зубами и ярится,
И жрёт его издалека.
Своею саблей размахался,
В седле под буркой распластался
И метит в цель наверняка.
Паллант, словно от пса лисица
Вильнул – и молнией мечом
Опоясал по пояснице-
И Тур повис к седлу плечом.
И вмиг, не дав ни оглянуться,
Ни к рати даже повернуться,
Стегнул он Турна через лоб.
Но Тур – о, диво! Не скривился,
Коли бронёю весь обшился,
Был как в стручке надёжном боб.

Вот Турн Палланта подпустил,
Ужасным кистенём махнул,
За кудри русые схватил,
С коня буланого стянул;
Из раны кровь ручьём лилася,
В носу, на шее запеклася,
И череп лопнул пополам.
Как травка скошенная в поле,
Увял паллант по судеб воле,
Хотя искал, как видим, сам!

Турн злобно сильною пятою
На труп Палланта наступал,
Шнурок с ладанкой золотою
С безжизненного тела снял;
Потом опять на лошадь взвился,
Над мёртвым телом поглумился,
И аркадянам так сказал:
«Аркадцы! Рыцаря возьмите
И в дар Эвандру отнесите,
Раз он Энею близким стал».

Такую осознав утрату,
Аркадцы стали громко выть.
Клялися учинить отплату,
Готовы головы сложить.
На щит Палланта положили,
Калмыцкой буркою укрыли,
Из  боя потащили в стан.
О смерти князя все рыдали,
Убийцу Турна проклинали..
Но где троянский наш султан?

Но что за стук, за гомон чую?
Какое буйство вижу я!
Кто землю так трясёт сырую?
Какая сила там бушует, чья?
Как вихри жарко в Гоби дуют,
Как пена на волнах бушует,
А струи вырваться хотят,-
Эней так в диком гневе рвётся,
Отмстить Палланта смерть несётся,
Суставы все его дрожат.

К чертям! Вы, Турна трупоеды,
Вам травку больше не топтать.
Эней воздаст за все им беды,
Что будете за Стиксом чхать.
Эней качался, оглушенный,
Орал, скакал, как оглашенный
И супостата потрошил:
Махнёт мечом – врагов десятки
Лежат, направив к небу пятки;
Так крепко в гневе их крушил!

В горячке налетел на Мага,
Как на цыплёнка ястребок;
Пропал навеки Маг, бедняга,
Ему копьё вонзилось в бок.
Он смерти видимой боялся,
В ногах Энеевых валялся,
Просил живым в неволю взять.
Но тот, копьём насквозь пронзая,
Врага к землице пришивая,
Других пустился настигать.

Тогда же подпитой Юпитер
К жене со скуки приставал,
О плечи бабы морду вытер,
Как шут, то чмокал, то лизал.
Чтоб больше угодить мамзели,
Сказал: «Троянцы, знать, доспели,
От Турна со всех ног летят.
Венера пас перед тобою,
Ты краше много раз собою,
Все под крыло к тебе хотят».

Моё бессмертие взъярилось,-
Твоих роскошных ждёт утех.
Тебе Олимп являет милость-
Среди богинь ты краше всех.
Захочешь – явится всё сразу,
Всё в мире ждёт твово приказу,
За сладкий твой и нежный чмок…»
Сказав, он так прижал Юнону,
Что чуть ли не свалились с трону,
Но только Зевс набил висок.

Юнона – баба со сноровкой,
Не одному утёрла нос;
От деда увернулась ловко-
Ни с чем остался старый пёс.
Сказала:»Свет ты неба ясный!
Олимпский езуит прекрасный!
С медовой речью ты заткнись.
Уже меня давно не любишь,
Когда напьёшься – приголубишь,
Подвинься лучше и уймись.

Чего передо мной лукавишь?
Не девочка я в 20 лет.
Со мной ты только байки травишь,
Чтоб только заморочить свет.
Я, так и быть, тебе отдамся,
Но ты для Турна постарайся,
На свете дай ещё пожить.
Ему с отцом дай повидаться,
И перед смертью попрощаться-
Не стану большего просить».

Сказав, в Юпитера впилася
И обхватила поперёк.
Так откровенно разлеглася,
Что свет у них в глазах помёрк.
Размяк и Зевс, как после пару,
И вылакал вмиг пенной чару,
«Добро» на всё Юноне дал.
И с ним Юнона поиграла,
В конце слегка пощекотала,-
Юпитер даже задремал.

Олимпские во всяку пору
И их всесильный господин
Нагими шлялись для обзору,
И без стыда – все, как один.
Юнона, с неба соскочивши,
И голая до сраму бывши,
Одеться юношей взялась:
На помощь кликнув Асмодея,
Вид придала себе Энея,
И прямо к Турну понеслась.

Тогда сам Турн зело гневился,
Себя увидеть не давал,
Что у троян не поживился,
Энею в лоб не настучал.
Тут призрак в облике Энея,
В одежде бедного Сихея
Явился Турна задирать:
«А ну - ка, рыцарь ты мизерный,
Несчастный, витязь ты презренный,
Поди-ка, буду тебя рвать».

Турн глядь – и зрит перед собою
В натуре вражину своего,
Который, ясно, вышел к бою
И трусом мнит теперь его.
Осатанел весь и затрясся,
В поту холодном искупался,
От гнева громко застонал.
Напёр на призрака – тот дёру,
Башку отсечь ему бы впору!
И Турн за тенью поскакал.

Тот не уйдёт – сей не догонит,
Вот-вот воткнёт в него булат.
Буланого мечом супонит,
Да призрак тоже – чёрт и хват.
«Не удерёшь- кричит, – скотина!
Тебя чеканом я настигну,
Не в куклы вышел я играть:
Тебя я быстро обвенчаю,
Потешу мясом волчью стаю,
Когда начнут твой труп сжирать».

Эней же призрачный, промчался
До моря, где стоял байдак,
В пути нигде не задержался,
Не показал, боится как,
Вскочил в него, рядном накрылся,
А Турн как - будто ослепился
И на байдак вослед вскочил,
Чтоб над Энеем поглумиться,
Убить его, кровей напиться,
Тогда б он первый рыцарь был!

Но вмиг байдак зашевелился
И сам отчалил в тот же миг.
А Турн всё бегал и храбрился,
Себя хвалил – вот, мол, настиг.
Тогда Юнона объявилась,
Хотя в кукушку превратилась,
Крылом махнула, и – конец.
Турн, глядь – а он посреди моря,
Едва с ума не съехал с горя,-
Погрёб туда, где жил отец.

Юнона с Турном не шутила,
Эней о том совсем не знал;
Она туману напустила-
Тот вообще невидим стал.
И сам он никого не видел,
Прозрев, кого сумел, обидел-
Рутульцев и других врагов:
Убил Лутяга, Лавза, Орсу,
Парфену, Палму дал по носу,
Убил немало ватажков.

Мезентий, ватажок Тирренский,
Отважно очень поступил:
Он закричал по-бусурменски,
Чтобы Эней свой лик явил:
«Ну, выходи, - кричит,- на поле,
Не надо никого нам боле,
На поединке – ты и я;
А ну!» - и сильно так столкнулись,
Оба едва не навернулись,
Мезентий же упал с коня.

Эней, не милуя спесивых,
В Мелентия всадил палаш,
Дух выскочил в словах глумливых,
Умчался к чёрту на шабаш.
Эней победой утешался,
Со всеми долго угощался,
Олимпским жертву закурил,
До ночи пили и гуляли
И спать все пьяными упали;
Эней был пьян и еле жив.

Уже рассветная зарница
Была на небе как пятак
Или калёная пшеница,
И небо рдело, словно мак.
Эней троянцев в круг сзывает
И с грустным видом объявляет,
Что мертвых надо погребать.

Такое зелье чудотворно
Боль раны сразу уняло,
Стрелы той кончик болетворный
Из тела вынуть помогло.
Эней наш снова ободрился
И водки кубком подкрепился,
Венерину напялил бронь.
Летит опять врагов крушить,
Летит троянцев подбодрить,
Вдохнуть в них храбрости огонь.

За ним фригийцев воеводы                Без страха роем пчел летят;
А войско, словно в бурю воды
Ревут, все на пути крушат.
Эней, лежачих не касаясь,
Вослед бегущим не бросаясь,
Желает Турна повстречать.
Хитрит лукавая Ютурна,
Каким бы способом ей Турна
Из-под клинка верней убрать.

На хитрость женщины способны,
Когда вдруг сердце защемит.
И в ремесле таком проворны,
Сам бес их не перехитрит.
Ютурна с облака слетела,
Столкнула брата-машталера,
И стала тройку погонять:
Ведь  Турн гонял тогда в повозке,
А конь его торчал в обозе,
Не в силах бегать и стоять.

Ютурна, цугом управляя,
Шаталась с Турном меж полков:
Как от собак лиса виляя,
Спасала Турна от врагов.
То с ним по фронту проезжала,
То вдруг в другой конец скакала,
Но не туда, где был Эней.
Тот видит – хитрость тут, наверно,
И Турна трусость достоверна,-
В погоню бросился быстрей.

Эней подался вслед за Турном,
Стараясь с глаз не отпустить.
Но девка хитрая Ютурна
И тут нашлась, как навредить.
К тому Мессан, подкравшись сбоку,
Коварно, со всего наскоку,
Пустил в Энея кременец.
Но тот, на счастье, уклонился
И камешком не повредился,
Слетел султана лишь конец.


Эней, измену распознавши,
Ужасным гневом воспылал.
Бойцов взбодрил, оплакал павших,
Молитву в небеса послал.
Всю рать свою вперед подвинул
И разом на врагов нахлынул,
Велел всех сечь и потрошить.
Пошли, латынцев истребляя,
В живых лишь слабых оставляя,
Но как же Турна порешить?

Теперь я без стыда признаюсь,
Что битву трудно описать;
И как ни морщусь, ни стараюсь,
Чтоб правильно стихи слагать,
Но вижу, затаив обиду,
Что нарисую панихиду,
Да распишу по именам
Убитых воинов на поле
И сгинувших тут поневоле,
С каприза их князей, бойцам.

На той баталии пропали
Цетаг, Танаис и Толон.
От рук Энея здесь пропали,
Зарезаны: Онит, Сукрон,
Троянцев Гилла и Амика
В ад затолкала Турна пика.
Да где всех поименно знать!
Там все враги перемешались,
Теснились так, что уж кусались,
Куда руками уж махать!

Энея шустренькая мама
Сыночку подсказала так:
Бери, мол, город, штурмом прямо,
Рутульских истреби собак.
Возьми Лавринт рутульский с ходу,
Набей Латыну с Турном морду,
Ведь царь в хоромах ни гу-гу.
Эней же воевод сзывает,
Их явку взглядом отмечает,
И молвит, вставши на бугру:

«Моей вы речи не пугайтесь –
Ведь ею управляет Зевс, -
И мигом с войском отправляйтесь
Брать город, где паршивый пес,
Латын презренный, пьет сивуху,
А мы деремся что есть духу,
Идите, бейте, жгите всех,
Чтоб ратуша, соборны избы
Сгореть прежде других могли бы,
Амату же зашейте в мех».

Сказал, и войско загремело
Как громом, разным оружьём,
Построилось и полетело
К стенам, сметая все огнем.
Смолою стены заливали
И лестницы к ним приставляли,
И тучи выпускали стрел.
Эней, вверх руки подымая,
Латына дерзко проклиная,
Орал: «Латын вина злых дел».
 
А те, что в городе остались,
Спужались от такой беды.
Их верховоды напугались,
Не знали, убегать куды.
Одни тряслись, а те потели,
Ворота отворить хотели,
Чтоб в город запустить троян.
Ины латына вызывали,
На вал забраться понуждали,
Чтоб сам спасал своих мирян.

Амата, выглянув в оконце,
Узрела в городе пожар.
От дыма, стрел затмилось солнце,
Пронзил Амату сильный жар.
Не углядев рутульцев, Турна,
Кровь загорелася в ней бурно
И будто паралич напал.
И жизнь ей сделалась немилой,
Осточертел ей белый свет.

Кляла Олимпских злою силой,
И видно было из примет,
Что ум последний потеряла:
Одёжу царскую порвала,
И в самый скорбный этот миг
Кушак на шее завязала,
На жердь торчащий зацепляла,
Качнулась – белый свет поник.

Конец Аматы, столь бесславный,
Лавинии ушей достиг.
Вселился дух в нее угарный,
Она взбесилась в тот же миг.
Одежду праздничную смяла,
Из сундука тряпье достала,
Вороной обрядилась вмах.
И в зеркальце порой смотрелась,
Не хохотала, не вертелась –
Кривилась жалобно в слезах.

Такая весточка мелькнула
В народе, в городе, в полках.
Латына сильно пошатнула,-
Едва держался на ногах.
Он чуть с катушек не свалился
И эдак горестно скривился,
Глазами зыркал – ну, чумной!
Аматы смерть всех всполошила,
В тоску-печаль их утопила,
А Турн завыл, как волк степной.

Как Турн маленько оклемался,
Узнал – ремень всему виной,
На окружающих бросался,
Подняв в округе дикий вой.
Бежит. Кричит, сучит руками
И грозными велит словами
Латынцам и рутульцам бой
Прервать с троянскими полками,
А тут противники и сами
Остыли, сникли, встали в строй.

Эней от радости воспрянул-
Ведь Турн выходит драться с ним;
Оскалил зуб, на войско глянул,
Копьем размахивал своим.
Прямой, как древо, величавый,
Бывалый, смелый, тертый, бравый,
Такой, как был Потемкин князь;
Турн на него смотрел уныло,
Враги же за глаза хвалили,
Его любили, не боясь.

Как только выстроились к бою
Вожди, как каждый захотел,
Переглянувшись меж собою,
Зубами всякий заскрипел.
Тут вжик! Их сабли засвистели,
Щелк-щелк! Аж искры полетели:
Один достать другого рад!
Турн первым зацепил Энея,
Что с плеч свалилася керея,
Эней на шаг ступил назад.

И вмиг, опомнившись, с налету
Эней на Турна наскочил,
Отбил к сражению охоту
И саблю в крошки измельчил.
Каким же способом спастись?
Из боя вовсе унестись?
Нельзя без сабли воевать!
И Турн, не мудрствуя лукаво,
Без всяких почестей, без славы,
Позорно бросился бежать.

Бежит наш Турн и восклицает:
Ему никто не даст меча!
Никто беднягу не спасает
От рук Энея-силача!
Но вновь сестрица нарядилась
И лично перед ним явилась,
И в руку сунула палаш.
Клинки на солнце заблестели,
Доспехи глухо загудели,
И духом Турн воспрянул наш.

Зевс не сдержался, отозвался,
Юноне в гневе так сказал:
«Что ж, ум твой квёлым оказался?
Иль хочешь, чтоб тебе я дал
Одной из молний по юбчонке?
Старуха ведь, а не девчонка!
Давно известно всем богам:
Эней в Олимпе будет с нами
Питаться вместе пирогами,
А печь их повелю я вам.

Бессмертного кому убить?
Пусть даже – просто в рожу дать?
Зачем же кровь людскую лить?
За Турна верно так стоять?
Ютурна, словно на проказу,
Видать, по твоему приказу
Палаш рутульцу подала.
До коих пор тебе беситься?
На Трою и троянцев злиться?
Ты вред им сильный нанесла».

Юнона первый раз смирилась,
Без крика с Зевсом речь вела:
«Прости, мой друг! Я оступилась,
Я, видимо, глупа была.
Пускай Эней рутульца гробит,
Пускай Латына с трона гонит
И с родом здесь своим сидит,
Но только чтоб Латына племя
На вечное хранило время
Именье, речь и веру, вид».

«Вовеки! Славно ты сказала»,-
Юноне кесарь отвечал.
Богиня в радости плясала,
А Зевс по глупости молчал.
Все взвесили и записали,
Ютурну в воду отослали,
Чтоб с братом Турном разлучить;
Ведь книга Зевсова с судьбами
Бессмертных писана руками –
В ней никому не изменить.

Эней копьем огромным машет,
На Турна рвется наступать.
«Теперь, - кричит, -твоя не пляшет,
И некому тебя спасать.
Хоть как вертись и притворяйся,
Во что угодно превращайся,
Хоть зайчиком, хоть волком стань,
Хоть в небо лезь, хоть прыгай в воду,
Тебя я покажу народу
И раздавлю, такую дрянь».

На столь презрительные речи
Турн, ясно, что не промолчал,
А, развернув крутые плечи,
Энею нагло отвечал:
«Слова твои глупы, притворны,
Ты силой кичишься задорно,
Тебя, однако, не боюсь.
С Олимпа нам повелевают
И мной успешно управляют,
Пред ними только я смирюсь».

Промолвив, круто повернулся
И камень в пять пудов поднял.
Хоть от натуги и надулся-
Вишь, он не тем уж Турном стал.
Не та в нем оказалась сила,
Ему Юнона изменила,
А без богов бедняга сник.
Ему и камень изменяет, -
Шагов на десять отлетает,
И из броска случился пшик.

А в этот миг, отрадный вроде,
Эней копьище размахал
И Турну, чертову отродью,
На память вечную послал.
Гудит, свистит копье, несется,
Орлом кровавым в небе вьется,
Шарах рутульца – тот поник!
Турн растянулся в чистом поле,
Катается от дикой боли,
Клянет Олимпских , еретик.

От этого латынцы взвыли,
Рутульцы осуждали грех.
Троянцы радостно вздохнули,
В Олимпе пили за успех.
Турн боль с трудом одолевает,
К Энею руки простирает
И речь слезливую ведет:
«Не жизни я хочу подарка,-
Твоя троянская припарка
Меня за Стикс уволокет.

Но у меня есть батька родный,
Он стар и очень ветхих сил.
Хоть без меня совсем негодный,
Да этот свет мне стал немил:
Я об одном к тебе взываю
И как героя умоляю,
Коли ты воин, гой еси,
Отправь отцу мой труп застывший
И сим спасен ты будешь свыше;
На выкуп же что хошь проси».

Эней от тех речей смягчился
И меч воздетый опустил;
Едва-едва не прослезился
И Турна восвоясь пустил.
Но глядь – Палланова подвязка,
Под нею тканая ферязка,-
И все у Турна на плечах.
Глаза Энея засверкали,
Уста от гнева задрожали,
Он воспылал, как жар в печах.

И, Турна за власа хватая,
Перевернувши вверх лицом,
В песок главу его вжимая,
Вопил над раненым врагом:
«Да ты троянцам – нам – для смеха
Палланта показал доспехи
И мыслишь, что уйдешь живым?
Паллант тебя тут убивает,
Тебя в аду он ожидает,-
Иди к чертям, друзьям своим!».

И с этим словом меч вставляет
В разинутый рутульца рот,
И трижды в ране нажимает,
Чтоб больше не было хлопот.
Душа рутульца улетела
В Тартар, хотя и не хотела
К царю Плутону на обед.
Кто в жизни шел неосторожно,
Надеяться на милость сложно,
А больше – совести коль нет.


26.05.09 – 14.06.10