Мёд Хазарии. Поэма

Есть у Бога на каждого зверя капкан,
сеть на рыбу любую, на шею – аркан,
ненавидящий истину чуждых племён,
в эту истину будет однажды влюблён
и сочтёт свою прежнюю правду – виной.
Бог смеётся. Насмешка заслужена мной…

Помню: вдаль, по коврам умирающих трав,
мы идём на Саркел, впереди – Святослав.
Но открыл мне законы и Бога врагов
хор незримый, звучавший с небесных кругов.
Обесценилась крови и Родины суть,
стала Русь для меня как бессмысленный путь,
где свою же судьбу ради лжи сокрушим.
Я из ратного стана уйду, одержим,
и в хазарском плену брошу в сторону нож.
Святослав, Святослав, ты меня не спасёшь.
Не спасай, не спасай, даже если простил.
Каганат, Каганат меня тайной прельстил,
золотыми садами дурманящих строк,
где молитвами страстными дышит Восток,
где к кумирам Всевышний ревнует народ,
где разрушенный Храм возрождения ждёт…

Пропаду, пропаду я для ближних своих,
как от ветра зола рассыпается вмиг,
будет друг мне не друг, станет враг мне не враг.
Разный мёд мы успели вкусить на пирах
из славянских ли чаш, из румийских ли чаш…
Мёд Хазарии крепче и чище, чем наш!
О священный народ, скрыв своих мудрецов,
разбросал ты по свету менял и купцов.
Презирают тебя, не пытаясь узнать,
черни трудно понять, черни легче изгнать,
но не сдался, стяжая удел неземной,
отделился от мира незримой стеной.
Но сегодня за этой стеной не спастись.
Святославовы стрелы заполнили высь,
злое солнце горит на славянских клинках,
вспыхнул свиток от искры и тает в руках.

…Есть подземный, безумный, запутанный ход
тот, где тысячи лет пролетают, как год,
где узорами странными выщерблен мел.
Мы спустились, оставив горящий Саркел,
в лабиринт, где бросались на звуки шагов
звери наших сомнений и духи грехов,
но они отступили, в провалах таясь.
и медовая манна оснежила грязь.
А порой моросила под сводами кровь,
значит, где-то Империи рушились вновь,
и шептал я в тоске, словно был виноват:
это Рум… это Русь… это пал Халифат…
это барская спесь, это рабская дичь,
это то, от чего я бежал, не настичь,
чтоб не петь про дешёвую славу и месть,
так творить, словно Бог меня может прочесть.

Всё, чем раньше дышал, стало слишком простым,
ради неба ушло с горизонта как дым.
Вижу землю иной, словно искру с высот,
там, в провале времён только то и спасёт,
что толпой управляет стило, а не сталь.
Трудно взором объять мироздания даль,
трудно сердцем постичь безграничную власть,
словно занавесь cорван и высь взорвалась.
Всё другое – и повод для войн мировых,
и победы, и смысл оставаться в живых.
Древо жизни листвою окутало высь,
корни в бездне с костями героев сплелись,
и ползёт от корней до короны ветвей
очарованной мысли чужак-муравей
под землёй, под корой, меж провалов и круч...
И однажды, рванувшись на мреющий луч,
я взошёл и качнулся, от ветра хмельной…
Третий Храм  ожидал, озарённый луной.