Про Ивана

Про Ивана
Над избою дымится печь,
а хозяину не прилечь.
С ранней зорьки он весь в делах
и до вечера на ногах.
Хлев почистит, поправит двор,
то за вилы, то за топор.
За соломою на гумно,
в избу втащит воды ведро.
Есть скотина, сарай, усад,
как ребенок, хозяйству рад.
А оно его гонит в гроб,
жизнь невзгодами прямо в лоб
бьет крестьянина тут, и там,
а нужда за ним по пятам.
И не едут ни дочь, ни зять,
а заявятся что-то взять.
Век свой, Господи! Как он жил!   
Отдал детям, что накопил.
И к земле он прирос душой,
работяга с пустой сумой.
Он горбом своим жизнь всю жил,
лучшей доли и не просил.
Вечно вкалывал дотемна,
о, российская глушь-тюрьма.
Холил он её, обживал,
редко деньги в руках держал.
А гостям дорогим на стол
ставил крепкий свой самогон.
И судим, был Иван за то,
что на свете он есть никто.
А чиновник пригож и бел,
свысока на него глядел.
Говорили ему: «Чуда!
Пьян от роду и жил дурак!»
И что обществу явный враг,
соглашался: «Ну что же, раз так!»
Но жила мастерства душа,
избу выстроил без гроша.
И кому бы ни помогал,
за работу «лишков» не брал.
К делу в гости иду пешком,
пашней свежею прямиком.
«Дед – кричу я, здоров ли ты?»
«А Мишутка, ну заходи!»
Справим вместе мы все дела,
жаль, родною его увела
рано нынче в могилу жизнь.
Нет утратам конца, кажись!
Вижу: весел дед, свеж и бодр,
хоть и катится градом пот.
А десятков, глянь, восемь есть,
внуков, правнуков – всех не счесть.
Ах, Россия, тоска, тоска.
Боль полночная у виска.
На таких вот Иванах всласть
наживалась родная власть.
У Всевышнего сам спроси:
сколько их на большой Руси?
Обворованных, нищих срам!
Дорогих земляков-крестьян.
Люди старятся, села, мруг,
и на похороны не зовут.
Заходи ради теплых встреч
в дом, где топится нынче печь.
В землю врос, словно дуб, старик,
этот русский Иван-мужик.
Сердце гложет обид печаль,
расставаться мне с делом жаль.

Михаил Петров.