Рукописные источники стихотворения В. Жуковского

Е.И. ЗЕЙФЕРТ, доктор филологических наук, редактор-обозреватель «Литературной газеты», Москва

РУКОПИСНЫЕ ИСТОЧНИКИ
“НЕВЫРАЗИМОГО (ОТРЫВОК)” В. ЖУКОВСКОГО

Монографически исследуя вслед за наблюдениями Ю. Тынянова, В. Сандомирской, Ю. Чумакова и других учёных  жанр отрывка – лирические стихотворения, имеющие в названии указание на стилизованную фрагментарность (“Невыразимое (Отрывок)” В. Жуковского, “Осень (Отрывок)” А. Пушкина), автор статьи подробно изучил источники, пути формирования и жанрообразующие признаки данного явления . Рассматривались русские отрывки первой трети XIX века, в отдельных случаях для полноты картины привлекались стихотворения других периодов.
Структуру и содержание жанра отрывка составляют следующие особенности:
1. Авторское указание на стилизованную фрагментарность в названии, выраженное пометами “отрывок” и “из...” в заглавии (Лермонтов М. Отрывок (“На жизнь надеяться страшась...”); Тютчев Ф. Из “Фауста” Гёте) и в подзаголовке (Языков Н. Меченосец Аран (Отрывок); Козлов И. Явление Франчески (Из “Осады Коринфа” лорда Байрона)).
2. Специфика графики:
а) графическая нерасчленённость, или отсутствие графических пробелов (Батюшков К. Воспоминания. Отрывок);
б) пропуски текста, или графический эквивалент (Давыдов Д. Партизан (Отрывок));
в) начальная и (или) финальная неполные строки (Майков А. Рассказ духа (Отрывок));
г) начальное и (или) финальное многоточия (Тургенев И. Из поэмы, преданной сожжению).
3. Специфика строфики:
а) астрофичность (Жуковский В. Отрывок перевода элегии. Из Парни);
б) начальная и (или) финальная холостые строки (Туманский В. Век Елисаветы и Екатерины. Отрывок из послания к Державину).
4. Специфический хронотоп:
а) художественное время, открытое в вечное (Баратынский Е. Отрывки из поэмы “Воспоминания”);
б) художественное пространство, развёрнутое в бесконечное (Норов А. Отрывок из дидактического опыта об астрономии).
5. Оптимистический финал тематической композиции (Шевырёв С. Елена. Отрывок из междудействия к “Фаусту”).
6. Специфика тематики:
а) тема искусства, творческого познания мира (Тютчев Ф. Байрон. Отрывок (Из Цедлица));
б) тема высокой гармонии (Веневитинов Д. Отрывки из “Фауста”);
в) образ исключительного героя (Грибоедов А. Юность вещего (Из пролога)).
7. Финальное сравнение “спадающего” типа (Одоевский А. Отрывок (Из “Послов Пскова”)).
Рассмотрение материала в диахроническом аспекте на данный момент выявляет 8 умозрительных и конкретных источников жанра отрывка, как-то: 1) литературные манифесты западноевропейских романтиков; 2) “отрывки” из античной антологии; 3) оссианические “отрывки”; 4) “фрагменты” Андре Шенье; 5) драма; 6) поэма; 7) элегия; 8) послание. При всём своеобразии жанровых источников отрывка (жанров драмы, поэмы, элегии, послания) способы их освоения отрывком были сходными:
1) вычленение отрывка из оригинального текста: из драмы – Грибоедов А. Юность вещего (Из пролога); из поэмы – Хомяков А. Вадим (Отрывок из неоконченной поэмы); из элегии – Батюшков К. Воспоминания. Отрывок; из послания – Жуковский В. Невыразимое (Отрывок);
2) вычленение отрывка из иноязычного текста: Веневитинов Д. Отрывки из “Фауста”; Батюшков К. Сон воинов. Из поэмы “Иснель и Аслега”; Жуковский В. Перевод отрывка элегии. Из Парни; Озеров В. Из послания Буало к Расину;
3) стилизация отрывка под “осколок” другого жанра: Бестужев (Марлинский) А. Отрывок из комедии “Оптимист”; Одоевский А. Чалма. Отрывок из повести; Пушкин А. Гроб юноши; Полежаев А. Отрывок из послания к А.П. Л<озовском>у.
Изучая текстологические комментарии, мы обнаружили случаи, когда стихотворения, не имеющие указания на происхождение в связи с драмой, поэмой, элегией или посланием, генетически восходят к одному из этих жанров. Так, вершина жанра отрывка – стихотворение В. Жуковского “Невыразимое (Отрывок)” – появилось из “Первого отчёта о Луне”, послания Жуковского императрице Марии Фёдоровне. Остановимся на этом примере подробно.
Предположение о выше указанном происхождении знаменитого стихотворения Жуковского принадлежит С. Бонди и приведено в комментарии И. Семенко . О вычленении “Невыразимого” из ткани “отчёта” сообщает также А. Янушкевич . По наблюдениям учёного, “послания (“отчёты”) Жуковского “прослаи¬ваются” эстетическими манифестами в черновых тетрадях; из них на правах отрывка извлекаются “эстетические концентраты” . О. Лебедева также заявляет о том, что “Невыразимое (Отрывок)” генетически восходит к посланию Жуковского императрице Марии Фёдоровне .
Заручившись гипотезой С. Бонди и солидаризирующейся с ним И. Семенко, а также наблюдениями А. Янушкевича и О. Лебедевой, мы обратились к анализу рукописей В. Жуковского, должных зафиксировать процесс отделения текста “Невыразимого” от ткани “Отчёта о Луне” . К этим рукописям уже обращалась Э. Жилякова , предпринявшая интересное их исследование: творческая история “Невыразимого (Отрывок)” привлекла её в связи с влиянием на философскую лирику Жуковского Байрона. Проблему жанра отрывка Э. Жилякова не затрагивает, о чём, в частности, свидетельствует то, что она выводит помету “отрывок” за пределы названия текста – “Невыразимое” (отрывок). Наше обращение к рукописям Жуковского выявило детали, проливающие свет на формирование жанра отрывка. 
В ходе создания “отчёта” Жуковский нумеровал пятистишия-строфоиды от 1 до 50 . Текст будущего “Невыразимого” первоначально приходился на площадь от 5 стиха 34-го строфоида до 43-го пятистишия включительно. По своему содержанию (серьёзная, философская проблема выражения “невыразимого”) этот контекст, как мы увидели, чужероден общей, достаточно лёгкой тематике и стилистике “отчёта”, написанного по жанровым принципам стихотворного послания. Уже при сочинении “отчёта” Жуковский, очевидно, заметил инородность этой части текста и “оформил” её как отступление, завершив следующим лирическим признанием:
Но вдохновение опять заговорилось,
И Муза пылкая забыла  свой отчёт.
Прошу у Вашего величества прощенья  –
Невольно  за  предел простого донесенья
Меня забросил мой лирический поток .   
В дальнейшем поэт, вероятно, увидел самоценность размышления о “невыразимом” и изъял его из “отчёта”. Изъятие было осуществлено следующими манипуляциями: вычёркиванием изолируемого текста вертикальной жирной линией и отделением горизонтальными чертами по верхней (над 3 стихом 34-го строфоида) и нижней (под 5 стихом 44-го пятистишия) границам. Поэт начал обработку фрагмента, дополнительно зачеркнув 3 последних строки. Не учитывая нумерации изъятой части, Жуковский продолжил дальнейший текст “отчёта” вновь с 3 стиха 34-го пятистишия.
Версия изолированного фрагмента с разночтениями и без первой и трёх последних строк существует в писарской копии . Вероятно, Жуковский пожелал увидеть текст перебелённым, чтобы его легче было изменять и совершенствовать. Текст был переписан каллиграфическим почерком писаря, с лёгким нажимом тонкого пера. Мы видим, как Жуковский работает с перебелённой копией, внося уверенным нажатием широкого пера исправления и дополнения. Поэт даёт тексту заглавие (“Невыразимое”) и подзаголовок (“(Отрывок)”). Кроме того, поэт вычёркивает первую строку (“Сравнится ль бедный список мой?”) и отказывается от двух последних (“Но вдохновение опять заговорилось,/ И Муза пылкая забыла свой отчёт!”). В указанных первом и двух последних стихах дважды называется жанровая форма текста (“список”, “отчёт”), из которого вышел отрывок, и сообщается о лирическом отступлении: эти строки стали неуместны в самостоятельном отрывке.
Заключительные 5 стихов (“Какой для них язык? Горе душа летит, / Всё необычайное в единый вздох теснилось, / И лишь молчание понятно говорит! / Но вдохновение опять заговорилось, / И Муза пылкая забыла свой отчёт!”) были записаны писарем на обороте листа. Жуковский переписал 3 из них на нижнее поле лицевой страницы, вероятно, желая увидеть новое стихотворение целиком. Автор по ходу исправил ошибки писаря (вместо “необычайное” – “необъятное”, вместо “теснилось” – “стеснилось”), изменил знаки препинания (“Какой для них язык?.. Горе душа летит, / Всё необъятное в единый вдох стеснилось, / И лишь молчание понятно говорит”), а также провёл под переписанными стихами пунктирную линию, уверенно переходящую в сплошную, подчёркивая тем самым изоляцию “Невыразимого” от последующего контекста. Текст отрывка, как видим, отсечён с начала и конца.
В писарской копии немало авторских правок. Если произвести исправления и внести дополнения автора, то перед читателем предстанет текст, близкий к окончательному варианту “Невыразимого”, известному по изданиям Жуковского, публикуемым в новейшее время. Близкий, но не точный: есть разночтения, к которым мы вернёмся ниже; отличием является и заключительная пунктирная линия.
Этот пунктир, на наш взгляд, можно интерпретировать как графический эквивалент, имевшийся в стихотворении на промежуточной стадии существования. Ряд точек (или, как чаще в рукописях Жуковского, ряд тире – см., например, заключительную строку эквивалента текста в рукописном “Отрывке из “Мессиады” ), поставленный  быстрым,  размашистым движением, неизменно переходит из пунктирной, прерывистой линии в сплошную. С последним стихом отточий “Невыразимое (Отрывок)”, несомненно, ещё более выиграло бы в читательском восприятии:

Какой для них язык?.. Горе душа летит,
Всё необъятное в единый вздох теснится,
 И лишь молчание понятно говорит.
 ………………………………………………

Однако в прижизненных публикациях исследуемый отрывок Жуковского пропуска текста не имел. Видимо, первый русский романтик и, по нашим данным, основоположник жанра отрывка стремился обойтись без внешних черт отрывка, развивая внутреннюю энергию последнего.
Сопоставление писарской копии и автографа “отчёта” свидетельствует о первичности текста “отчёта”: практически все внесённые автором правки (кроме “графического эквивалента” и случайного исправления “удастся вдохновенью” на “удастся вдохновенье”) закрепились в окончательном тексте “Невыразимого”, известном ныне современному читателю. Вторая строка писарской копии (“И что есть язык земной…”) в видоизменённом виде становится первой в отрывке (“Что есть язык земной пред дивною природой…”). Жуковский поднимает к первой строке отрывка третью строку писарской копии (“Перед великою природой”), как видим, изменив этот стих. Чтобы сделать первую строку отрывка абсолютно начальной, поэт отказывается от соединительного союза, маркирующего продолжение контекста. Мы видим, как в писарской копии поэт выверяет ошибки писаря. Одни из них допущены из-за малоразборчивого почерка Жуковского: “кораллы берегов” – “картины берегов”, “от луга робкого” – “от луга родины”, “скромной” – “скорбном”. Слова “картины”, “родины” и “скорбном” в тексте “отчёта”, как мы увидели, относительно неразборчивы: таковыми они могли быть в любом оригинале, с которого был сделан писарский список. Другие ошибки сделаны по небрежности самого писаря: см. примеры “обессилено” – “обессиленно”, “необычайное” – “необъятное”, “теснилось” – “стеснилось”, а также факт отсутствия запятой, необходимой после контекста “сие столь смутное, волнующее нас”. По ходу правки Жуковский совершенствует язык, рифму, размер и метр стихотворения: “С небрежной лёгкою свободой” – “С какой небрежною и лёгкою свободой”, “И присутствие Создателя в созданье” – “Сие присутствие Создателя в созданье”, “И разновидное с единственным согласно” – “И разновидное с единственным согласила”. Поэт также вносит смысловые нюансы (“Но обессилено безмолвствует…” – “И обессиленно безмолвствует…”) и корректирует знаки препинания, изменяя интонацию контекста (“Святые таинства! Лишь сердце знает вас!” – “Святые таинства, лишь сердце знает вас”).
Достаточно большое количество исправлений и дополнений в авторизованной писарской копии свидетельствует о том, что текст находился на стадии обработки, на этапе жанрового осознания. Анализ рукописей Жуковского показывает, как целеустремлённо и последовательно поэт создаёт отрывок, освобождая его от плоти другого жанра, в данном случае послания.
Совершенствование текста “Невыразимого” продолжалось и далее. К примеру, первый стих в окончательном тексте звучит иначе, чем в рукописях: “Что наш язык…” вместо “Что есть язык…”. Исследуемые редакции также не фиксируют замены в 4 строке окончательного текста слова “единственным” на лексему “единством” с целью выравнивания метра после корректировки рифмы “согласила” (вместо “согласно”) / “изобразила”. В имеющихся рукописях не обнаруживается и окончательный вариант предпоследней строки “Невыразимого”: “Всё необъятное в единый вздох теснится” (авторское “стеснилось” и писарское “теснилось” были рифмами к слову “заговорилось”, но поскольку последнее осталось в “затексте”, и Жуковский свободно изменяет глагольную форму в ставшем теперь холостым стихе). Можно предположить факт существования более поздних авторских редакций “Невыразимого”. 
Выскажем гипотезу, что существовала и другая, более ранняя рукопись, промежуточная между “отчётом” и писарской копией. Хотя писарская копия, как мы заметили по исправлениям, несомненно, создана позднее “отчёта”, мы не считаем “отчёт” её оригиналом по следующим соображениям.
Во-первых, на лицо разночтения между будущим “Невыразимым” в “отчёте” и писарской копии, к примеру: 1) “Сравним ли бедный список мой?” – “Сравнится ль бедный список мой?”, 2) “С усилием поймать удастся вдохновенью!” – “С усилием поймать удастся вдохновенью…”, 3) “Но льзя ли в мёртвое живое передать?” – “Но льзя ли мёртвое в живое передать”, 4) “Спирается в груди блаженное чувство” – “Случается в груди болезненное чувство”. Все разночтения нельзя отнести к небрежности писаря. Жуковский исправляет в писарской копии только 3-е из указанных разночтений – следовательно, остальные контексты его удовлетворили (тем более что варианты 2-й, 3-й и часть 4-го – автор сохраняет слово “болезненное”, но возвращается к варианту “спирается” – мы находим в окончательном варианте “Невыразимого”). О тщательности переработки Жуковским писарской копии (при всей возможной увлечённости процессом создания нового текста) свидетельствуют тончайшие нюансы, к примеру, подчёркивание (маркировка) контекстов “яркие черты”, “слова”, “блестящей”, “святая молодость”, сохранённое в современных изданиях как курсив.   
Во-вторых, текст будущего шедевра в послании перечёркнут: предлагать такой текст для переписывания, вероятно, было бы не целесообразно. Текст мог быть перечёркнут позднее, но это маловероятно.
В-третьих, на месте слова “искусство” (“Но обессилено безмолвствует <искусство>”) писарь оставил пробел, а Жуковский затем сам дописал пропущенное слово. Этот факт можно интерпретировать так, что писарь не разобрал упомянутое слово. Тем не менее слово “искусство” в тексте “отчёта”, на наш взгляд, вполне разборчиво.
Таким образом, по всей видимости, существует ещё один, не дошедший до нас автограф “Невыразимого”. Вероятно, Жуковский предварительно сам выписал текст будущего отрывка из послания и передал его писарю. Эта авторская копия, если она существует, была бы исключительно интересна для исследования как один из этапов создания гениального стихотворения. След наличия этой промежуточной копии можно также обнаружить, если иначе интерпретировать факт отсутствия слова “искусство” в писарской копии. Возможно, этого слова не было и в оригинале. Не думаем, что добросовестный и находчивый писарь, не без творческой искры заменивший непонятные “картины” на “кораллы”, а “луг родины” на “робкий луг”, не смог бы разобрать слово “искусство”, тем более напрашивающееся после привычной для него рифмы “чувство”. Жуковский мог колебаться, прежде чем категорически констатировать: “Но обессиленно безмолвствует искусство”, и временно оставить фразу без ключевого слова, возможно, планируя существенно переработать контекст. Тезис из приведённой цитаты неприемлем для оптимистической жанровой философии отрывка, декларирующего бесконечные возможности искусства, и общего идейного контекста “Невыразимого (Отрывок)”, чем и объясняется, на наш взгляд, возможная нерешительность Жуковского. Однако впоследствии тезис был оставлен в стихотворении, построенном так талантливо, что вся его структура направлена, по наблюдениям Г. Гуковского, на доказательство возможности выразить “невыразимое” (см. у Г. Гуковского: “Тезис” Жуковского о невыразимости души человеческим словом – лишь поэтический образ. Ведь всё стихотворение создано только для того, чтобы всё-таки выразить “невыразимое” – и это главная задача Жуковского-поэта” ).
Анализ рукописей В. Жуковского, фиксирующих процесс отпочкования текста “Невыразимого” от “Первого отчёта о Луне”, послания императрице Марии Фёдоровне, показал механизм образования отрывка из плоти другого жанра, в данном случае послания. Поэт тщательно освобождает текст своего будущего шедевра от чужеродной по тематике и стилистике ткани, прямо придавая ему в подзаголовке статус отрывка. Изъятый из послания текст отрывка переносится в писарскую копию, где подвергается дальнейшей авторской обработке, совершенствованию и жанровому осознанию.
Этапы создания и манипуляции с текстом, отражённые в сохранившихся рукописях В. Жуковского, оказываются чрезвычайно важными для анализа не только конкретного текста, но и одного из жанровых процессов романтизма.