Над картой Киева. Второй отрывок из поэмы

Из главы 7

Я положил переднюю конечность
на баллюстраду-библию. И вечность
разверзлась предо мною... Я заплакан...
Вот Днепр. Уже не чуден, бо закакан.
Не клевещу. Я правды не боюсь.
Здесь начиналась Киевская Русь...
Вот, от религий пакостных отвержась,
стоит святой Владимир-крестодержец.
Внизу, в Днепре, – с горы и подолян –
впервые  окрестил он киевлян.
Задолго до прибытия жидов
стал Киев Матерь русских городов.

Последние сомнения убрав,
я рассудил, что был Бернес неправ:
он вёл отсчёт с будённовки в шкафу.
С таким же правом Шую и Уфу,
и Сызрань мог бы Марк Бернес воспеть
началом Родины, чтоб не ошиблись впредь.
А здесь ведь жили пращуры России,
и не было ни Лавры, ни Софии,
когда подплыли Кий, Щек и Хорив.
Сестра их, Лыбедь, первою обрыв,
где я стою, увидела. Она
была обрывом тем впечатлена.
Семья решила: для мужей и жён
здесь будет город Киев заложён...

Земля курилась древностью тогда.
В лугах тучнели кучные стада,
росли хлеба, плоды, и в сотни раз
людей поменьше было, чем сейчас.
Но в столько ж раз – подвижней нас. Меж гор
их не тащил вверх-вниз фуникулёр.
И мускулистый, но худой до дыр,
Аскольд здесь правил, вместе с ним и Дир, –
производя наследников на свет.
Похоже, сын Аскольда был Аскет.
Здесь жили аскетично и не праздно.
Всё было очень целесообразно,
но без излишеств мысли: быть – так быть,
а если уж убить – тогда убить.

О, древность, древность! Жили в эти дни
у склонов только нехристи одни.
Они любили, пели, ныли, злились
и идолам по выбору молились.
Отважны в битвах. А в миру – миряне.
А в общем – те же славные славяне...

Мир малолюдья был суров и прост,
неурожаи диктовали пост,
не тяготили ипотеки-ссуды,
не гибли кровеносные сосуды,
и не было аптек и докторов,
и долго жили те, кто был здоров.
А заболев – не рвись в больничный край,
ложись и на здоровье умирай,
хоть и молись. Но видно за версту:
что идолу молиться, что Христу,
Аллаху или Будде – всё  вотще,
как иудеям – Богу вообще...