Памяти Людмилы Марковны Гурченко

Если в сердце входила боль -
нам не свидиться этой весной,
купол неба от драм устал,
и, наверное, кто-то стремглав -
Ей послание передал, -
и сплетение бурь и хлам,
тот, что сыпался на тротуар -
разносился, летел по углам -
выносила душа едва.
Одиночество - это страх.
Так сказала бы Люся - без нас.
А при нас такой кавардак
учинила бы снова она!
Говорить, и глазами сказать,
как устала, устала одна.
Обозначить - вот это шкаф.
Это - вновь человек чужой.
И тетрадку свою разыскать.
И проплакать всю ночь над собой.
Крикнуть! Люся, ведь ты живА!
Но куда уходили слова.
День-деньской назидала толпа -
день твой обморочно-немой.
И пустыми глазницами дня
кучковался народ чужой.
Поглядеть, подсмотреть,
подыграть. Накопительство
за душой. Ты далекая
очень была от глухих шепотков
за спиной, тех, кто видел
искусный твой шарм,
кто завидовал гнусно и зло.
Ах, театр, мой театр, дон театр!
Головной выносила мозг
одна мысль, и драма -
поспать, отдохнуть - сверлила число -
предназначено было так -
в день ухода, что был недалек.
Дон Театр, мон Театр, Купидон
отстрелял из лука давно -
и в печали печалей и трав
сухо грезилось не своё.
Непривычный поклон...а зал,
затаился вновь восхищен.
Только Люся не вышла играть.
И старик-тромбонист, что влюблен,
был в неё лет полста назад -
заиграл вальс под серебром.
Нити-пряди. Предельный кураж.
Непростой любительский съем
открывал двери, каждый кадр
подтверждал затухающий гром.
Боль тягучая вся ушла.
И летящая на подъем,
быстро-быстро от нас ушла
Люся-девочка за окном.
Только тот, кто тебя спасал
раз по сто, и тысячу сто, -
в этот раз ничего не сказал.
Разве только:" Надень пальто.
Будет холодно", - он сказал.
И подал ей беззвучно шарф.
И мигнуло едва авто.
Иль качнулся белый фонарь
непонятного цвета средь штор.
Чуть успели потрепетать
люди-астрахань, крик немой
издавала чужая гортань.
Что любила, кого, за что?
Поднимался белый туман.
Холодок окатил всех воль,
вдруг ослабленных, свист дрозда
потихоньку позвал:"Домой..."
И была ты проста, непроста.
И жила одиноко с собой
и в себе понимая себя -
вдруг взлетевшая над собой.
Дон Театр, Мон Театр, Отбой...
Ты не выйдешь играть ни за что.
Кратко-кратко упали в Весах,
равномерно играющих бой
искры чувства, а риск и страх,
что гонялись наперебой,
и под ноги кидали клад,
лишь бы ты оттолкнулась ногой.
Вышло так. На твоих часах
стрелки сдвоены.
Час пришел. Белокудрый вошел монарх -
жестом он пригласил за собой.
"Ну, давай, на сегодня кончать"
А сеанс был ведь точно твой.
И присутствия полный зал
свои руки-цветы распростер!
Трепетала средь лилий одна.
И монарх узнаваемо шел.
Низко-серо росла земля.
Уходили и страх и боль.
Оттолкнулась, во всем права
по закону мысли живой.
Ах, Театр! Дон...

Яцевич Надежда   27.11.2011 07:29   •   Заявить о нарушении