Сказ о Епифане

Не по замыслу Баяна,
А по слухам от людей
Сказ начну про Епифана:
Кто он - жертва иль злодей?

Не видать из-за тумана
Ничего в глухой ночи,
Только деда Епифана
Слышен голос на печи.

Суд с пристрастьем учинила
Епифанова жена:
"Расскажи, как это было,
Лиходей, я знать должна!"

Кипятится, под парами -
Только дай ей позудить!
Дело в том, что меж дворами
Слухи начали ходить.

Коль молва о заварухе
Оказалась на слуху,
То пришлось сказать старухе
Все как было на духу:
Грех случился, мол, намедни,
То ли сглаз какой напал,
В церковь, мол, спешил к обедне,
Но на службу не попал.

Для хорошего броженья
Засыпают в чан дрожжей,
Чтоб рассказу дать движенье
Продолжаю побыстрей.

В общем, прямо у храмины
Тут случись попу стоять,
Епифан же за крестины
Долг никак не мог отдать.
Епифана совесть гложет –
Как бы честь не уронить;
А опричь того ведь может
Поп от церкви отлучить!

Всей своею пятернею
Крест широкий наложил
И мозолистой рукою
Старца крепко ухватил:
“Отче, старое забудем,
Все, что было, то прошло,
Жить с тобой по правде будем,
Если выпить не грешно.”

Поп сейчас же согласился,
Хоть и праведен он был,
На икону помолился
И... в кабак поворотил.

Хрестиянскому обычаю
В кабаке претить нельзя,
Сколько можно по приличию,
Столько выпили друзья.

И с нетрезвой головою
Епифан пошел домой,
Да нетвердою ногою
В поле вышел за рекой.

Там, оставшися без силы,
Сильно, сильно захромал,
В низких зарослях осины
Спотыкнулся и упал.

Встал и тут же покачнулся,
Вновь упал, потом зевнул,
Раза два перевернулся,
Чертыхнулся и заснул.

Долго ль, коротко, бессрочно
Епифан в траве храпел,
Но поутру – это точно –
Протрезветь уже успел.

Из села, стопивши печки,
Бабы вышли погулять,
И, добравшися до речки,
В воду начали скакать.

В это время, кроя матом,
Под кустами дед лежал,
Похотливым, алчным взглядом,
Из ветвей на баб взирал.

Вот дородная смуглянка
Стала грудь свою ласкать,
А другая содомлянка
Юбку грязно задирать.

Дед же старого замеса,
Разъедрить его туды,
Он был смолоду повеса,
С молодухами на ты!

С протрезвевшей головою,
Будто вовсе и не пил,
Растворивши зёв дугою,
Диким ревом завопил:
"Ах, вы, стервы, потаскухи,
Просто видеть вас срамно,
Подберите свои юбки,
Отправляйтесь на гумно!
Молотите хлеб цепами
И почистите овин,
Да не балуйтесь руками,
Нешто мало вам мужчин?!
Щас крапивой меж ногами -
То-то будет мне умора -
Дабы не было меж вами
Больше этого позора!"

От испугу в стаю сбившись,
Даже пискнуть не могли,
Бабы, в юбки нарядившись,
До деревни побрели.

Им вдогонку глядя волком,
Старец длинный ус жевал
И чего-то очень долго
В голове соображал…

Так увлекшись описаньем,
Вскрыв подробность не одну,
Понял дед, что тем признаньем
Сильно разозлил жену.

«Мы в супружеском законе, -
Бабка молвила ему, -
Поклянись-ка на иконе,
Что не тронул ни одну!»

Тот коленопреклонился
И неровно задышал,
Много раз перекрестился
И торжественно сказал:
«Что ты, баба, вспомни только:
Нас с тобою поп венчал,
Лет и зим минУло сколько,
Ну а я не изменял!»

Есть конец у всякой сказки,
Слов тут сказано не счесть,
Остается до развязки
Две строфы еще прочесть.

«Я клянусь!» – что было мочи
Рявкнул дед перекрестясь,
К образам поднявши очи
И неистово молясь.

Так ли было – неизвестно,
Не хочу я вам соврать,
Только вот что интересно:
Бабы начали рожать.