Модальные глаголы

В истории, которую я обязан рассказать, нет ни малейшего вымысла.

В то же время, как ни старался, я не смог найти в ней ни малейшего смысла.
Так бывает: погонишься за правдой жизни, утратишь мораль, а начнешь обнажать и выпячивать столпы мироздания – сразу соврёшь.

Легко сочинять, если у твоих героев есть имя, внешность, личность.

У моей героини – только биография и судьба.

Когда она умерла в маленьком городке на Украине в начале 21-го века, ей было за восемьдесят, и звали её на тот момент Мария Сильвестр, но это было её третье, и как станет скоро понятно, ненастоящее имя.

Описывать внешность сухонькой сгорбленной седой и беззубой старушки не имеет никакого смысла, а какой она была девушкой и женщиной нам неизвестно. Очевидно – молодой и красивой, а как же иначе, ведь некрасивая женщина не может стать героиней моих рассказов.

Мария родилась в начале двадцатых годов в степном Крыму в одной из двухсот пятидесяти сельскохозяйственных коммун «Агро-Джойнт».

«Агро-Джойнт» – это советско-американская корпорация, которая с начала двадцатых  годов занималась в СССР переселением на пустующие земли Северного Крыма еврейской бедноты и обустройством сельскохозяйственных еврейских общин.

«Агро-Джойнт» истратила на данный проект 14 млн. долларов, переселив и обустроив 150 тысяч человек.

В 1938 году деятельность «Агро-Джойнт» была свёрнута, а активисты расстреляны, как шпионы.

Поселения «Агро-Джойнта» в Крыму перестали пополняться – еврейскую бедноту стали направлять на Дальний Восток в междуречье рек Бира и Джан, и тем самым спасли от той участи, которая постигла в 1943 году коммунаров крымского «Агро-Джойнт».

Читая исторические материалы о Красном Сионе, понятно, из какой курицы варился этот бульон, но трудно понять замысел хозяйки. Хотела она накормить уставших домашних после трудового дня или готовилась к Вселенскому Пуриму – грандиозному еврейскому веселью в честь несостоявшегося убийства многовековой давности? А может на всякий еврейский случай имела в виду и то, и другое – Рамбам его знает!

Но красное субботнее вино лилось и пролилось реками Вавилонскими.

Впрочем, Марии повезло – перед Войной, она, окончив на идише сельскохозяйственный техникум в Чеботарке, который располагался на вилле немецких купцов фон Шлее, стала медицинской сестрой Красной Армии.

(Барон фон Шлее с супругой вывел знаменитый крымский сладкий синий лук – единственный наш продукт, который я не смог найти в супермаркетах США, чем непонятно почему горжусь.)

В 1941 году Мария вместе с Красной Армией попала в Харьковский котёл.

Батальонный комиссар собрал всех коммунистов и евреев и выдал им документы погибших русских и украинских красноармейцев, приказав сжечь собственные, чтобы избежать расстрела на месте.

Сам, при этом, выжить вряд ли надеялся – после такого поступка выжить в то время нигде было нельзя.

Дважды неубитые красноармейцы попали в немецкий плен, а некоторые из них, среди которых была Мария, дожили до наших дней.

В немецком концлагере Мария встретила матроса Днепровской флотилии Сильвестра, после войны вышла за него замуж и рожала ему детей, работая по-прежнему медсестрой.

В городке на Украине, где все знают всех, Марию тоже знали все, но всю свою жизнь она, боясь совершённого ею воинского преступления, скрывала правду о себе.

Скрывала до такой степени, что, когда она в возрасте восьмидесяти лет пришла в местное агентство «Сохнут» просить израильское гражданство, никто этого всерьёз не принял.

Здесь надо понять, что такое эти городки в Центральной Украине, что такое это агентство «Сохнут» в этих городках, что такое еврейская эмиграция девяностых годов из этих городков и что такое продуктовые посылки «Джойнт».

Утратив надежду дать советским евреям удочку, «Джойнт», тем не менее, все эти годы продолжал давать им рыбку, а во время перестройки развернулся во всю свою американскую мощь.

Килограмм сахара, килограмм гречки, банка рыбных консервов, бутылка подсолнечного масла – вот какое богатство получает каждый еврей на Украине каждый месяц и по праздникам из Америки.

Нет, не каждый, но многие, а с наступлением мирового финансового кризиса – некоторые.

Получают не только евреи, но вдовы евреев, вдовцы евреек, а также все, кто может доказать, что он имеет на это право.

А главный распорядитель еврейской помощи на Украине, получил даже иностранный автомобиль и молодую секретаршу!

«Джойнт» подкармливает, а «Сохнут» вывозит.

«Джойнт» подкармливает тех, кто уже никуда не может или уже никуда не хочет ехать, но ещё хочет есть.

А «Сохнут» вывозит тех, кто может или хочет ехать в Израиль.

Несмотря на высокую естественную убыль, еврейские общины Украины не уменьшаются в численности – рождаемость низкая, но просто приходят, и признаются.

Признаются по-разному. Некоторые вспоминают корни, многие их находят. Был даже случай, когда небольшая армянская диаспора присоединилась к еврейской, оставив за собой право, отмечать христианские праздники.

А ещё неизвестно, кто больше похож чисто внешне!

В маленьком городке очень трудно сообщить о себе нечто новое.

Даже если ты сам думаешь, что у тебя есть тайна.

Попробую объяснить.

Вот я сейчас живу в столице и прямо сейчас смотрю в окно на площадь. Там идёт человек: один, второй, пара, женщина с ребёнком.

Куда они идут, кто они? Сиди, гадай.

В городе на Донбассе, где я жил раньше, многие знают друг друга. Но в промышленных городках всё по-другому, чем там, где я вырос. Мало кто из жителей Донбасса родился на самом Донбассе. Ещё меньше тех, у кого родители родились на Донбассе. И я, например, вообще не знаю никого, у кого бабушки-дедушки с Донбасса.

Такое впечатление, что сто лет назад Донбасс был необитаем или они погибли все до единого, не оставив потомства.

В моём родном городе, если по улице идёт человек, то все знают, кто идёт, куда идёт, откуда и зачем.

Больше того, с ним идёт его жена, дети, родители, а часто умершие родственники до седьмого колена.

Причём, все они идут по своим делам, но все вместе с ним.

Это ещё ничего, но там, в толпе – где идёт один человек – может оказаться первая жена его двоюродного брата, двадцать лет назад уехавшая с врачом в Москву безвозвратно.

Это надо понимать и принимать, как оно есть, а не выдумывать всякую чушь.

Вот в таком городке Мария пришла в «Сохнут» сообщить о себе нечто новое.

Молодые девушки в «Сохнуте» кивнули про себя, горько усмехнулись, и попросили у Марии Сильвестр документы об её еврейском происхождении.

Никаких документов у Марии не было, и здесь бы могла закончиться эта история, если бы Мария не заплакала.

Но Мария заплакала. И заплакала она том языке, на котором молчала пятьдесят, а может шестьдесят лет – на идише.

Но и здесь вполне могла бы закончиться история Марии, если бы в тот момент в чуланчике местного «Сохнута» не оказался для меня – дядя Гриша, а для городка – Гришка, местная достопримечательность.

Ныне покойный, дядя Гриша говорил, читал и писал на всех местных языках: русском, украинском, немецком, английском и идише. А так же переводил с них всем желающим, а иногда – нежелающим.

Мне незнакомо страдание человека, которому не с кем поговорить – особенно незнакомо стало мне это страдание, когда я начал сочинять, но дядя Гриша часто страдал, не имея «с кем поговорить».

От него часто можно было услышать: «Очень хочется поговорить на идиш, а не с кем».

Про идиш часто пишут: «Мёртвый язык», но видимо, он не до конца умер, если кто-то ещё страдает.

Дядя Гриша услышал, как плачет на идише бабушка Мария и встрепенулся, потому, что она плакала на чистейшем литературном идише, а модальные глаголы употребляла в какой-то немыслимой, давно изжитой, но исключительно правильной форме.

Дядя Гриша схватил Марию и потащил её за триста километров в Киев в посольство Израиля добиваться для неё визу и права на эмиграцию.

В посольстве Израиля дядя Гриша имел неестественные связи и знакомства, которые устроили ему и Марии приём у посла.

Выслушав, как плачет на идише Мария, посол Израиля собрал всех сотрудников посольства и сказал: «У этой женщины нет ни одного документа, подтверждающего её право на эмиграцию, но я даю ей визу за модальные глаголы».

Говорят, что в каких-то исключительных случаях послы имеют такое право: давать визу без документов.

Мария Сильвестр приехала домой, начала собираться, но слегла по старости и уже не встала.

Пережив мужа и детей, пережив родной язык и всю жизнь, пережив всё, что можно и нельзя пережить, старая женщина заговорила и умерла.

Так закончилась эта история, в которой нет вымысла и в которой я не нахожу, повторюсь, особого смысла.

Разве что попросить кого-нибудь распечатать этот рассказ, сжечь его, а пепел закопать где-нибудь в Палестине.