Синий сумеречный снег

          

                Мартовский снег рассыпался мокрым сахаром на дорогах. Фонари разбавляли темноту вечернего сумрачного парка разноцветными расплывчатыми пятнами – жёлтыми, голубыми, лиловыми. Влагой был насыщен воздух, чувства и слова. Степан шлёпал промокшими ботинками по лужам и ни о чём не думал.
                «...Плыву по морю марта и тумана, от гибели живу на волоске...»
                Худенькая девчонка лет семнадцати съёжилась, стоя под лиловым фонарём. Она согревала дыханием ладони, крашеный мех её курточки торчал в разные стороны намокшими клочками.
                «Не жди, не придёт он, глупая, только простудишься...»
Степан добрёл до конца окутанной туманом аллеи и обернулся. Силуэт девушки еле пробивался сквозь дышащий сыростью воздух.
                «Ждёт, дурочка...»
                Степан жил в доме, расположившемся буквой «Г» у самого парка. Одно окно его квартиры выходило на трамвайную остановку, два других – на ту самую аллейку, где частенько прогуливались одуревшие от глупого счастья влюблённые, гордые мамаши с колясками и озабоченные ответственностью бабули с внучатами. Сейчас там не сбывалось чьё-то счастье. А ведь всё так просто! Степану достаточно было сделать неопределённый жест , щёлкнуть пальцами, зажмуриться и просто представить себе то простенькое чудо, которое ждала сейчас в мартовском парке промокшая девчонка. Чудо бы свершилось, желание исполнилось и чья-то радость растопила бы наконец оставшийся снег и разогнала туман...
               
                ...               

                Степан был волшебником и сказочником. Сказки он начал сочинять ещё в школе и подсовывал их учительнице языка и литературы под видом сочинений на свободную тему. Она ставила Степану пятёрки и понимающе улыбалась, будто знала его секрет. А секрет заключался в том, что когда-то пятиклассник Стёпка совершенно чудесным образом вызволил из рук местных хулиганов малюсенького котёнка. Степан был почти вдвое меньше и младше их, но зверёныш так жалобно плакал! И тогда мальчик просто зажмурил глаза и щёлкнул пальцами...
                ...Котёнок маленьким шерстяным клубочком зашевелился у него за пазухой, а разозлённые подростки, отряхиваясь, выбирались из огромной лужи на заднем дворе... Как это у Степана получилось – никто не знал. Только прабабушка Василиса Ильинична, слушая рассказ удивлённого и растерянного Стёпки, загадочно щурила глаза и щёлкая пальцами приговаривала : « Мой внучок, мой...»
                Уже давно нет прабабушки, уже внук того спасённого котёнка живёт у Степана, и парк за окном зарос, и куда-то подевались волшебные силы... Куда – он не знал, да и Василисы Ильиничны нет, чтоб спросить. А вот почему и когда он стал обычным человеком, было ясно, как «дважды два»...
                Когда Степану исполнилось пятнадцать, в их классе появилась новенькая – Елизавета. Худенькая, темноволосая, с огромными синими глазами, полными вопросов, неуверенности и искрящихся солнечных лучиков. Когда она смотрела на Степана этими своими невозможными глазами, у него в груди будто начинал шевелиться и нежно прикасаться лапкой к сердцу тот маленький, спасённый им когда-то котёнок.
                … И волшебство стало даваться легче, и дела, и учёба спорились, и сказки сочинялись необыкновенные. Степан защищал Лизу, как того маленького котёнка, от всего и всех. А она  охраняла их хрупкий мир, собирала придуманные им волшебные истории в огромную тёмно-зелёную папку и зимними вечерами перечитывала. Степан смотрел на её тонкие длинные пальцы, на удивлённо приподнятую бровь, на приоткрытые мягкие губы и забывал дышать... Василиса Ильинична щёлкала пальцами и вздыхала : « Только добрые дела волшебными могут быть. Только любовь чудо рождает...» Но она говорила тихо, и её никто не слышал...
                Степан и Елизавета, окончив школу, уехали в столицу. Лиза мечтала стать журналистом, Стёпка – программистом. Они поступили в разные институты и поначалу жили в разных общежитиях. Но когда Степан понял, что без своего синеглазого котёнка он стал не в состоянии не только сварганить простенькое чудо (сотворить из воздуха билет на концерт модной рок-группы), но и элементарно – дышать, просыпаться по утрам, изучать науки, он снял для себя и Лизы квартиру. К чудесам, творящимся у них дома, друзья потихоньку привыкли и иногда просили сделать и для них что-нибудь эдакое, не выходящее за рамки приличий. Жизнь была тёплой на ощупь, вкусной и разноцветной...
                Потом счастливое студенческое время закончилось и Лизонька уехала за границу. Ей предложили очень интересную работу всего на год. Но Степан не представлял себе и дня без неё. Всё валилось из рук, компьютерная фирма, в которой он работал, могла не видеть его неделями. Лиза часто звонила, и только её голос, тихий, грудной, нежный, приводил Степана в чувство. Он писал по ночам сказки и отсылал ей. Она читала и плакала потом в телефонную  трубку о том, что любит и скучает.
                Через год (эпоху, вечность) Лиза приехала. Последний летний месяц они со Степаном прожили в деревне, в старом доме прабабушки Василисы. Тем августом Степан научился, щёлкнув пальцами, создавать для Лизы радугу...
                Они подолгу лежали в пахучей прохладной траве и заглядывались на птиц.
                И были её руки, пахнущие мятой, и влажные нежные губы...
                И она шептала : «Солнце моё, чудо моё...», и ворошила длинными пальцами Стёпкины рыжие вихры.
                И были её глаза, становившиеся тёмно-синими, когда она, склонившись над ним, тихо просила показать ей радугу...
                И запах мяты, и влажность рта, и тепло почти прозрачной кожи, и этот синий омут глаз, из которого нет спасения, и шелест зелёного моря травы над головой, и разноцветное сияющее небо в радугах...
                А потом Елизавета уехала, чтобы не вернуться. Позже Степану рассказали, что она удачно вышла замуж за какого-то влиятельного американца, родила дочь и вполне довольна жизнью.
                И как ни щёлкай пальцами, как ни зажмуривай глаза, представляя её распахнутый всему миру взгляд, ничего уже не вернуть и не изменить. Нет чудес на свете, нет и не было никогда. Сказки – макулатура, а прабабушкины вздохи – старческий маразм. Именно тогда и исчезли Степановы волшебные силы. А никакого волшебства и не было – так, посредственные экстрасенсорные способности. И не то, чтобы не мог уже ничего Стёпка, просто не хотел. Не для кого было рисовать радугу в лазурном небе...
               
                ...

                Степан пил чай из большой зелёной чашки и смотрел в окно. Уже третий день он наблюдал, как с завидной настойчивостью всё та же девчонка приходит в парк, прогуливается по аллеям час, другой, потом, оцепенев от холода, замирает под зажигающимися фонарями. И уходит, так никого и не дождавшись.
                « Как глупо... В этом же нет никакого смысла. Зачем ждать снова и снова того, кто так и не приходит? Чудес ведь не бывает...»
                Скорее для успокоения, чем для проверки, Степан щёлкнул пальцами и зажмурился. Ничего. Только темнота и звон ушах...
                Март вновь уступил зиме и утонул в невесть откуда взявшемся снеге. Он сыпал с невиданным упорством и уже полностью спрятал скамейки в парке, закрасил белым деревья и девушку, и фонари. Чай в зелёной чашке был горячим и ароматным, а сгущавшаяся темнота за окнами переделывала всё по-своему. Сумерки окрасились вдруг тем оттенком синего, от которого у Степана всегда захватывало дух. Это было так, будто с разбегу окунаешься в  Лизкины глаза, потемневшие от желания...
                Степан отвернулся от окна и подошёл к столу, где со вчерашнего дня его ожидала не разобранная корреспонденция и бандероль, полученная для него сердобольной соседкой («Вечно вам некогда, Степан Алексеевич!») Когда читал обратный адрес, сердце вдруг споткнулось и больно ударилось о рёбра : « Лиза!» В посылке не было ни письма, ни записки. Только книга в зелёной обложке с золотым теснением и фотография. На книге красовалась надпись «Сказки для взрослых детей. Степан Савельев». А с фотографии на него смотрела девочка лет пяти – кудрявая, рыженькая, конопушки, улыбка...И её, Лизаветы, синие до обморока глаза. На обороте фото было написано « Василиса – моё самое желанное чудо».
                Степан зажмурился и до боли стиснул пальцы. Он долго не мог открыть глаза, боясь самого себя и той непонятной душной и вязкой волны, что поднималась из глубины и захлёстывала мозг. Но сердце стучало всё ровнее, дышать становилось всё легче, и глаза открылись. С фотографии на него всё так же смотрела Василиса – его маленькое рыжее солнце. А вверху, изогнувшись под потолком  квартиры, переливаясь летом, сияла радуга...
                Степан рванул на улицу, в заснеженный парк, под фонари, но девчонки там уже не было. Снежинки запутывались в рыжих Стёпкиных волосах, холодили щёки, и стало вдруг так обидно, что не успел, не помог, не сочинил для неё – незнакомой маленькой, наивной и упрямой, свою новую сказку...
                Держа в руках фотографию и свою (немыслимо!) книгу, ещё пахнущую типографской краской, Степан бродил по квартире и не мог прийти в себя. Он и радовался, и боролся с подступавшими слезами, с досадой качал головой, вспоминая хрупкий, занесённый снегом девичий силуэт. Заглянув случайно в окно, выходящее на трамвайную остановку, он вдруг увидел её. Девушка стояла  среди немыслимого синего мартовского снега и тоже держала в руках фотографию. Потом решительно разорвала её и заскочила в появившийся будто из другой реальности трамвай. Вагон умчался, скрипя и постанывая. Степан выбежал на остановку и с трудом отыскал в снегу обрывки фотографии. Он и она, бывшее счастье, бывшие надежды... А на обороте (всё же чудеса на свете случаются!) – их имена. Остальное, как говорится, дело техники. Щёлкнуть пальцами, зажмурить глаза и представить себе белоснежную аллею парка, подмигивающие радужно фонари и вспомнить синие сумерки Елизаветиных глаз...
             
                ...               
             
              ...Апрель не обманул ожиданий, проводив март на заслуженный отдых и развернув свою бурную деятельность во всех направлениях. Зелёным младенческим пухом покрылись деревья, вернулись с Юга скворцы и вовсю передразнивали друг друга в умытом небе. В воздухе носился вирус самой заразной болезни, от которой нет спасения, нет лекарств, нет вакцин. Но и не умирал ещё никто от неё, от той самой – любви. Хотя, кто знает, кто знает...
              В парке, под дремавшими до вечера фонарями прогуливались мамаши – будущие и уже состоявшиеся, дедули с бабулями радовались, что дожили до новой весны, по дорожкам галдела и носилась детвора.
              Степан выглянул в окно. Под одним из фонарей в ожидании кого-то стояла и загадочно улыбалась девушка. Так могут улыбаться только люди, подхватившие повсеместный вирус счастья. Степан тоже улыбнулся, точно зная, что сегодня ей не придётся долго ждать.
             Он зажмурил глаза, щёлкнул пальцами и окунулся в синий сумеречный снег...