Понедельник - день... философский

 
     Футбольный матч за кубок подходил к концу, для команды центрфорварда Максима Скрюева ничья была равносильна поражению.  Был нужен гол.  По правому краю, сквозь озверевшую защиту противника, прорывался Петр Ухабов, а Максим набегал на ближнюю штангу в ожидании подачи. Удар!  Мяч крутясь подлетает к ближнему углу.  Всё что нужно сделать Скрюеву, это выпрыгнуть выше этих уродливых защитников, всегда пытающихся ударить локтём в рёбра, и направить мяч в дальний угол.  Вот он выпрыгивает, расталкивая всех остальных, и .....
   
     Первая лекция в понедельник - философия.  В аудитории не слишком светло и достаточно уныло.  Немногочисленные студенты, не выспавшиеся за выходные, зевают, иногда что-то вяло пишут в мятых тетрадях, кто-то пустыми глазами смотрит на профессора, кто-то просто чешет репу.  За последним столом в левом ряду никого не видно, потому что Максим Скрюев - восходящяя звезда местной футбольной команды - спит на задвинутых под стол стульях и только носки его кроссовок едва торчат в проходе.  Он честно сидел, борясь с навалившимся как греко-римский борец сном, но когда он понял, что силы его на исходе и перебороть неперебарываемое он не сможет, будущий чемпион повернулся лицом в проход, подвинул свой стул ближе к центру стола, чтобы колени не были видны зоркому взгляду профессора, и плавно положил спину и часть головы на второй стул.  Занятие безобидное, но не такое простое как может показаться - голова периодически спадает со стула, что создаёт дополнительные неудобства.  Но это было всё же лучше, чем терять силы в бесполезной и неравной борьбе.
     Профессор Барклай Филиппович Бодяга, вцепившись в трибуну, вещал от всего сердца.  Стоит правда заметить, что в понятии учёного, тем более философа, сердце - это всего лишь один из внутренних, хотя и жизненно необходимых органов. Потому Бодяга вещал от своего, как ему казалось, что вполне могло быть и правдой, обширного интелекта.
    - Спрашивается, не это ли задача человеческого индивидуума в глобальном, можно заявить, космическом масштабе! - воскликнул он и взглянул в отрешённый зал, в котором повисла неуместная тишина.
 
    ...Не видя ничего, кроме мяча, размахивается головой, бьёт и...
 
     Вдруг раздался чёткий удар тупым, твёрдым предметом по деревянной поверхности.  Все сидящие обернулись в сторону последнего стола в левом ряду, а профессор только недовольно перевёл взгляд из прострационного состояния в сфокусированное и направил его без лишних эмоций в ту же сторону, что и все остальные.
    - Бдытитстмать,- раздался приглушённый набор звуков и недоумённое лицо с растрёпанными волосами появилось над столом, потирая лоб и ещё явно не понимая, где оно находится.  В следующую секунду зрение начало работать почти в полную молодецкую силу, различив на стенах большие портреты знаменитых грызунов гранита науки, затем неровные очертания недоумённых лиц однокурсников, а потом и недвусмысленный взгляд профессора.  Максим подумал: " Н-да, мягко говоря - ягодицы!"
    Молчание прервал Барклай Филиппович.
    - Что, Скрюев, не высыпаемся?
    - Да, я ... я подскользнулся, э-э ... за конспектом, - попытался возразить пробуждающийся форвард, вызвав тем самым оживление в зале.
    - Да, да, знаем: "подскользнулся, упал, очнулся ...", -  на лекции, совершенно серьёзно, продолжал профессор.
    - Да честно, Барклай Полипыч.
    В зале раздался поголовный хохот, и только тут мозг восходящей звезды догнал по состоянию пробуждения его тело, давно ушедшее в глубокий отрыв в жёлтой майке лидера.  Брови профессора взметнулись вверх как крылья очень мохнатого орла, глаза застыли в рыбьем недоумении, нос раздулся как капюшон у встревоженой кобры.  Профессор собрался что-то сказать, хотя, если честно, это прозвище было совершенно безобидным и он это прекрасно осознавал.  Максим, просчитав все возможные варианты, решил опередить супостата:
    - Барклай Фи-липп-ович, - начал он, специально растягивая отчество, чтобы оправдать свою оговорку, но тут настала очередь профессора перебить его, а заодно и неумолкающие смешки в зале.
    - Спасибо, Скрюев, мы уже всё слышали.  Подготовьте нам Ваше понимание сегодняшних тезисов, они, очевидно, есть у Вас в тех конспектах, над которыми Вы так трудились всё утро.  У вас есть пять минут, - и продолжил свои вещания.
    Никаких конспектов, тем более по философии, у будущего героя кожаного мяча, конечно же, не было.  У него было, правда, несколько кассет по аутотренингу на тему " Как стать чемпионом" и добавочный курс "Куда податься, если им не стал", но помочь ему сейчас могло только явное чудо - это понимал даже он.
    За столом перед Скрюевым сидела Ватрушкина, которая со своей косой, на первый взгляд, выглядела старомодно, но на второй, третий и все остальные, очень даже ничего - оригинально, смело и, в принципе, интересно. Футболом она не интересовалась, и Максим для неё, в отличие от большинства остальных представительниц изящного пола, был обыкновенным балбесом, каких немало, но зато конспект у неё, конечно же, был.
    - Ватрушкина, псс, Ватрушкина, - шипел Максим, - у тебя конспекты есть?  Дай заценить.
    - Пересаживайся,- шепнула она, взглянув на него снисходительно.
    Он переполз за её стол и уставился в тетрадь, как будто это были новые ворота, а он - всем известный баран.  После минуты, бесполезно потерянной в ожидании чудесного просветления, форварду пришла гениальная идея, даже две.
    - Ватрушкина, знаешь что?  Давай, как-будто я подскользнулся тут - и на ручку, боком, а ты как будто бы меня в медпункт, а, давай, а?
    - Ты что, спятил что ли?  Читай, пока время есть, - резонно прошептала она, одним ухом продолжая слушать Бодягу.
    - Да не могу я.  Ты что?  Во, во знаешь, во мысль, вот она, - не унимался обречённый Максим, - давай как будто я к тебе пристал, а ты меня ручкой, ручкой в бок, а потом зажалела - и меня в медпункт, а потом у нас всё хорошо.  А?  Давай, классный план, а?  Вот и ручка, а?
   - Ты точно рехнулся: вместо того, чтобы чушь всякую молоть, уже всё перечитал бы, - отбрыкивалась она.
   - Да брось ты, будь другом, а?  Давай, а?
   И тут случилось невероятное: прозвенел звонок. Первый час закончился, физика была следующей.
   - Уфф, слава те, - выдохнул Максим неожиданно для себя в полный голос.
   - А Вы бы раньше времени не радовались, - прервал его радость Бодяга, - я у Вас сегодня буду и второй час проводить, вместо физики, так что в начале второго часа - Ваш доклад.
   Скрюев неожиданно сник, явно не по-чемпионски, и Ватрушкина, лицезревшая эту картину, на мгновение увидела его без маски.
   - Давай я помогу, - предложила она.
   - О, здорово, - восстал из пепла будущий обладатель кубка, - вот ручка, и как будто ты меня в бок, и мы - в медпункт.
   - Ну знаешь, - сказала она разочарованно, - сиди, читай, - и вышла из аудитории.
   Максим понимал безвыходность ситуации, но всё же стал читать, а в это время более чем странного вида индивидуум продвигался по коридору учебного корпуса.  Приталеный сюртyк, большой кружевной воротник, белый с завитыми локонами парик, прямой решительный нос, пронзительный взгляд.  Он вошёл в зал и подошёл к столу, за которым пыхтел над конспектами Скрюев.  Заметив присутствие странного гостя, Максим хотел было вспомнить про новые ворота и то, как на них надо смотреть, однако незнакомец прервал его потуги.
   - Господин Скрюев? - спросил он чётко и внятно.
   - Ну я, - нерешительно протянул он почему-то, с подозрением посмотрев по сторонам, - а Вы кто?
   - Вы что, милостивый государь, как это говорится, своих узнавать не изволите?
   Неудавшийся филосов сидел, изображая сову.
   - Мой портрет перед Вами уже второй год висит.
   Эти слова не пробудили никаких чувств и было похоже, что сова вот-вот заухает.
   - Вот, - указал пришелец на своё, не слишком правдивое, изображение.
   Максим повернул голову с немигающими глазами в сторону, указанную визитёром, и некий размораживающий разряд пробежал по застывшим мозговым полушариям форварда. "Эммануил Кант" расшифровал он надпись под портретом. К счастью, годы жизни указаны не были, а соответственно, господин Кант был для Максима просто старомодным иностранцем, свободно изъясняющимся по-русски.  От этого простого, но исчерпывающего, объяснения в его глазах взошла невзрачная заря.
     - Вижу память к Вам вернулась вовремя, - продолжал философ, - однако временем для ожидания пробуждения Вашего полного потенциала я не располагаю, поэтому потрудитесь выслушать внимательно.  Сказать Вам необходимо следующее....
 
     Вернувшись в аудиторию, Ватрушкина увидела грозу футбольных ворот, уткнувшегося расплющеным лицом в мокрый конспект.  Руки его при этом были безвольно раскинуты по столу.
    - Скрюев, вставай, вставай!  Вторая пара начинается, - трепала она Максима за плечо.        Бомбардир с трудом поднял голову и посмотрел на силуэт с непонятной ухмылкой.    - Ты что-нибудь читал? - спросила "Ватруха", сожалея, что связалась с таким безответственным типом.
    - Не, не смог, - отвечал "Скруян", потирая глаза.
    Заранее зная, что это не может закончится хорошо, она всё-таки отчаянно предложила:
    - Давай, говори, какой там у тебя план ... с ручкой.
    - С ручкой?  А, это?  Спасибки конечно и всё такое, но не надо, - говоря это, он заметил в ней что-то, что казалось всегда было скрыто невидимой завесой, - ты, конечно, молодец и так далее, "но мы, карбонарии, тоже понимаешь, не лыком шитые", - процитировал Максим неожиданно для неё и для себя.
    В это время Барклай Филиппович воззвал, копошась в бумагах на своём столе:
   - Ну что же, Скрюев, как говорится, "выходи покажися".
    Максим встал и довольно резво пошёл к трибуне.  Несколько мгновений он стоял, озирая сокурсников, предвкушавших "вторую часть марлезонского балета", портреты с до боли знакомыми именами, а затем остановил свой взгляд на Ватрушкиной и она это заметила.  Пауза затягивалась.  Профессор, не ожидавший ничего другого, с тоской спросил :
   - Стоило ли выходить?  Могли бы и с места отстреляться.
    Максим отвёл взгляд от Ватрушкиных глаз и, спокойно взглянув в самоуверенные глаза профессора, ответил:
   - Зачем же Вы так, милостивый государь?  Мы же с Вами - интеллигентные люди, один предмет изучаем и то, что Вы изволили получить учёную степень, всё же не лишает Вас, равно как и меня, звания школяра науки.  Любому человеку, сведущемy, хотя бы и в малой степени, в философии, становится ясно без тени каких-либо сомнений, что, познавая больше, индивидуум только начинает осознавать, что до этого момента он не знал достаточно и его путь ещё очень далёк до завершения, - зал, так же как и профессор, молчал, а Ватрушкина была в восторге, - Так что, как вы ранее изволили выразится, "в глобальном и даже космическом масштабе" задача человеческого индивидуума заключается не в том, чтобы доминировать над другими в учёных собраниях посредством кажущегося интеллектуального превосходства, а помогать оным постичь глубины философской мудрости, которые были им - индивидуумом – Вами, в данном случае, покорены.  Посему предложить изложить свои мысли перед ничего не подозревающей, а соответственно и ни в чём неповинной аудиторией, человека, явно неподготовленого к подобному выступлению, является непростительным глумлением не только над вышеупомянутым индивидуумом и собранием, но и, более всего, над самой наукой.  Вам, как профессору и, более того, профессору философии, это должно быть хорошо понятно.
     Бодяга сидел красный, как кончик зажжённой сигареты, студенты не знали то ли смеятся, то ли записывать, а Ватрушкина цвела широчайшей улыбкой, как сочный подсолнух.
    - Я осмелюсь спросить y Вас, как один путешественник к источникам знания y другого, кто из нас, здесь присутствующих, мог бы научиться от такого ненаучного и, осмелюсь сказать, негуманного подхода к предмету?  Вы, надеюсь, и сами прекрасно знаете - никто, посему осмелюсь заметить Вам и уважаемому собранию, что я с великим удовольствием буду рад ознакомить присутствующих со своими выводами незамедлительно после того, как буду готов преподнести нечто взаимополезное для всех собравшихся.
    С этими словами Максим вежливо поклонился и направился на место.  Еле живой профессор с широко раскрытыми глазами вышел из зала ...
 
    Великолепный удар головой, мяч летит в дальний угол, вратарь в отчаянном броске пытается его достать, но не может.  Гоооол!  Максим Скрюев спасает свою команду и единолично преподносит ей кубок ...
 
     Вдруг раздался чёткий удар тупым, твёрдым предметом по деревянной поверхности.  Все сидящие обернулись в сторону последнего стола в левом ряду, Максим Скрюев поднимается из-за стола, потирая лоб.
    - Скрюев, Вы что, опять не высыпаетесь?  Вы отвечать хотите?
    - Знаете, Барклай Филиппович, не хочу; честно скажу: в футболе философия - не самое главное.
    - Знаю, знаю.  Вы хотя бы послушали.  Послушать Вы в силах?
    - Могу.
    - Вот и чудно. Надеюсь пару билетов на финальную игру Вы для меня найдёте?
    - О чём речь?  Как всегда, лучшие места.
    - Прекрасно. Ватрушкина, продолжайте ...