Белое безмолвие

Безмолвие мрака милосердно, оно как бы защищает человека, согревая его неуловимым сочувствием, а прозрачно-чистое и холодное Белое Безмолвие, раскинувшееся под стальным небом, безжалостно.
Джек Лондон

Белое Безмолвие. Спящие снега.
Словно море - Мертвое – чуть прикрыв зрачки,
Дремлет равнодушная Пустошь. Лишь крючки
Шариков репейника здесь шуршат. Тайга.

Я сквозь море двигаюсь медленно, с трудом,
Будто в топь болотную тело опустив,
Шевелюсь как сонная, обо всем забыв,
Судорожно дергаясь, как замерзший гном.

Нитка ярко-черная вдруг вспорола даль
И от неба бледного оттолкнула снег:
Горизонта ленточка, смутный оберег,
Ширится атласная, мрачная, как сталь.

Мельком, как нечаянно, бросив взгляд к ногам,
Я в зрачки белесые, мертвые смотрю.
Вздох пустот проснувшихся гулок на ветру.
Вьюга начинается, снег ползет по снам.

Стая черных воронов молча пронеслась
К лесу темно-синему сквозь буран и мглу.
Лыжи в снег затянуты - я иду ко дну.
Что под снегом прячется? Чей белеет глаз?!

В лес, скорей, за птицами! Буря все сильней.
Лыжа запинается, я упала в снег,
Кровь из носа хлынула, и прервался бег;
Хвойный лес задергался за спиной моей.

Мордой в поле тыкаясь – холодно глазам -
Идеальный снег жую, сглатывая кровь,
Встать пытаюсь, падая, путь окрасив вновь
Каплями ярчайшими, как дорогу в храм.

Капельки, как ржавчина, ели серебро.
Я качнулась, гордая, встала и пошла;
Кровь текла за шиворот, грела, как могла;
Лес кривлялся бешеный, ржал как сто сорок

И внезапно сдвинулся, ринулся ко мне,
Прыгнул, встал, как вкопанный, густо. Что теперь?
Притаился хищником, замер, точно зверь.
Лес и буря. Выбор ли, если жить во сне?

Ели черной лапищи удержав с трудом,
Падаю на каменный леса серый наст -
Лес костлявый щурится, скрытен и гриваст.
Стук и шорох – падают комья с синих крон.

Пень скрипучий высится, словно чей-то трон;
Дымка мутно-мглистая спряталась в овраг
И стволы закутала в свой белесый мрак;
Издали доносится карканье ворон.

Тихо все, недвижимо в сумрачном лесу.
Я петляю лыжами меж кривых стволов,
Шрамы безобразные прогрызая. Вновь
Ели мне пощечины режут по лицу.

Полосы уродские и кровавый наст.
Где ты, стая черная, где твое гнездо?
Пять шагов, одиннадцать, двадцать, сорок, сто…
Чьи шаги мне слышатся за спиной подчас?

Кто-то за деревьями прячется, следит,
Кто-то там охотится, чуя теплый след.
Кто с крахмалом порченным густо месит бред,
Бред, что так болезненно, бледно ядовит?

Взгляд назад! Ни шороха… Я продолжу путь.
Нет! Там что-то движется, что-то на пути!
Или ствол чешуйчатый? Надо обойти,
Но стою беспомощно и боюсь вдохнуть.

Хруст шагов - приблизился. Это… Человек?...
Нет! Но что? Мне чудится… Синее лицо…
Снег вспоров, я вывела палкой круг-кольцо…
Щелки глаз впиваются из-под тонких век.

Ледяной утопленник в голубой руке
Держит что-то мягкое; размахнувшись вдруг,
Кинул теплый сверточек мне в остатки рук,
Улыбнулся трещиной, тая вдалеке.

Желтая простыночка, а внутри – дитя
Скользкое и смрадное, сгнившее давно.
Пар вонючий тянется, и лежит оно,
Гнойное, червивое, дырками глядя.

Тощее, безногое, гадкое… И что ж?!
Коль мое – не брошу я, понесу с собой!
Смех писклявый слышится, снова за спиной,
Дребезжащий, тоненький и на визг похож.

Ворон. Черно-масляный, кляксовый гигант
Смотрит, ухмыляется, растянувши рот.
Вниз башкой повесился, пакостный урод,
Странно перекошенный, вздувшийся мутант.

Нет… Не ворон пялится, а ночная мышь!
Черная, летучая, мерзкий гноесос,
Слюни буро-желтые и корявый нос.
Судорожно дернулся в саване малыш.

Прочь пошла, когтистая! Это не твое!
Не хрипи, мой маленький, спи и не смотри.
Спи в трухлявой спаленке у меня внутри,
В твой подвальчик мягонький нечисть не войдет.

Мыши точно множатся, окружая нас,
Я сижу, баюкаю мертвое дитя.
Тихо колыбельная льется… Для тебя.
Спи, душа, душоночка, в грязных тряпках фраз.
2011, февраль