Мне приснился Сергей Есенин

Может это не так и важно,
Расскажу тебе, верь –  не верь,
Лунной ночью мне как-то однажды
Вдруг приснился Есенин Сергей.
Он явился весёлый и рьяный:
И волос золотая копна,
И в глазах васильков поляна,
И улыбка – тальянки меха.
И как будто со старым знакомым
Разговор он заводит со мной:
– Люблю, – говорит,– по простому
Выпить с родственною душой.
Не хочу я ни петь и ни плакать,
Что прошло – вновь того не начать.
Даже душу, как  белую скатерть,
До бела не суметь отстирать.
Где ты Русь, где рассвет малиновый,–
Чёрный дым да багровый пожар…
Чёрным вороном на лошади взмыленной
В куртке кожаной мчит комиссар.
Лет листву заметает осень,
Год за годом несутся в предел.
Я не спел своих лучших песен,
Самых важных не сделал дел.
Дни грядущие, будто в рассрочку,
Сжёг дотла, не вернуть назад.
Новой власти по рупь за строчку
Разбазарил я свой талант.
Жизнь без Бога в душе не состряпать,
Без креста сиротеет храм.
Мать мечтала мне девку сосватать,
А судьба мне дарила дам.
Жизнь поэта примером не станет,
В каждом жив хулиган и пижон:
Так и Пушкин – в поэзии мамонт,
Так и я, тож не маленький слон.
Белой вьюгою смерть слепая
На земле заметает мой след.
Или я понемногу жалею
Время мною не прожитых лет?
Я мечтаю увидеть лишь бы
Детства дальнего уголок –
Где дедами ставлены избы,
Где лугов цветастый платок.
Где берёзка мне песни пела,
Шелестя изумрудной листвой;
Молча мать на крылечко села,
Пот смахнула со лба рукой.
А я вновь мальчуган босоногий
У её притулился бы ног
И смотрел, как щенок кривоногий
Кур гоняет у наших ворот.
Над рекой куст черёмухи белой.
С ней мы слушали бы без конца,
Как корова хрустит соломой,
Как играет гармонь близ села.
А потом мужики бы запели,
Громом грянули бы в тишине…
Только нет – были к расстрелу
Приговорены мужики по весне.
Не засеяно хлебом поле,
Понапрасну и кровь, и пот.
О такой ли мечталось воле,
Чтоб стреляли в крестьянский народ?
Звёзды свечками в небе светят,
Ночь одета в серебряный свет,
Я люблю эти звёзды и месяц,
Как и мне – до утра им гореть.
Жизнь –  обман, я теперь это знаю,
Безжалостно я и к тому привык,
Что и в любви достаточно печали,
И в счастье грусть занозою сидит.
Гладил рифмою я и царапал,
Пусть  немного и прожил лет,
Но пел на грешной земле я и плакал,
Золотой оставляя след…
     Я проснулся. Синим туманом
     Над столом папиросный смог,
     Недопитая водка в стакане
     Как незаконченный монолог…

            – 2 –

За окном ещё висела ночи тюль.
Я вновь прилёг. Сон или виденье?
Сомненьями терзаемый, заснул
Или забылся, может, на мгновенье.
И что? Не Бальмонт, не Шекспир –
За столом сидел поэт Есенин, –
Наш скромный продолжался пир,
На стене обнялись наши тени.
– Я многое хотел тебе сказать,
Но много ли накоротке расскажешь?
Я в жизни кое-что успел познать,
Давай, как мужики, поговорим о бабах.
Так  продолжался  с Ним наш разговор,
Уже шампанским пенились бокалы,
Мне виделся души его простор:
Ширь поля русского и бороздами - шрамы.
Он продолжал: – Когда-то многих знал
Красавиц  именитых  и не очень,
И американскую звезду Дункан
Любил я трепетно и  нежно, если хочешь.
Любил ли кто меня? Я всеми брошен…
Один из горсти выпавших горошин
Я был судьбой обласкан  впопыхах
И обнимался с ней в московских кабаках.
Звёзды в небо тёмное прибиты
И заморожена на ночь в него луна,
Одинокий, как она, я –  позабытый,
И, может, потому мне не до сна.
Ночь лунная безлюдна и скучна, 
Но мой бокал любви не выпит до конца.
Я мог, наверно, полюбить навек,
Да  не сумел я в Хорассане отпереть
Восточной мудростью окованные двери,
Жила за ними сказочная пери…
Я ей исполнил серенаду при луне,
И сейчас она живёт, звучит во мне:
 «Шаганэ ты моя, Шаганэ…»
Тебе меня, наверно, не понять.
Ты  тоже любишь женщин обнимать,
Ласкаешь их в потоке нежных слов   
И думаешь, что это есть любовь…
Когда-то точно так же думал я,
Страдал и мучался, кутил, сходил с ума…
Но приходил в себя, берёзку обнимая,
Она одна верна мне до конца.
Он замолчал, а я спросил, осмелясь,
Хотя с меня неважный говорун:
– В кого же ты сейчас влюблён, Сергун?
Я ждал, на продолжение надеясь.
Глаза его, как звёзды, загорелись:
–Влюблён как в бабу русскую – Россию,
Влюблён в неё я раз и навсегда,
Грустную, весёлую, хмельную,
И гордую, и добрую, и злую, 
В косу пшеничную и родниковые глаза!
Мне предлагали поменять её на рай,
Ответил я – Россия рая краше!
И в сердце не было ни капли фальши-
Бери что хош, а мне Россию дай!
 Слетала с окон темени вуаль,
Рождался новый день рассветом  алым,
Расцветала васильками неба даль
И плескалась в золоте  бокала.
– Ты расскажи всем проходимцам в назиданье,
Ведь я совсем не всем успел сказать,
Что Русь святая – это Божия созданье
И без любви к ней здесь нельзя дышать!
И больше он не говорил ни слова.
Вот так с Есениным мы говорили  снова.
Такую истину я с ним сумел постичь:
Любовью вечною дано нам  Родину  любить!
               
 
           – 3 –

Горит луна, как « фонарь керосиновый
На плечах» ночного небосвода
И звёздный льётся свет рубиновый.
– Сергун, а веришь ли ты в Бога?
– Верую, рождён я под иконой
Божьей  матери с младенцем на руках…
– А я вот до сего дня не крещённый,
Я рос на атеистовых  трудах.
Душа моя молчит в сомнения стенах –
Что в благодати ей, а что – в грехах…
Ведь ты всё видел, расскажи,
Как наша Русь осталась без души,
Ты вспомни шарлатанский прошлый век,
И кто был этот – «чёрный человек»?
–«Чёрный человек»…Он  у каждого свой,
У меня ли,  у Пушкина… У России
Он в образе марксистких божков
Храмам божьим выворачивал жилы.
Когда-то самозванцы – подлецы
Собрались под знамёна сатаны
И маузером отменили Бога на Руси.
Она, а с нею я, остались без души.
Душе не жить без веры в благодать,
Но им на души было наплевать.
И уже не колокольный звон
Пролетел над церквями Тамбова –
Души окровавленной стон
Над лужами человеческой крови,
Души  последней устремившейся к Богу,
Туда – к Нему, где вечность и свобода.
Руси святой, казалось, помутился разум –
Кресты с церквей, как головы, летели наземь.
Ветер сеял пепел,  кровавый дождь топтал,
В темнице маузер плясал в перчатке  чёрной,
И с головой простреленной упал
Мужик, строителем коммуны недовольный.
Без заповедей Божьих было им удобно
Грабить, убивать всех неугодных,
Блудить и пьянствовать, не ведая греха.
И я проваливался в этот омут,
Полюбилась мне кабацкая Москва.
Но я карабкался наверх, из кожи лез,
Но из дверей кабацкого клозета
«Чёрный человек» – ко мне наперерез,
Забыл молитву я и божьих два завета!
Ведь эта  нежить и немая пустота
Принимает внешний облик человека
Где Бога нет, где умерла душа.
Где звон церковный смолк, и сатана
Хохочет над осколками креста,
Снесённого со злата куполов
Толпою пьяной с мордами воров.
Пошёл за ним «мужик наш мудрый»,
Отцовский крест срывая с животов,
А  лик луны, надменный и округлый,
Смеялся в сторону марксистких « мудрецов».
Им  наказанье Божье – массовый террор,
Разруха, голод, беспризорность и позор
Призывов, лживых  лозунгов, знамён кровавых
Над лагерями самых… левых, самых… правых.
Хохочет сатанински «Чёрный человек»
Над Русью рожею своей прескверной,   
Русь безбожием  терзает чуть не век,
Угаром пошлости и похотей телесных.
И опустилась  ночь. Не ведая дороги
Я шёл туда, где можно умолять
Простить грехи и милости просить у Бога.
Я верил! Верил – Божья благодать
На землю русскую сойдёт ещё, вернётся –
Лишь куполов церковных золотая рать
С Крестом Христовым  к небу вознесётся.
Ты покрестись, носи нательный крест,
И соблюди все заповеди Божьи.
Нальётся в душу  Божий благовест
 И «чёрных человеков» не увидишь рожи.
Вот и ответ тебе на твой вопрос.
Две главных заповеди  завещал Христос:
Возлюбите Бога своего сильней себя
И ближнего любите, как себя –
Воскреснет свет в душе, не будет зла.
Запомни, только вера во Христа
Побеждает в душах «чёрных человеков»,
Не снимай нательного креста,
В нём сила, веры свет и сила света.
Я помню, он душой слова отмерил,
Бросая их безбожникам в лицо:
- «Стыдно мне, что я в Бога не верил»
По чёрной  воле самозванцев – подлецов!

         *    *    *    *    *    *   

Для меня это очень важно –
Со мной разговаривал  гений.
Лунной ночью как-то однажды
Мне приснился Сергей Есенин.