Ветхое и вечное

Эта церковь и до сих пор стоит на краю бывшего села Тараканово, названного по фамилии владельцев еще при Елизавете. От села осталась деревенька, от церкви - некогда белой, одноглавой, с галереей и двумя приделами - почти обрушившийся остов красного кирпича, в котором трудно опознать очертания былого строения в стиле елизаветинского барокко московской школы. Заложенный 1755 году капитаном Иваном Таракановым храм был освящен во имя Архангела Михаила. В1928 его закрыли и использовали как клуб, в тридцатых в нем хранили овощи, а дело бомбы, обрушившей во время войны свод, решили довершить в пятидесятых, пытаясь разобрать остатки на кирпичи, да видно старая кладка поддавалась с трудом, что так остов и оставили.
       Уже в семидесятых, когда основался здесь музей-заповедник А.Блока и окрестные ландшафты попали под охрану государства, решили и церковь восстановить - все ж та самая, где венчался знаменитый поэт. Нахлобучили крышу, леса поставили, проект реконструкции разработали... И уже в начале следующего века, работая в этом музее, я показывала посетителям изящный картонный макет и всё разрушающийся остов красного кирпича. Зато бывшая земская школа и дом учителя сохранились, в них была открыта музейная экспозиция, и выпало мне там дежурство в один осенний день.
       Я приехала на раннем автобусе и, минуя калитку земской школы, сразу прошла к церкви. Утро было очень уж дивным: одно из последних сентябрьских, той необычной осени, когда ночи уже схватывали морозцем, а дни вспоминали лето. Уже встало осеннее солнце, вытянуло из деревьев тени, но было оно еще белым. А ночью были заморозки и покрыли траву пушистым инеем, - траву и листву, еще зеленую - такой необычно зеленый был сентябрь. Трава, матово-белая в тени, влажно-изумрудная на солнце. А самое удивительное - одуванчики, мохнатые репьи, зонтики и былинки. Их воздушество прибавило объема и белизны, и они стояли белыми искрящимися сферами и стрелами в белесом мареве осеннего утра.
       Но совсем скоро солнце изменило точку зрения - и трава зазеленела, как в июле, и сияла уже совершенно живым и объемным блеском росы. Я подошла к руинам старого храма и стала заглядывать вместе с солнцем в пролеты и просветы. Перекрестилась в сторону алтаря, откуда глядело белесое светило и сверкало это кристальное поле. Там была зима.
Я оглянулась назад - в пролет ломились зеленые буйные ветви, оживленные солнечными бликами. Кажется, даже пели птицы. Позади меня оставалось лето. Я оказалась как бы внутри воронки, обтекаемой струящимся временем, в его круговороте, в центре, стягивающем всё. И он находился в церкви, порушенной и опустошенной, как наша утлая жизнь; и только звуки и блики говорили о том, что мы ещё живы в этом заброшенном храме жизни. Снега и птицы пролетали вокруг, и только храм оставался спокоен и неизменен. И мир стоял, как и прежде, при Блоке, до и после. Так же сверкал иней и пели птицы, и только мы – изветшавшие, как эти древние стены, не можем собрать наши разбросанные камни, как не можем соединить лета и зимы в одном мгновении и познать тайну вечности, скрытую под сводами порушенного храма, всё хранящего нашу утлую жизнь.