Как трудно писать, если ранен тоскою...

Как трудно писать, если ранен тоскою,
Как рвётся строка под неловкой рукою,
И мысли сбиваются в пыльный колтун,
И лиры твои не струят благозвучий,
А слух (да простится мне пафос дремучий!)
Царапают выкриком порванных струн.

Как трудно, как больно... Деревья корявы,
И колются жухлые, тусклые травы,
И солнце палит, и болит голова,
И мечутся птицы, и вянут соцветья,
И в речи остались одни междометья –
Тем горше они, чем бессильней слова.

Как трудно! Никто не поможет советом.
И всё же – и всё же спасенье лишь в этом:
В смятенном, мучительном поиске слов,
Что чуть приподнимет тебя над тоскою
И даст увидать за твоей же строкою,
Что день позолочен, и вечер лилов.

И море... но море тебя не излечит.
Оно даже скалы крошит и увечит.
(Опять тривиальность влезает в строку –
О, что ты, поэзия, делаешь с нами?..)
Какие крутые валы и цунами
Сбивают нас с ног и влекут по песку!

Но даже распластанный, смытый потопом,
Ты, к счастью, обучен владеть перископом
И видеть не только подробности дна –
Но небо, где облако дымно и млечно,
И берег, где плещет прекрасно и вечно
Солёная, горькая, злая волна.