Был месяц Май

       Был месяц Май

Не читать детям до 14-ти лет

Посвящается молодым рабочим
Механического цеха  М – 1
Завода  «Октябрь»         
      
        Часть первая
            
           Пролог

  Какие всё же чудаки,
Когда влюбляемся подчас.
Мы простофили, мужики,
Ведь девки выбирают нас.

              *  *  *   

В семье большой парнишка рос,
Не размазня, не лоботряс.
Папаня-слесарь на заводе,
Мамаша-посудомойкой,
В столовой заводской.

Парнишка, с малых лет волчонком,
На мир большой глядел и подрастал.
Из года в год, перемахнув через завесу,
Невыплаканных детских слез.

А мимо лимузины-
На дачи развозя партейных бонз.
В пятидесятые в стране не до резины.
Детей рожали много - так каждый рос.

Мечтал мальчонка о кораблях, о море
И убегал в затон босой.
И потерял отца он вскоре.
Под кран попал, сам виноват- бухой.
 
Он с детских лет,
В любом мальчишьем споре,
До крови дрался.
И жил с мечтой о дальнем, синем море

Подрос,  сначала восьмилетка, затем, на токаря учась,
Он между улицей, резцом и малолеткой
Стал разрываться, драться перестал.
Влюбился в первый раз.

Но понял враз, хоть мало живши,
Учиться надо и стал в вечёрке пропадать.
Любовь та перва, голову вскруживши,
Тихонько стала исчезать.
И к восемнадцати он заработал аттестат.
Образованье добыл, зубами выгрыз науку ту.
Не зря мечтал.
Теперь в Мор.флот открытая дорога.

Знакомясь с девками,
Их не любил.
Шмар полный рот
И так перепадало.

Все надоели,
Не заценил  он их.
Так и не встрел он ту,
Которая единственна бы стала.

И вот призыв, труба зовет.
В Мор.флот - учебка на три года.
Гудит, урчит утроба трюма,
Мальчишек стриженных глотает и везёт
От берегов охотских тех угрюмых.
Дальневосточный, Тихоокеанский флот.
Подальше - вряд ли, кто сошлёт!

Нигде такого мира
Никому не встретить боле,
Лишь дьяволу морскому
И полосатым дьяволятам тем,
Кто к лентам с якорями прикипели.
Служить на корабле-
Да нету лучше цели,
Чтоб жизню посвятить морской волне.

Тогда, в семидесятые,  наши корабли
В походы дальние ходили
На Кубу, на Мадагаскар.
На круг винтов наматывая мили.

И двухсерийный фильм
Снимали – «Океан»
О службе их морской.
Вот так, мы жили.

Хоть не широк в плечах,
Но крепок наш моряк.
И старшиной второй статьи
Домой вернулся - в званьи

И до сих пор, не повстречал свою Ассоль,
О ком мечтал в походах дальних.
Не по годам серьёзен он,
Хоть не был Грейгом – капитаном.

Пришёл парнишка флотский в цех.
Тельняшка, клеши, бляха, ну прямо принц.
Стал возмутителем для всех:
Девчонок и незамужних девиц.

Но в цехе комсомольско-молодёжном,
Девок полный рот,
Куда ни бросить взгляд.
И даже отторопь берёт-
Какой же больше рад.

               *  *  *

На операции четвёртой -
У Люды Кашиной станок.
Весь крутолобый и протёртый,
Блестит у фрезера зелёный бок.

А за станком - девчонка молодая,
К нам в механический   М -1 пришла
Канавки в валиках строгая,
Сноровисто работала она.

Напряжена спина, девчонка плотно сбита.
Гоняет стол у фрезера вперёд-назад.
Глаза блестят волнующе, сердито-
Не хочет отвлекаться на ребят.

Заносчива, чуть вздёрнут к верху носик.
Халат короткий синий носит.
Чем и совсем смущает ту,
До баб, охочую братву.

На новенькую сразу же вниманье
Наладчиков, монтёров, слесарят.
Такое непутёвое признанье:
То локоток придержат, то острят.

Тем ухарям, чумазым, приставучим,
Кто к девке лип, ответ всегда простой:
-Иди-ка милай, и себя не мучай,
В проходе заднем  у меня не стой.

Ровны, белы, как лебедь зубки.
Какие чертенята в ней!?
Глаза без дна, припухлы губки,
А как груба и посылает все дальшей.

На абордаж прямой уж не решались:
Прижать тайком в углу,
Потискать, пощипать.
Да в ней все чертеня смешались!
А дальше что?
И кабы знать,
Чем вся закончится затея.
Ребята прям  уж растерялись.
Липучих  хахалей таких
На мерный километр не подпускала.
Её товарки - бабы злы:
-Гони их кобелей,
Взашей  гони!
Людаху наущали.

Гудит станок, кипит работа - не до шашен,
Дистанцию держала с боем.
Таким отпором каждый ошарашен,
Хотя к станку валили строем
На новенькую поглазеть.

И кобели, и кобелины,
Привыкшие к податливости дам,
Прошедшие её смотрины:
-Да, энта девка, нам не по зубам.

Подвел итог старшой,  электрик цеха-
Десантник бывший, морской волк
По имени Георгий, Гоша, Гога, по- одесски  Жорж.
-Це  та  еще  коза,-
 Сказал он по- хохляцки,
-Така задаст вам всем дрозда,
Забудите про ****ки!
Так коротко изрёк старшой наш Гоша.
 
Натянут лук бровей
В затее той пустой.
И взглядом  из-под  век,
Стрелой из синих глаз – пронзила.

Всех ухажёров, вдруг- стрелила,
А шли толпой.
Братвы, голодной, много было,
До свежинки такой.

Тут баб охочих, пруд – пруди, все знают.
Принцесса энта, нет-- так – нет.
И никого не  подпущает.
Што ненормальна?
А хахалям один ответ – всё нет и нет.

Обед  окончен - гасим свет.
Миг сладкой тишины.
Весь цех стоит в покое.
Хоть пять минут, хоть десять,
Заснуть и видеть сны.

И в полной тишине,
Как по роялю,
Ударом клавиш в дверь,
Что было силы,
Коварная, пришла и разбудила:
-Четвертая операция стоит,
А почему - не знаю -
И голосок дрожит.

Каких ты снов, девчоночка, лишила,
Всех вдруг переполошив.
В глазах испуг-
Поди впервой,
С девчонкой казус,
С дремоты соскочил старшой.

Хоть глазом и единственным,
Но и одним узрел,
Как ладна девка!
-Не бойся за простой,
Иди, красавица,
Электрика пришлём.

-Да, девка хороша, -  сказал и крякнул он,
Как селезень утицею встревожен.
-Не в  ****ки, а в семью,
Таких приводят в дом - как жён.

-Ну, морячок, уж Ваш черед,-
Морской наш волк
Он всем всегда на Вы,
Попробуй не исполнь.

Берите схему, инструмент, отвертки
Четвертая стоит и Вас предметно ждёт.
Сам одессит Георгий
И к юмору с детства прирождён.

Пока наш принц копался в проводах,
Ища поломки стежки путь.
Она стояла и ждала,
Дыша взымалась мерно грудь.

Ломаться часто фрезер стал,
То стрельнет, то замкнёт.
Тот фрезер морячка достал,
Бузит, и как на каторгу идёт.

Старшой, смекнул, в чем дело тут.
На вызов к ней матросика гоняет.
Другие, докумекав, хихикают и ржут,
А он же знать того не знает.

Подолгу службы цеховой,
Наш каторжанин электромонтер.

И первый раз с девицей той,
Завел он разговор.

-Уж   что-то часто фрезер Ваш,
Стреляет и дымит?
-Наверно Вы собой грешны
И Ваш станок стоит?

Сказал и сам себе не рад,
Заклинило его.
Ни тпру, ни ну, какой же взгляд,
У этой цеховой?

Девчонки омут синих глаз
Насмешливо дразнил.
-Ну что же милай, как у нас?
-Опеть ко мне приплыл!

Ища причину час за часом,
Все клеммы перебрав.
В душе горевшей, чертыхась,
Да где же ты, беда?

И так всю смену, ту свою,
Ползал по проводам,
Станок стоял, деталь не шла,
Начальник уж изошелся в матерках.

Как будто в омут засосало,
Тех синих глаз окно.
Моряк наш якорем упал,
Стремительно на дно.

Влюбился парень заводской,
В станочницу простую.
Смущён и сам теперь не свой,
Во всю её ревнует.

Круглы коленки  из  под юбки,
Ровны белы, как лебедь зубки,
Все чертенята сразу в ней.
В глазах смешинки, пухлы губки.
Стучит в висках всё звонче и сильней,
Ты будь моей, ты стань моей!

И зачастили встречи эти,
В рабочей обстановке непростой.
И в смены первую, вторую, третью,
Теперь уж вместе и бывал станка простой.

Где  клемм  хитросплетенье пут,
Задергал он меня -
Искал и там, всё  проверял и тут.
Ну что за чертовня?

-Кто перекинул провода?
Цепь эта ведь не здесь.
Проверил схему я сполна,
А тут цепочка есть.

Уж не до шуток, не до сна,
Подумай  головой
Она виновница, сама,
Станок ломает свой.

Своей догадки не сказал,
Смыв копоть злость и грязь.
Её домой он провожал,
Ни черта не боясь.

Она приезжая была,
Снимала угол свой.
В Затоне, где шпана жила,
Вольготною кодлой.

Их налетело много вдруг,
Решительной гурьбой.
Чужак, проверим на испуг,
А он рванулся в бой.

Летала бляха на ремне,
По мордам, по шеям.
Он раскидал их, как во сне.
-Её  я не отдам!

Они дошли до хаты той,
Снимала где она.
В кромешной темноте густой,
Светились два окна.

Фингал  под глазом, весь в пыли,
Одна всего туфля.
Пиджак, разодранный в крови,
Чужая, иль своя?

Бабулька девку уж ждала,
Не к месту тут расспрос.
Быстренько в хату завела,
Какой тут с кодлы спрос.

Девчонка парня довела,
До комнатки своей.
Забинтовала, обняла,
Согрела чай скорей.

Не посрамилася она,
Что парня привела.
Так сделать каждая  б должна,
Такие вот дела.


Ведь в ситуации такой,
Не поступить иначе.
Коль сердце мхом не заросло,
Такой поступок значен.

Лампушка Ильича, на шнуре завитом,
Ужом свисает.
Каркас из проволоки, абажур зелён,
Как видно делала сама.
Просила проволоку ж.
Хоть и подбит глаз у электрика,
Всё остро замечает.

Диванчик старый, венские два стула,
Комод громоздкий, скрытный.
Точена этажерка,   
Гитара, с красным бантиком на грифе.
В резной подставке зеркальцо.
Короб серый патефона.
Такой уж любопытный,
Торчит со шкапа, у утюжка носок.

Пузатый самовар огромный,
Заварник спрятался под юбку,
Ширококостной куклы Домны.
Олень на стенке гладью вышит.
Единственное украшенье,
Приклеенный на стенку,
Сам председатель Н.С. Хрущёв.
Да, небогато ты живешь
Он про себя подумал?

Какой тут чай, в такой-то миг!
Когда близки и ласки ждут,
Ещё всё ноет и болит,
Они ж друг дружку бережут.

Почти что до утра,
Встречаясь невзначай,
То рукавом, то взглядом, он хотел,
Черточку каждую её запомнить.

Какой тут чай,
Он на неё глядел.
Дышать боялся,
Так билось сердце,
И больше прирастал,
К подруженьке своей.

-Давай погасим свет.
-Одёжка вся пропахла цехом,
Стесняюся,  я  быстренько, я  счас
На стенке выключатель,
И провода, на изоляторах ещё,
В тугу косичку заплетёны.
Щёлк выключателем, темно вдруг стало.

Струится юбки шёлк,
Шуршат на блузке миленькой  оборки.
Куда спешишь, не торопись девчонка,
Ведь счастье близко так.
Всё впереди ещё.

Минуты две и снова щёлк
Свет резанул глаза.
И запыхаясь, стоит принцесса, синь в глазах!
Бегут волной по блузке рюшки
И часто дышит, напряжённо.

Резные кантики ожили.
Поднявши локотки,
Багряно-алый бантик вяжет,
Чтоб волосы, так спешно расплетённые
Узлом сдержать.

Как курочка, пред кочетком ощипывает перья
Касаньем пальчиков бежит, как по роялю
Резные кантики смущённо поправляет,
А пуговичку, верхнюю, впопыхах забыла
Заколки же, губами пухлыми прижала.

Такая вся домашняя,
Вся ближе и роднее.
Как капельку духов стряхнуть успела,
На ушки, что вдруг порозовели,
На впадинку груди.

Когда же ты успела?
Да не спеши,
Девчоночка, не торопись,
Все будет впереди.

Диванчик старенький их сдружит.
Она ж, на краешек присев,
Приблизилась и наклонившись,
Сказала тихим, твердым голоском.

-Хочу твоею Коля быть!
Сняла свой бантик
И вот, над ним, склонив лицо,
Волос пушистых рассыпает сноп.

Губами пухлыми коснулась и прошлась,
По всем кровиночкам, что жгли и так болели.
Как сладок этот миг, желанья вспышка,
Он задохнулся, враз,
И растворился весь.

Скользнувши, в омут глаз тех синих,
Девчоночки своей.

И пальцы тёплых, нежных рук,
Касанием своим.
Как те часы, настенные, что бьют,
Пружину страсти завели,
Что всё сжигает на пути.

-За  эти дни меня прости,
Что без тебя прожил.
-На расстоянии любил,
Не целовал,
Цветов  ещё я не дарил.

-Молчи!
Она в ответ молчи,
-Я извелася и дрожу.
Прижалась, милый,
Смутилась вся, впервой же с парнем,
Так близко я лежу.

Под лаской чутких, сильных рук,
Воспрянула она.
Забилась трепетною птицей,
В руках охотника.
К нему прибилась,
Дрожа, прильнула вся.

Он целовал,
Он утопал,
Она, обвив его руками,
Прижалась близко,
Волосами, совсем запутала его.
Духи дурманили,  всё плыло,
А губы мягкие просили,
Хочу ещё, хочу ещё.

И никакими же духами,
Не выгнать запах цеховой,
Фрезы горящей, масла, стали
Тот запах цеха им родной,
Что волосы так напитали,
Его девчонки огневой.

Её коленки обожгли,
Огнём, сквозь юбки, длинной,  шёлк.
И были счастливы они,
За этот трепетный урок.

-Теперь совсем навек твоя,
Давно жду,  милый и ищу.
-Теперь ты будешь только мой

И никуда не отпущу,
Ты навсегда теперь со мной.

-Хочу тебя, признаюсь первой,
Беру всего как есть в мужья
И не отдам тебя  я стерьвам,
Тем цеховым, что терлись зря.

В девчонке женщина проснулась,
А за окном горит заря.
В душе морской всё встрепенулось.
Беру в мужья, беру в мужья,
Стучит в мозгу, беру в мужья!

Потом был чай,
Просил налить ещё,
Людмила  в хлопотах.
А со стены смотрел Хрущёв,
Улыбкой  доброй,  ободряв.

А под утро, как вместе лечь,
Я виноватая!
Не зная, как тебя привлечь,
Станок  ломала  Я.

Вот энто девка, у меня!
Да за  такую, прямо в воду.
И из огня да в полымя,
Вот так я потерял свободу
И не жалею ни фига.
Зато семья, теперь семья!

Она же просит, вся горя,
Мой милый, обними меня,
Как долго я ждала тебя!?

                *  *  *

Как-то вечером шла пара вдоль реки.
Как тогда, ватагою  лихой
Те же  повстречались чуваки,
Замиряться станем мы с тобой.

-Ты черт морской и с печки бряк,
Нас   хорошо нагрел.
-Где биться научился так,
Теперь мы не  удел.

-Жоперя бедный - без зубов,
Митяй в штаны ввалил.
-Ништяк, ты нас таких козлов,
Срамотно проучил.


Братки Затонские, с тех пор.
Столкнувшись с силой той,
Обмыли встречу, уговор,
-Теперь ты кореш, свой!

-Ходи сюда, ты нас уважь.
-Один, а хошь вдвоем.
-Теперь чувак, ты фраер наш,
Чувиха нам сестрой.

А перед свадьбой парень встал,
Побудка в шесть часов.
Еще допиливал, строгал,
Стеклил и теремок готов.
Готовил гнёздышко своей,
Принцессе дорогой.
Сам сочинял и песни пел
И день встречал с мечтой.

Она же вещи посбирав,
Включила патефон.
В узлы сгрузилась и ждала,
Когда приедет он.
Портрет со стенки соскребла,
С собой его взяла.
Прищур  Хрущёвских добрых глаз,
Ох  как он, помогал!

А через месяц,  в заводской,
Столовке свадьба шла.
Хоть с синяком, наш молодой,
Принцесса хороша.

Старшой на этой свадьбе был,
Посаженный отец.
-Какую девку отхватил,
Колян ты молодец!

А музыканты все свои,
Ребята на подбор.
Пейсатый Мойша, наш скрипач,
Первейший виртуоз.

Андрюшка, рыжий здоровяк,
Гармошку приволок.
Завклубом  прямо на ходу,
Чинил магнитофон.
Мотал катушки, весь в лентах
И ладил микрофон.
 
И поздравления  ишли
Привычным чередом.
Сперва партком,

Затем профком,
Потом местком.

Звенел стаканов перезвон,
Водярочка лилась.
Допивши к донышку, морщась.
Кричали Горько!
Молодым,
И музыка лилась.

Старшой собрал, всех, известил
И с кепкой вкруговой,
Нас всех безмолвно подоил,
Мозолистой рукой.

Кто трояки, кто пятаки
Кидали в кепку ту.
Старшой заначку отстегнул,
-Што хватит на тахту?

-Пусть от электриков тахта,
Чтоб мягче им спалось
И пусть минует суета
И счастье завелось.

А чтобы весело жилось,
Парторг уж весь, в поту,
Да, расстараться здесь пришлось
Вволок коробку ту.

Все подняли со стульев зад,
Чтоб лучше рассмотреть.
Ведь без политики никак,
В том деле не поспеть.

Позашуршал, коробку вскрыл
И вытащил его.
Приемник, самый перший класс
«Эстоньку»  ё-маё.

Подарки скопом все несли,
Кто люстру, кто трюмо.
Васек, первейший баламут,
Уж учудил, как мог.
И чтобы всех развеселить,
Принёс ночной горшок.

А в нём  бумажные рубли
И мелочь насовал.
Да он их в цехе насбирал,
Ну  надо же, нахал.

По залу музыка лилась,
Под перезвон стекла
И  гости расплясались всласть,
Невеста хороша.

Старшой наш, Гоша - одессит
На вальс невесту пригласил
И в танце лихо завертел,
Сам закружился и вспотел.
В конце, галантно ножкой шаркнул,
Людмилу к Николаю  подведя, и крякнул.
И глаз единственный живой,
Как огонек горел ночной.
Вот это дал дрозда.
Вот это оторвал!

Фату невестину, чуть- чуть не оборвали,
Была длинна и по полу стлалась.
Вошедши в раж, все топали слонами.
Никола тюльку энту подхватил.
Не позволяя, низко, так свисать,
Ведь оторвут ищо, едрёна-мать.

Такие лешаки,
Как гости расплясались.
И рожи раскраснелись враз.
Давали все дрозда.
Уж на невесту не в обиде были,
За все ее вчерашние дела.

Скрипач наш Моня,
Он всех замучил.
Он музыкант от бога, неспроста.
Играет наизусть
И опустивши взор
И с думою своей,
Ну,  прям  из головы, без нотного листа.

А свадьба, шла своёю чередой.
И между криками налей,
Сваргань цыганочку скорей,
Просили все и хлопали в ладоши.

Он выдал, с выходом
И вышел к центру сам.
Плясали так, что половицы гнулись,
Его чуть не зашибли, впопыхах
А струны, жалобно так пели,
Будили чувства светлые в сердцах.

А уж потом.
Коронную свою он сполнил,
С названьем чудным,
Скрыпочка не плачь?
Наш Моисей, плешивенький мальчонка,
Лет сорока, чуть больше метра с кепкой,
Своими лапками за скрипочку схвативши,
Как будто он держал девчонку голу,
И душу, сволочь, из неё тянул.

Как пела скрипка, как билась, как она рыдала?
А как закончил, посмотрел он на ребят.
Вдруг в зале, что- то заблескало,
Так это слезки на глазах девчат.
И парни шустрые, уж что-то приуныли.
Как будто время вдруг остановилось.
Скрипач наш выдал высший класс.

Махнул завклубом,  гости-ша!
Счас сбацаем, чтоб ожила душа.
В магнитофоне включил он твист,
А гости уж не помнят нишиша.
Зато, как раскорячилось и пелось,
Вот тем, любая наша свадьба  хороша
Здесь о земь бьется, русская душа!

Гремела музыка  вовсю,
Плясали танец твист.
Комсорг такую речь загнул,
Что сорвался на свист.

Затем он плакал, хохотал
И выбился из сил
Зачем он эту речь толкал,
Никто же не просил.

Орали громко за окном,
Цветущий, в сирени месяц Май.
Кто хрусталем, кто стаканом,
Кричали наливай!

Все оттопырилися, кто как мог.
Парторг на даме разодрал чулок,
А дама уж пьяна была.
Зачем же улыбалась всем она?
Хотел помочь ей приспустить чулок.
Не в кабинете, а прям в зале, при народе.
До баб, похоже, был большой ходок
Партейный, как же так?
Но это ж наш парторг!   

Механик цеха крепкий мужичок,
Держал жену за локоток,
Она ему, устала очень,
Пойдем  ка  Ванечка, уж срок.

Невеста с женихом переглянулись,
Не до поцелуев им, ужо.
Скорей сбежать, мысля одна.
От сей компании шальной.
Ведь отчебучить могут,
Оттопырить, ещё  чего.
Скорей домой,  хотим  домой.

Невеста жениху на ушко,
Уже  пора  любимый мой.
Свалили  дружно.

Парторга унесли, ведь всё же власть.
Проспится на диване,  во своём парткоме.
-Где ключ?
-Полазь в его кармане.
-Да не могите на пол класть!
-Какая б ни была, а всё  же власть.

Кто потрезвее  был, засобирались,
А гости пьяные, остались.
Добавили ищо и дружно оторвались.
Печальный наступал итог,
Комсорг уж речи не толкал,
Парторг в парткоме мирно спал.

Старшой нахохлившись сидел,
Остекленел зрачок.
И песню раздолбая пел,
Какой- то  дурачок.

Завклубом  дам всех обнимал,
Поддавши  хорошо.
В подол залетке  наблевал,
Потом  домой  пошел.

Ужрались  многие тогда,
Что было не впервой.
Жених ретивый, то сбежал,
Пораньше с молодой.

Васёк наш первый разгильдяй,
Наелся как свинья.
Хватал из миски через край,
Потом мертвецки спал.

-Кто в морду дал?
Витёк все бегал, посклизался и икал.
-Кто в морду  дал?
К гостям он приставал.
-Да сам упал!
Кто дал, никто же не сказал.

Тут зав. Столовой,  руки в боки.
-Любезны гости,
А не пора б,
Податься дружно со двора.
-На улице теплынь,
В тенечке отдохнете.
-И неча больше гаварить,
Прошу вас  по-хорошему, пока.

-Какой домой!
-А коль не схочем,
Ведь наш банкет, ищо не кончен,
-Васёк, плесни – кА  по одной!

Тут гости угорели, верь, не верь.
Из-за стола  доносится налей,
Да энто те, которые остались.
-Да выпей друже  поскорей.
-Меня ты  уважаш?
-За што?
-За нас!

За то, что идём мы к коммунизьму,
А повторим за наш рабочий класс.
Как ни пьяны, с политикой у нас,
Все первый класс.
-Давайте жахнем за рабочий класс!
И перезвон гранёных стаканов.

-Все баста, обявляю вам шабаш,
Любезны гости, просыпайтесь, марш.
-Аставить разговор,  хошь, не хошь.
-Эй милай,  до чего же ты хорош!
Изгадил новый макинтош.
-Все геть  от сель,
А то я  разойдуся,
Ишо на вас  на всех  я разозлюся,
И разгоню – кА,  шоблу пьяну, всю.
Да, зав столовой, баба злюща!

Тут гости разбрелися, кто как мог.
Жена Васютку не пущает на порог.
-Вали туда, где был мой муженек.
-Ну, баба стерва!
-Я пошел, заматерился, окончен разговор.

Васёк конечно парень непростой,
Коль жёнка выгнала, сегодня холостой.
-Я оттопырюся, пойду  к  другой.
Он тут же,  даму полупьяну подчепил.
Куда-то энту даму проводил,
Где был, как звать, не помнит,
Перепил.

А по утру  то наш  Васек,
Свой зад до дома  приволок.
И Сонька на порог пустила.
Холодный чай, пустой, налила.
Да ж без варенья!
И молча, ротик на замок.
Лишь злобно зыркает,
Глазки, как уголек,
-Как ночевалось, милай муженек?
И снова зырк.

-Ты Сонька, стерьва, тоже хороша.
-А ну ка вспомнь, как за столом гудели,
Зачем ты улыбалася ему?
-Кому?
Да странному соседу в макинтоше.
-Ведь рядом  тож сидел,  всё  фиксою сверкал.
-И он, скотина, подмигивал всё глазом,
За коленку лапал.

-Што сговорилися?
-Хоть я был выпимши, узрел я энто сразу.
-На кой мне он,
Да это надо ж  растащиться так,
Ты будь со мною трезвен милай.
Сонька права, что с пьяного возьмешь
И море по колено и бабы свои,  тож.

Сидит и чай холодный дует,
А Сонька дуется, ревнует.
Вот так отгарцевал наш баламут Васек.

Санек галантный кавалер,
Он  даму подцепил, в кудряшках, Алку.
Что за столом присела рядом с ним.
Она была худа, как палка.
Ему,

-Покатим до меня?
-Давай шустрей, переставляй – кА  грабли,
Я извелася, замёрзла и дрожу.
Вообще в постели гола  я лежу.
Уж  что-то от откровений этих,
Перехватило у  Санька в зобу.

Санек на энто приглашенье,
Согласен сразу.
В ногах стал ходу прибавлять,
Для этих разведенок, благодать.
Отбой команду любят выполнять.
Крючки, застежки, юбки, брошки, всё  летять,
С порога сразу на кровать.
Иль на полу схлестнутся,
Коль шибко уж  припрет.

А  поутру, да что там, с нашими Саньками?
Всю спину ободрала коготками,
В порыве страсти покусала, стерьва  ся, зубами.
Следы наоставляла, боже ж  мой.
Худа  и  злюща,
Санек совсем  разбит,
Покусан, злою, тощею собакой.
Весь исцарапан,
Без сил, поплелся он домой.
А стыдно как, вот энто страсть,
Вот то был  бой!

С  Витьком  беда другая вышла
И  кто-то врезал точно в глаз,
Как все пошли,
Он затерялся, враз.

То  Клавка, парня зацепила,
На хатку быстро затащила,
Как куль рогожный, рядом положила,
С  неё  что взять?
Ведь  ****ь,- есть *****!
Да  от  такой, подальше бы бежать.

Но шар залит, а дальше,
Все скрыто мраком тайны.
Мы все потом, смеялися  до слез,
Он ночевал у кладовщицы Клавки,
Та ж лет на двадцать старше.
Ну и что ж,
Да в темноте, ваабще не разберешь.

А гармонист, Андрюшка рыжий,
Он  тож,  наяривал, играл.
И чуть меха не разодрал,
Гармоники певучей, голосистой.
Хоть в теле был,
Но тоже, перебрал.

Тут гармониста зацепила,
Все видели,  Валюха –шлюха.
Что с неё взять,
Така же ****ь!

И вот, гармоника, уж не играет,
Ну,  ты здоров,  Андрюшка.
В такую пасть,
Не надо лапу класть.
Ну, не тяни,
Скажи, как было?

Да што сказать!
Чуток я перебрал и несхотел,
Хотя и пыжился, потел,
А под утро, как вышло,
Сам не знаю.
Спал на полу,
Как блудный пес, в сарае.
Ужо, не расскажите никому.
Весь цех смеялся,
Ну, молодой повеса,
Попутал бес,
Да это ж надо,
На бабу, старую полез.

А лучше всех, ушел с Любашей  Рафик.
У них во всем железный график.
Они совсем недавно поженились.
Сыграли свадьбу в узеньком кругу
И гости были русские, татары.

В цеху, союз  сей,  не воспринимали,
Ну, прям интеренационал какой?
Ах, как же  так!
Она вся русая,
А он  черён.
И  как же  так!
Любаша русская,
А Рафаил татарин?

Ну  и что  ж!?
Коль слюбится, за черта лысого пойдешь.
Сказал старшой  и как отрезал.
Все пересуды прекратив,
Все ж  справедлив мужик.

Семья хорошая, без ветра в голове,
Что делают, то знают наперёд.
Как муравьи, всё тащат в дом,
Всегда вдвоём.

За вечер весь выпили, сто граммов.
Он водочки, она винца.
И за пустыми, рюмкой и стаканом сидят.
Так интересно наблюдать по сторонам,
Как гости пьяные галдят.

Хотели сесть поближе к молодым,
С местами не подфартило им.
Забито ж  всё,
И оказались за столом,
С Васьком, Витьком, Сашком,
Кудрявой Алкой, Сонькой.
Со странным парнем в макинтоше,
Который, фиксой всё сверкал,
И пошло улыбался.
Короче, все любители поддать.

А за столом шумнее,
Уж  чью-то вспоминают мать.
Смори  мля, ты меня не трожь,

А  то, как врежу,
Это,  на  Витька
Попёр тот парень в макинтоше,
А Витек, уже хорош.

Любаша Рафику, давай пойдём
И нежно так, под ручку, он согласен.
-Пойдем и спать пораньше ляжем,
Друг дружке на ночь сказочки расскажем,
Пошепчемся мы нежно на ушко,
И вместе попоём.
-И будешь ты, доволен милый мой,
Своею женушкой  Любашей.

-Ты у меня, в сравненьи с энтими козлами,
Вообще герой!
Хоть и в семье и был он головой,
Но шея то, Любаша.
Вот так живут,
Друг дружку бережут,
А не  по-поросячьи.

Досталось Клавке,
Господи прости!
Ей  кто-то смачно плюнул в рожу
И не забыл поддать в очки.
Теперь шары заголубели разом,
Чтоб с Васькой, не таскалася зараза.
Не отбивала чужих парней,
Чтоб свое место, стерьва знала.
Ведь ей,
Да завсегда хватало бобылей.
-Не трожь, паскудная, чужих мужей!

Катюха наша, девка в силе,
Коль заобидит кто, пойдет горой,
А врежет, то с катушек прочь долой.
Её на энту свадьбу пригласили,
Со Стасиком, знакомлены впервой.

Сидели хорошо и чинно,
Да что-то Стасик часто убегал.
По туалету шлялся, всё мутило,
К граненным непривычен стаканам.
Вот так, он часто даму оставлял,
Она ж в душе, аж  свирепела.
Скруглив глаза, всё ж Стасика ждала.
Пришли ведь парой и не дело,
Итить одной,
Без провожатого домой.

Он тощенький, высоконький мальчонка,
На её фоне, как вошь на гребешке.

Она ж, обворожительно, дородная девчонка,
Вот так, они спустилися к реке.

Завечерело, шли  уж парком.
Катюху Стасик провожал,
И шиб озноб, ему,  то холодно, то жарко.
Он  чтой-то нежно на ушко шептал
И,  как порядочный, за локоток  держал.
И мокрыми губами лез  и приставал,
Чем нашу Катьку сильно раздражал.

На кой,  ентелегентный мне, нахал?
Она ж ему, да под пупок, коленкой голой,
Как врезала.
-Теперя  милай мой,
Ты будешь, паря, долго холостой.

Ушла одна,
А Стасик на скамейке парка,
Валялся, скрючившийся, на боку,
Стонал, а вам его не жалко,
Катюха  девка  вся в соку.

Все оторвались, кто как мог,
На шумной свадьбе той,
Кто по шарам, кто прямо в рог,
Народ наш шебутной.

И вспоминая свадьбы дни,
Хоть был и в ней изъян.
Перепили, но не смогли,
Изгадить наш  роман.

           Эпилог

Хоть и «Титаник»,
Корабль большой,
Но встрел он айсберг,
И на дно пошел.
«Ролс-Ройс»  уж на металл разделан,
Железо то уж  ржавушка поела,
Сидений кожа поистлела,

Нет ничего.
И Джека нет,
Вода морска  все косточки размыла.
А Роуз - дряхлая старушка,
Ты знала счастье, счастлива была?
А вот тогда и счастлива была,
Когда мы с Джеком огонь любви вкусили,
В «Ролс –Ройсе», на сиденье заднем.

                *  *  *

Мой  добрый  друг,  в 2010-ом,
Какой же вывод сделал,
Для себя открыл.
В шестидесятые,
Мы все беднее, на зарплату жили.
Без лимузинов, яхт, счетов и вилл.
Но как влюблялись и любили.
Своих девчонок не забыли.
И в памяти дела тех дней,
Все чётче, резче и большей.

Девчонки наши - уж старушки
Иль в глубине сырых могил,
Но свои чувства сохранив,
В сердцах их память берегли.

Увы, уйдём и мы,
Заброшенное поколенье,
Да чтоб и Вы, так нынешние жили.
Любили, как Никола и Людмила,
Сложил я гимн хрустальной их ночи.

Утоп «Титаник»,
«Ролс-Ройс» исчез.
И песню, про золотую рожь, уж не поют.
Уж столько лет, не сеют
Не пашут и не жнут.
Позаростало всё вокруг,
А сельско население, спилось.

Завод  разграблен,
Станки в чер.мет,
Теперь, уж там, торговые ряды.
Ту хатку у Затона, где столько счастья было,
Снесли и заварганили огромную домину,
Из стали и стекла.

Кафе там, солярии, массажки,
Ночные бары, варьете,
 Есть девочки на вызов,
За бабки там есть  всё.
Но чувств им светлых не видать,
Руководят всем этим, пчеловоды,
Известные  в стране.

Ты лапой грязной не замай,
Хрусталь  той  ночи  трогать не моги,
Его вам не  изгадить, не разбить
И чистоту любви не замутить.

           Часть вторая
   
               Дружки      
         
                Пролог

С любимыми не расставайтесь,
Ненадолго, на миг,
Сердечком  всем  живите в них.

                *  *  *

А  дружку нашу, Танечкой зовут
Мала росточком сверловщица в М-2
И  прям  со школьной парты серой,
Как пташка на станок перелетела.
Завод  то в городке один,
Ремонтно-механический «Октябрь»
Где молодежь берут.

Станок  наш радиально-сверлильный,
Зеленая чугунная махина,
Гоняет суппорт крестовиной,
Такая ручка, на четыре направленья.

И вверх и вниз, вперед, назад.
И кнопочка по центру.
Коль нажать,
Завертится сам шпиндель главный.
Для  хода, есть штурвал,
Ну, прямо - как морской.

И сверла – сама тверда сталь,
С названьем – инструментальна.
И вьется стружечка, ползёт,
А если тронешь, порежет, обожжёт.

И этим чудовищем управляет,
Девчонка Танька, уж больно молода.
Стоит зелёноглазая, как дика кошка.
Штурвал крутит и глазками сверкает.

А глазки, ну как сверло горячее,
Коль обеспокоишь, насквозь буравят.

Сверловщица худа и голенаста,
Былинкой тоненькой стоит.
Девчушка  плоская  и не месяста
И лишь в глазах, зелёный свет горит.

Разуй глаза и глянь-ка на её мамашу.
На тетю Дашу, зелёноглазу, всё при ней.
На ОТК продукцию всю нашу,
Проверит строго, нет её главней.

Пока худа Танюша наша
И колок взгляд её очей,

Да эта девка, будет ещё краше,
А глазки, ещё  позеленей.

И скромный слесарёнок Мишка,
Стал чаще забегать на огонёк.
Сверло подточит, гаечку подкрутит,
А говорит - обслуживал станок.

Танюха, как кошка фыркала и злилась,
Царапалась и гнала прочь долой
И уходил наш слесарёнок Мишка,
С опущенной, понурой головой.

Но раз за разом, частые визиты,
Станок обслуживать  надо, тает лёд
А месяц был апрель и он кусками битыми,
Все меньше, мельче и в воду перейдёт.

Та кошечка с зелёными глазами,
Что спинку дужит и хвост дерет.
Шипит и злится, глаз круглит.
Уж коготки повтягивала, в лапки, ждёт.
Глядь, трется о ноги,
Мурлычет, гладить дозволяет
И ласки просит,  хвостом трясёт.
К Мишаниным визитам привыкает.

Танюшка фыркать перестала,
Штурвалом крутит и деталь сверлит.
К станку уж слесарёнка допускает,
А он безус и осенью служить.

Так тает лёд, бежит вода в ручей.
И хоть былинка та, тонка и голенаста.
Но и в такой, пробьет весна звончей.
Еще ты будешь ладной и прекрасной,
Девчоночкою чьей?

О,  Вы, зелёноглазые девчонки!
Такой кремень упрятан в вас,
Такую высечет искру, та слабая ручонка,
Что опалит, а может, отогреет,
Той теплотою изумрудных глаз.

                *  *  *

Дружок наш Мишка слесарёнок цеховой,
Работы нет,  пожалуй-то важней.
Негоже  допускать станкам простой.
Ремонт всегда.
Не посидишь в бытовке слесарей.

Грязней, работы нет,
Куда ни  ткнуться,  в любом станке и агрегате
Опилки, грязь, мазута, масло, всё течёт.
А коль сломалось что,
Так столько сил затратишь,
Чтоб развинтить и разобрать станок.

Промыть, детальку сломану, сменить
Опять собрать, залить густое масло.
И после дел таких ты словно, чёрт
Пока  без  рожек.
Лишь зубы и глаза  белы блестят,
Что значит, дежурный в смене слесарёк.

И вот Мишаня тащится на дело,
Лоснится промаслена спецовка,
С собою тащит всё,
Ключи рожковы, шестигранки гнуты,
Головки разные, зубило, молоток.
Никак не обойтись без монтировки,
В слесарном  деле кувалда – королева,
Всех инструментов, никак уж без неё.

В работе цеховой есть бела кость,
Электрики, наладка, киповцы, контроль,
Там больше надо думать головой.

А черна кость – слесарно дело.
И все станочники,
Кто на операциях стоят – шахтёры, негры.
А если вдруг простой,
То негры отдыхают.
Обслуга вся в бегах,
Все на ушах и мокрый зад.
Работать надо без простоев и аварий,
За это премии сулят.

Работа у шахтёров наших, черна, грязна.
Вот смена подошла к концу, их не узнать.
Где Сашка, Витька, Васька,
Валюха,  Алка,  Сонька?
Ну, прямо негры, живы стоят.
Лишь зубы и глаза – фонарики, блестят.

Все дружно в раздевалку,
Отдельно М и  Ж.
И враз признаешь,
Вот наш Сашок, Витёк, а там Васёк.
С другого коридора Клавка, Сонька, Алка.
Призадержалась, что-то копушка  Валька.
Гудок протяжный на заводской трубе.
Все к выходу до проходной идут,
Закончилася третья смена.

Мишутка парень крепок,
Балагур и весельчак,
До призыва ещё пол.года
Под осень загребут,
Пока ж  холостякует.
По девкам не ходок, их сторонится.

Не то, что страшные,
А просто избегает.
Какие ягодки, пока не понимает.
Каки конфетки, если развернёшь
А как оборочки на  юбочках шуршат?
А коли кусишь, как с ними сладко!
Дай время, поумнеет, будет срок.
Ведь с девками совсем не гадко.
 И в нем ещё проснется мужичок.

Тут лучше не спешить,
Скажу я прямо.
Коль рано начал,
То ранний и конец.
Не сможешь долго, ту конфетку есть.
И разворачивать, сей фантик не придётся,
Зубов  ужо-то нет.

Не обкурен Мишаня,
К граненным не приучен.
У них в семье все мужики – три брата.
Сестренку не дал бог,
Вот потому, как  батя,
Пошел слесарить на завод.

                *  *  *

И вот, на нашей свадьбе дружки,
Вертелись, как волчки.
Всё зажигали,
И молодых покой оберегали.
От всяких сальных шуток пьяных рож.
Коварны замыслы, все пресекали.

-Куды под стол полез, за туфелькой?
-А ну назад, за фалды, не тревожь,
Давай-кА молодую.
Короче, молодых оберегали.
В конце застолья, сами поустали.

Подарки, что молодым несли,
Пособирали в служебну комнату.
Чтоб гости пьяны не сломали,
Не повредили, примкнули на замок.
Ключ молодым вручили.
Людмилу с Николаем спешно проводили,
Покуда не начался тарарам.
А впереди сплошной бедлам.

Кто в норме и не перебрал,
Давно все по домам.

Танюшенька  Мишане,
-Пора и нам,
Податься  дружно  по домам.
Темнеет на дворе,
Но рано уж  ещё.
И майска  ночь тепла
И звёзды высыпали, как крупа.
Волною зыбкой плещется река,

Гудит затонский элеватор.
В себя зерно вбирая,
По гибким зернососам,
Да ленточным конвеерам,
Закрытой эстакады.

Прям  с берега в огромны бункера,
Течет зерно из прошлых урожаев.
На теплоходах белых у причала,
Все женски имена:
«Волга», «Лена», «Ангара».

Луна над горизонтом низко,
Полна, багряно – красным светит
И в тишине ночной всё благосклонно.
И парочка бредёт,
От центра городка к Затону.
Где дружка та, живет.

Черемуха, что белым цветом, пахучим,
Всё красила,
Уж отцвела.
И к свежести реки вливается сирень,
Апрель – черемуха, в Маю – сирень,
Цветет и фиолетовую шаль,
На все кусты набросит и головы дурманит.

Наш Мишка балагур и весельчак,
На свадьбе той.
Ну а сейчас иссяк,
А был, сто слов в минуту.

Все ленты пулемётны расстреляв,
Уж без патронов,
Заклинило то наш Максим.
Идет и с боку на Танюху поглядает.
-Тань, да ты никак дрожишь?
-С реки то холодок,
А ты же в платьице одном,
--Дррр  - дрожу,
Дружок стал весел.

Он ей на плечики пиджак навесил.
И был таков, рубашкой белою сверкает.

Как длинен он,
Коленки аж  прикрыл.
Ну, как пальто
И наша пташка отогрелась.
Повеселела, перестала, то дрожать.

Так шли они до дому вдоль   реки,
На бакенах светились огоньки,
Зеленый слева и белый справа,
Подмигивал, как будто говорил.
Кака ж стеснительная молодежь!

Чу, спотыкнулась.
Рукой опёрлась на плечо.
Каблук сломила.
Смутилася Танюха вдруг,
Чуть парня с ног не сшибла.

Ну как, теперь хромать,
Ай  ладно, не пропаду.
Сняла туфлешки лаковы,
Каблук в карман,
Привычная,  я босая пойду.

Идут, в садах весь берег правый.
Вот так дотопали к Затонской переправе.
А там мосток, шаткий, подвесной.
Болтается, словно он пьяной.

Дошли и  посередке стали.
Темна вода внизу и квакают лягушки,
Ну, прямо хором.
Луна в воде и лунная дорожка дрожит,
И прямо к  дому
Указывает дружкам путь.

А в полную луну, собаки тоже брешут.
Так наша пара и дошла почти,
По указанию дорожки зыбкой, лунной.

А вот лодчёнки – плоскодонки,
Сгрудились к берегу носами.
А в них скамейки, пристанище влюблённых.

Танюха теплом пиджачьим отогрелась,
Уж не дрожит, а ноги то босы.
Хоть запахом сиренек  обомлелась,
Дружка на  комсомольском  расстоянии  держит.

-Уж сколько топаем, пора б передохнуть.
-Давай-ка  в лодочке присядем,
Лодчонку выбрали  посуше,
Он  ей  помог  перешагнуть.

Танюшка на банку кормову присела
И вытянула ноги вдоль борта.
Мишаня на средней банке, как приклеен.
Согреть девчонку мысль одна.

-Танюша,  давай-ка ближе, враз  согрею,
Ведь ты боса.
-А как, она смущённо?
-Да не стесняйся,  ты как сестра,
У нас в семье одни братья,
Сестреночки то нет, будь, как сестра.
-Вот так,  рубашку белу расстегнул,
Её ступни, прям на живот горячий притянул.

Ей и приятно, стыдно как, и неудобно
Чтоб сразу так, не столь ещё знакомы.
-А как иначе, предложи.
-Ну если, как сестрёнка,
И как, охолодевших два цыпленка,
До кучки жмутся,
Порой друг друга потолкут.

Прикрыться перышками,
В клубочек сжаться пуховой,
Друг друга отогреть.
Дрожат уж веки и сразу в сон глухой.

-Конфетку в кармане левом,
Батончик, Тань возьми.
-Давай-ка, пополам разделим,
Шуршит обертка,
Он протянул.

Она, прижавши губами, половину ждёт.
-О хитрая!
Мишаня склонил лицо,
Носы же ведь мешают.

Кусил, коснувшись губ невинных,
Задрожавших,
Танюшкины глаза зелёны,
Прям  холодком обдали, как ушатом,
Водою ледяной.

Мишутка не настолько избалован,
По девкам не таскался он,
Танюшка, злая кошка недотрога,
Да пусть для них всё сложится иначе.

Вот так, той ночью  у реки,
Дорожку лунную нашли,
В начале самом  длинного пути.
Как пожелать, чтоб вместе бы прошли.

Бледнело небо, звёзды пропадали,
Дружки же наши вместе спали.
Обнявшись и пиджачок хоть тесен, другом был.
И в неудобной позе,
Танюшка ноженьки поджав,
Дремала в сладкой неге.
Вот так, в объятии невинном,
Стараясь удержать тепло,
Друг дружку обогрели, берегли.

Он в волосы её,  лицом  уткнулся.
И пряным запахом дышал.
Она ж,  лицо,  упрятав на груди,
Как крыльями пиджачьи полы,
Вокруг дружка ручонками замкнула.
И был рассвет,
С  реки прохладой, утренней тянуло.

А он не спал, боялся шевельнуться.
Разрушить сладкий сон,  разбить тот миг.
Как  хрупок, в мире, где только двое,
Как уберечь сё  хрупкое стекло.

А сколько грязных лап, зазамают, споганят.
И тут рыбак явился и цепкою гремит.
И надо, спозаранку, выбрать ту же лодку.
Пришлося уступить!

Смущенные поднялись
И сразу сон прошел.
-Танюша, дай втору туфлешку,
Собью каблук, не будешь ты хромать.

-Эй, рыбачок, железка есть какая?
-Топорик подойдет.
-Туфлю ломать не жалко ли?
-Конечно жалко,
-Вот если гвоздик?
-И гвоздики найдем.
Пошарился в карманах, протянул.

Уже светает, Венера на Востоке,
Луна за лесом всё бледней.
Мишаня осторожно, обушком,
Уперши в борт лодчонки,
Ей споро наладил туфлёшку.
И каблучок на месте.

В глазах Танюшки благодарность засветилась,
-Ишь пострел!
Слесарик неплохой и здесь успел.
Кругом безлюдно и светло,
Дошли до дома.

-Спасибо, что проводил меня,
За лунную дорожку, за ночевку,
До свиданичка, дружок!
-За все спасибо,
Ушла!
И поцелуй не подарила!

                *  *  *

Исток привязанности, как паутинка,
Тонка и невесома.
Неосторожно тронь и  всё  порвёшь,
А чувства теплые, ширятся, растут.
Как реки, что чем ниже по теченью.
Тем шире, глубже, водоносней, но грязней.
А самая чистейшая,  в истоке,
Из под камней, ключом журчащим бьёт.

Дай бог, дружкам же нашим встать,
На зыбкую лунную дорожку,
И вместе прошагать.

А рыбачок, нашедший в лодочке своей,
Ту спящу пару,
Не должен их будить.
Рыбалку лучше отложить,
Не прерывайся сон.
Незримы нити – паутинки,
Пусть ткутся и крепче свяжут их.

Пройдите осторожно мимо,
Им может быть ещё  любить.
Пусть дружки сладко спят,
Не надо их будить!

                *  *  *

С  полсотни лет прошло,
С тех пор, как дружки в лодочке сидели.
Напополам, конфетку сладку ели,
И спали вместе, укрывшись пиджачком одним.

Вот так, живем, горим, чадим,
А в старости, чудим.
И в памяти любимые остались,
Все те мгновения, часы и дни.

-Тебя я Таня, снова встретил очень поздно,
И до сих пор, в душе, горит зелёный огонек.
-Ты помнишь, лунную дорожку, лодочку в Затоне?
-Да это ж  Я,  Мишаня слесарёк!
Жизнь раскидала, всё  уж  позабыли,
Как мы сидели вместе, мой дружок.
Луна желтющая и  что нас разбудило,
Какой-то слишком ранний рыбачок.

А ту туфлешку, где сломила каблучок
И как сидели вместе.
Ничего не было,
Как тесен, для нас был пиджачок!

И вот, годов прошло немало,
Но помню всё, как ты стоишь и ждешь,
Танюшка, кошечка с зелёными глазами,
Ты в памяти  по-прежнему живешь.

                Эпилог

У наших молодых, Николы и Людмилы,
Три сына,  две дочери,
Уж трое внуков.
Все вместе семьями живут.

Он, главный инженер в Электросиле,
Людмила домохозяйка, на ней покой, уют.
Живут в России.
Но часто снится, тот заштатный городок.
Ремонтно – механический завод,
 Река извилиста, песчаны пляжи.
Обрывистые, глинистые берега.
А стерлядь, как вкусна была она!

Затон и цвет сирени в Мае.
Где были  юными, влюблялись и мечтали.
А многих, нет уже,
Остались сновиденья.

Глаза прикроешь и сразу в сон.
Как на свиданье с прошлым ты идёшь.
А там завод,  река, Затон.
И белые,  колесны  пароходы.

Завода нет, всё распродали баям.
Уж больно злачно место, золота земля.
Река так сильно обмелела,
И изменились берега,
Что даже не признать былые очертанья.
Не судоходна стала,
Никто не чистит, фарватеры не углубляют.
И бакена не нужны стали,
И огоньки зелёны, белы, не горят.

Затон, в канаву сточну превратили,
Закрыв пути, вода, уж не течёт.
И задохнулся он, в трясину превращён.
Потом, песок речной намыли,
Забили сваи и микрорайон отгрохали,
С названием  «Усольский».
Туда трамвай пустили,
Вот так исчез Затон.

И белые колесны пароходы,
Что в детской памяти по реке широкой плыли.
Порезаны на черный лом,
Всё продано, что не пропили.

Мишаня, как говорят,
Ни Родины, ни Флага!
Шабашки есть,
Но,  ни друзей и ни братьёв
А собутыльники, те завсегда.
И бабам не нужон,
Такой пижон.

Танюша замужем.
Нашелся парень,
Что в раз влюбился в те зелёные глаза
И никуда не отпустил.
Не уступил он счастие  своё.

Троих сыночков принесла,
А дочка тож  зелёноглаза,
Переженились все,
Полно внучат,
Вот так, как жизнь дружек развела.

А первым,  ушёл  наш старшой,
Георгий Феофаныч, в семьдесят четвертом
И эстафету передал,
Своим ученикам.
Как надо жить, любить, работать честно,
На мир смотреть открытыми глазами.
Всему он нас учил и слово данное держать.

А баламут Васек, в восемьдесят пятом,
Когда боролись с пьянством.
Чего- то выпил не того, бодяга та убила.
 
Витек в девяносто первом,
Сдавал цвет.мет и провода не те обрезал,
Под напряженьем были,
Убило током.
 
Пейсатый  Мойша, в восемьдесят седьмом,
Земля обетованна потянула,
Три года в Хайфе жил,
На берегу морском.
И нет уже его.
А скрипка та,  что слёзки вышибала,
Уж не играет, не поёт.
У мецената, в секретном сейфе,
Примкнута на замок.

Андрюша – гармонист,
С гармоникой певучей, голосистой,
Всем нравился, по бабам шляться стал.
По пьянке утонул.
Да не туда пошел,
Там глубже было.
Лишь только кепочку
Течением прибило.

Санёк, наш кавалер галантный,
От знойных дам, болезню птичию завёл,
Любовь та зла, его сгубила в восемьдесят девятом.

Парторг,  пока по дамам, был ходок.
Тем пробавлялся.
Да вот не рассчитал,
Остановилось сердце.
 В восемьдесят седьмом,  прям на даме.
На похоронах почётный караул,
Из бывших жён.
 Чуть не передралися,
Знать крепко их любил.

Завклубом,  подхватил любовную заразу,
Ушёл в девяносто пятом.

Начальник цеха,  Иван Иваныч, в девяносто шестом,
В авто.аварию попал.
Попалась встречная, а там все пьяны.

И зав столовой, бабы злющей, уж нет.
И некому гонять подвыпивших гостей.
И гости то не те, теперь.
С мошной, с цепями на шеях,
 Малиновые пиджаки и полуголы девки,
Им пляшут, смахнув посуду со столов,
Прям от ушей ногами,
И те скоты, суют им баксы в нижнее бельё.

Таких не выпрешь, сами выпрут.
Гуляй, пока гудится!
У них охрана – мордовороты.
 Летают в чёрных джипах, все мохнорылы.
Короче – хозяева России, новы  русские.

Любашка, Рафику, четыре сына подарила.
Два светлых и два черны.
Ну, прямо в масть,
А Рафик -  сменный ДИС на ТЭЦ-4

Губастый Стасик к девкам охладел,
Ориентацию сменил,
Как говорят, паскуда, совсем заголубел.

Наш Станислав Борисыч – известный журналюга,
Недавно по местному ТВ губами шлёпал,
И что-то нёс.
О демократизации,  свободе нравов,
Сейчас таких, в эстраде и С.М.И.  всегда найдёшь.
И шалости свои уж не скрывают,
За что садили  раньше и надолго.

Комсорг – речистый  наш,
Он  далеко пошёл, перековался,
Наел он бычью шею, златую цепь завёл
И промышлял амурными делами,
В бордели девок поставлял.
И вывеска приличная,
Работа за границей, на дому.
У бюргеров?

Прибился к Медведям и депутатом стал,
Не просто, а слуга  народный.
Да погорел недавно.
Но в испуг не впал.
Коль есть мошна – условный будет срок,
Не засидится на нарах, долго, наш комсорг.
 
Сидит то, наш Ваня - дурачок,
Который подломал комок.
И  в общем, взял немного:
Три пачки сигарет, три банки пива,
Для дамы сердца, конфеток шоколадных коробок.
Бутылку самопальной водки комкового разлива.
А расписали, что разграбил весь ларёк.
Не может вспомнить, куда всё уволок?
Теперь же будет срок!?

В чём правосудья сила, закона торжество.
Вот так спалился  наш Ванёк.

Катюха наша, девка  в силе,
Свой бизнес в строительстве нашла.
Скупает земли, коттеджи строит,
Как кура, всё гребёт, гребёт.
И звать то  Е.К.Б. – Екатерина, Константиновна, Бабина.
Никто её не остановит.

А Клавка, Валька, Алка?
Спилися  бабы в девяностых.
Тогда настоечки, лосьёнки, троечки пошли.

А Сонька – ревнива жёнка?
Васька похоронив, так замуж и не вышла.
Квартиру поменяла, на какую-то нору.
Хороши, дяди помогли с обменом.
Такими вежливыми были,
Сперва,  сто грамм водярочки налили.
И Соньку,  враз  уговорили.

Что лучше на природе жить,
Поближе к лесу и водичке.
И вмиг перевезли,
На мерседесе, шестисотом, быстром.

И Сонька вся в беде,
Растрёпан волос, грязна одежонка,
Вот что осталось
От ревнивой жёнки.

А парень тот,
Который  в макинтоше.
Он оказался не совсем хороший,
Не от того, что дал Витьку он в глаз.
Как юный пионер – всегда готовый,
Удрапать не успел,
Был на крючке у мусоров.

И путь ему стал прям,
Слепили дело и пошёл по лагерям,
Сменил постельку тёплу на тюремны нары.
Сейчас он уважаем,
Вор – рецидивист
И местным «Черкизоном» управляет.
Таков финал,  была такая жизнь.
А нынешняя лучше?
Уж не знаю.

Сентябрь 2010г. Леонид  Акимов