Олеся. по А. И. Куприну

Олеся

(по А.И.Куприну)

(произведение переработано и приблизилось к поэтическим стандартам)

1

Однажды городской писатель,
Не находя для прозы тем,
Был в глушь отправлен, как «спасатель»,
Чтоб доказать коллегам всем,

Что надо клад искать в народе,
Он есть среди крестьян в глуши,
Легенд, преданий много, вроде,
Из них так многи(е) хороши.

Обосновался он в Полесьи,
В деревне той совсем глухой,
Она «запёрта» в поднебесьи,
С трудом найти её порой.

Надежды он питал большие,
Средь люда тёмного живя,
И что сюжеты золотые
Черпнёт от местного житья.

В пустом помещичьем там доме
Он занял комнату одну,
Но оказался он, как в коме,
И с ходу не везло ему,

Народ всегда его чурался,
Хотел знакомства завести,
Но всё же он, как ни старался,
Мосты не мог он навести.

Имел какие-то лекарства,
Пытался он лечить народ,
Но отказался он от «барства»
И вскоре сделал разворот.

Диагноз ставить невозможно,
Болезней признаки у всех
Одни и те же – это сложно,
Здесь почва только для потех.

— Так что ж болит у Вас, милейший?
Вопрос таков обычный мой;
—  В сер;дине, недуг сильнейший,
Печёт, как бес сидит какой.

В дальнейшем поведу рассказ
От первого лица: так легче,
И незатейливый мой сказ
Вам понимание облегчит.

Чтоб время всё не быть в заботе,
Я нанял там себе слугу —
Хороший спутник на охоте,
Он делал всё, что по дому.

Он самый бедный был в деревне,
Ленивым самым мужиком,
Свои он пропивал все деньги,
На что же жить было потом?

Но был охотник он хороший,
И хорошо он знал и лес,
Как проводник вполне пригожий,
Зато в ученье он – балбес.

Чтоб научить, просил Ярмола
Свою фамилию писать,
Но голова настолько «гола»,
Его б «рептилией» назвать.

Метёт уж с самого приезда,
Не повезло с погодой мне,
Запорошило все подъезды.
И видно было, как в окне.

И лес гудел глухой угрозой,
Дрожал от вьюги старый дом,
Сидеть же дома нету сносу,
Он годен только лишь на слом.

Печные воющие трубы,
Холодный и опасный дом,
Трещат от ветра бревна сруба,
И к горлу будто катит ком.

Бродил по комнате, тоскуя,
Не знал я, чем занять себя,
И ветер делал всё, ликуя,
И, наконец, достал меня.

— Откуда ветры здесь такие?
— Да разве знать Вам не дано;
— Они какие-то здесь злые;
— А нам-то местным всё равно.

— Так я скажу Вам по секрету:
Веселье ведьмино в лесу,
Я знаю все её «приветы»,
Концерт даёт она бесу.

— Так есть у Вас тут ведьма тоже?
— Колдуньей названа она;
Лет пять назад, а может позже,
Такая ведьма у нас была.

Её у нас уж все тут знали,
Она народ весь довела,
Так с дочкой вместе и прогнали,
Творила всякие дела.

Пошло от ней по всей деревне
Уж слишком многого вреда,
Случай запомнился тот в ней мне,
А раз — случилася беда.

Просила злотый та колдунья
У нашей женщины одной,
Она сказала: «Ты же врунья,
Иди, ступай к себе домой».

- Ах так , - сказала ведьма эта:
- Ты будешь долго помнить зло,
Какое я тебе за это,
За жадность шлю тебе назло.

С тех пор у молодицы этой,
Болеет часто её дитя,
И в аккурат к самому лету
Дитя предстало совсем зазря.

Тогда-то хлопцы всей деревней,
Ту ведьму с внучкой – да  взашей,
Прогнали в лес — обычай древний,
Сломали хату даже ей.

— А счас-то ходят к ней же люди?
— Да бабы бегают иногда,
В недобрый час гадать им будет,
Кто заболел, чтоб помогла.

— Так, значит, знают, люди всё же,
Где ведьма прячется сейчас?
— У Бисова Кута, похоже,
За шляхом Ириновским враз.

— Сведи ты к ней меня, Ярмола,
Дорогу знаешь понял я;
- Нет, нет, зачем мне та крамола,
Несчастий много будет зря.

Подумал я, какое счастье,
Что встречу ведьму, наконец,
Для многих это ведь несчастье,               
А для меня – как леденец.

Сгодится может для рассказа,
Иль для чего-нибудь ещё,
Для выполнения заказа,
Здесь интересно всем и всё.

2

Совсем внезапно потеплело,
Уже ждала охота нас,
И ружья мы собрали в дело,
Пробил охотничий наш час.

Я заблудился вдруг случайно,
И получилось как-то так,
Исчез наш заяц нечаянно,
От трёх предпринятых атак,

В обход послал меня Ярмола,
В кустарник провалился сам,
Вброд по болоту долго брёл я,
И не поверил я глазам.

Пред странной хатой очутился,
Подумал, здесь живёт лесник,
С дороги я, наверно, сбился,
В болото по колено вник.

Увидел, то была не хата,
Когда я ближе подошёл,
Чуть над болотом вся поднята,
Я будто в сказку счас зашёл.

Она смотрелася, как в сказке,
На курьих ножках та изба,
И ожил я, как будто в стряске,
Сбылась, в конец, моя мольба.

Изба была совсем уж древней
И покосилася на бок,
Не сыщешь хату боле бедней,
Вид придавал ей долгий срок.

Да стёкол в окнах не хватало,
Изба имела жалкий вид,
А вместо них тряпьё торчало,
С годами вид избы побит.

Колдунью здешнюю увидеть,
Мой нарастал всё интерес,
Да разве мог я всё предвидеть,
Свалилось всё как бы с небес.

Дверь отворил, нажав на ручку,
Вошёл — не видно ничего,
А возле печки кака(я)-то «кучка»
Зашевелилась вдруг легко.

Когда глаза привыкли к свету:
Сидит старуха на полу:
— Здоровья Вам, — я ждал ответа,
Я встретил здесь бабу Ягу.

Так вот она, лесная ведьма,
Мануйлихой слывёт она,
Она подходит непременно,
В народный эпос лишь сполна.
 
Худа и дряблый подбородок,
В лице — висящий, длинный нос,
Холодный взгляд был очень зорок,
Её мой удивил вопрос.

— Так ты Мануйлихой зовёшься?
Ответом клокот был в груди:
— Ты кто ж такой, коль не смеёшься,
Зачем пришёл, скорей уйди.

Как будто карканье какое
С беззубого срывалось рта,
Да прозвище такое злое
Передавалось неспроста.

— Всегда меня так звали прежде,
Теперь «Зовуткою» зовут,
А если просто, по невежде,
То просто «уткою» кличут.

Ты к нам пожаловал зачем же?
— Заблудший, мне бы молока,
Здесь не бывал я ране, прежде;
— Многи(е) ходют, как бы пока.

Мы разносолов Вам не держим;
— Не любишь, вижу ты гостей;
— Так расскажи-ка нам, заезжий,
Охоча я до новостей.

Я понял с ней по разговору,
Старуха не из здешних мест,
И чтоб не дать возникнуть спору,
Вернулась снова в свой насест.

Уткнувшись вновь в свою работу,
Неинтересен был ей я,
Её терзала лишь забота,
Что тратит просто время зря.

— А можно хоть воды напиться?
— Вон в кадке, пей же сколько хош;
— Водой такой и отравиться;
— Пей, коль в наши дебри вхож.

Иди, иди своей дорогой,
Ступай, мой батюшка, ступай,
Да не суди меня ты строго,
И лихом ты не поминай.

3   

Не получилось разговора,
Огромен был мой интерес,
Не то, чтобы была и ссора,
В её глазах терял я «вес».

И я придумал сразу средство,
Расшевелить старуху как,
Доверье ввергло её в действо,
Как кнут, монета в четвертак.

Зашевелилась на монету,
Видать монета ей важна:
— Не дам тебе монету эту,
Её ты заслужить должна.

С трудом поднялась она с полу:
— Пойдём, касатик мой, к столу,
Не помню я, в какую пору,
Уже давно не ворожу.

Хотя забыла я и много,
Но для тебя — уж так и быть,
Обычай соблюдай ты строго
И руку должен золотить.

Отдал, как обещал монету,
За щёку сунула её,
Раскинув карты и валету
Отдала вниманье всё.

— Дорога дальня с интересом,
С бубновой дамой разговор,
В богатом доме под завесом
Король трефовый приговор:

Приятны(е) хлопоты присудит,
Получишь деньги каки(е)-то ты,
Тебя на много не убудет,
Твои чтобы сбылись мечты.

Застолье ждёт тебя в компани(и)
И жизня долгая твоя…

Подняла голову внезапно,
Напрягши весь свой острый слух,
Услышав женский голос ясно,
Её лицо скривилось вдруг.

А голос звонкий всё сильнее
Так быстро в хату проникал,
И чудной песенкой своею
В ушах приятно отдавал.

— Иди, иди-ка, ты соколик, —
Хватила нервно за рукав,
И, как испуганный тот кролик,
Из рук все карты побросав.

Явилось чудо на пороге,
Вдруг резко распахнулась дверь,
Вернулась внучка ли с дороги,
Не знаю кто это, иль дщерь?

Держа передник пред собою,
В нём были крохотны(е) птенцы,
От писка их не быть покоя,
Пока голодные они.

Меня тотчас она увидев,
Румянцем вспыхнуло лицо,
И чтоб никто их не обидел,
Хотела вымолвить словцо.

Но первой спохватилась бабка:
— Заблудший барин вот у нас,
Дорогу ищет он до тракта,
Прощай, соколик, в добрый час.

И чтобы завязать знакомство,
К ней обратился, не «смутясь»,
Немного было вероломства,
Такой не видел, «отродясь»:

— А можешь ты, красна девица,
Дорогу показать на шлях?
А то не дай бог заблудиться,
Мне не застрять тут второпях.

На печку птичек посадила,
Из хаты, молча, вышла в лес,
Меня с собой препроводила,
Заметил в ней я интерес.

4

- Вот тропку видите, по ней
Идите прямо до колоды,
Затем тропа идёт левей,
А дальше – лесом, прямоходом.

Меж тем я любовался ею,
Настолько редкой красотой,
Я просто душу свою грею,
И ноги сами шли в застой.

Стройна, высока и игрива,
Брюнетка, чуть за двадцать лет,
Она лесное просто диво
И красивей не видел свет.

В лице излучиною брови,
Больши(е), блестящие глаза,
Смугла, нездешней видно крови,
Как настоящая гроза.

Лукавство, властность и наивность,
И ярки губки, рот красив,
Лишь подтверждало её дивность,
А вид совсем и не спесив.

— А жить одни Вы не боитесь
В такой заброшенной глуши?
Вы страхов здесь же натерпитесь,
И люди ходят здесь чужи.

Кроме волков, другое может,
И снегом даже занести,
Никто Вам тут и не поможет,
Избу и деревом снести.

Пожар ведь может разгореться,
И наводненье, не дай бог,
А средь беды куда ж Вам деться?
Вам же не выйти за порог.

— Никто не ходит, слава богу,
Нам и никто не нужен тут,
Начальство лишь сюда дорогу
Прекрасно знает, просто жмут.

Да Вы-то сами кто такие?
— Я не начальство, с охоты я,
Мы с другом люди и не злые,
Не знаем здешние места.

Я в разговор вступил охотно:
— А что, боитесь Вы людей,
Жить не дают Вам здесь вольготно,
Аль среди них какой злодей?

— Вот в том-то есть оно и дело,
Простые люди — ничего,
Но вот начальство озверело,
С нас нищих просто тащат всё.

Да бабку всяко унижают:
— Ты ведьма, — что и говорить,
Слова плохие называют,
И не дают совсем нам жить.

Меня не трогают, боятся,
Ко мне не пристают совсем,
Я над собою издеваться,
Не допускаю сих проблем.

Вот землемер один, нахально
Ласкаться вдруг ко мне посмел,
Так приласкала, что печально,
Видать, что помнит свой удел.

И независимость, и гордость,
Её насмешливы слова,
Что в деле том сквозила твёрдость,
Её достойна похвала.

— Нам и людей-то и не надо,
Мы разве трогаем кого?
Вот мыло, соль купить бы к ладу,
Но отношенье к нам строго.

— А мне-то посещать Вас можно,
Хоть Вы не любите людей;
Почувствовал, сие возможно,
Повёл себя я чуть смелей.

Она смягчилась как-то странно,
Ушла суровость и с лица,
И было очень мне отрадно
С ней обращаться без конца.

Её лицо чуть просветлело,
Застенчивым так стало вдруг,
Оно как будто молодело,
Улыбкой светит всё вокруг.

— Мы с бабкой скучные ведь люди,
Да делать что у нас с ружьём,
Коль Вы добры, греха не будет,
Что ж, заходите, мы вас ждём.

— А что, боишься, неужели?
— Вот только, чтобы без ружья,
Охотники все надоели,
Ничто и не боюсь-то я.

Зачем бить пташек, зайцев тоже,
Они безвредны, жить хотят,
Их ремесло совсем негоже,
Они-то, что хотят, творят.

Но заболталась я тут с Вами,
Сердится бабка на меня,
Так до свиданья, кто ж Вы сами?
Коль говорили не шутя.

— Постой! А как же твоё имя?
— Алёной иль Олесей звать;
Ружьё на плечи тут я вскинув,
И зашагал до дома вспять.

5

Пришла весна и ранней, дружной;
Всё пробудилось ото сна,
Зима казалась безоружной,
Вся жизнь под снегом всё спала.

И небо отражалось в лужах,
Пищали звонко воробьи,
Что писк звенел их даже в ушах.
Итог всех птиц с зимой борьбы.

Уже сошёл и снег повсюду,
Земля видна и полна сил,
Клочки его лишь таять будут,
И запах ветер разносил.

Земли оттаявшей паренье,
Что пьяным запахом весны,
Лишь поднимало настроенье
Моей мятущейся мечты.

Позывы сладостных желаний.
Вливалась в душу сладка(я) грусть,
И грустных чувств в их ожиданье,
Я весь по комнате мечусь.

Глаза зажмурив, даже лёжа,
Все мысли в голове о ней,               
И, как бутылку откупорив,
Налить осталось да и пей.

Казался мне в воображенье
Её прекрасный внешний вид,
Небесной красоты виденье,
С улыбкою — надёжный щит.

И тело стройно(е), молодое,
И пышна(я) её женска(я) грудь,
И голос — пение златое
Мне не давали всё уснуть.

В её словах, в её движеньях
Была  уверенность во всём,
В ней поселилась от рожденья,
И выражалась она в том:

Присущ ей ореол таинства,
Жила в болоте и в глуши,
Здоровы(е) силы материнства,
И верность девичьей души.


Влекло меня всё это время,
На курьих ножках в ту избу,
Меня давило просто бремя,
Их как-то облегчить судьбу.

В надежде встретить мою фею,
Чей образ стал мне дорогой,
Теперь уже сказать я смею,
Уже шагал к избушке той.

Я чай и сахар взял с собою,
Чтоб бабку как-то умаслить,
Когда, как гость идёшь порою,
То принято и угостить.

Застал обеих женщин дома;
Олеся, сидя, пряла лён,
А я, как им уже знакомый,
Был нетерпеньем опалён.

Меня узнав, всё вдруг упало,
Глядели обе на меня;
— Всем Вам поклон, что с Вами стало,
Не узнаёшь ли ты кто я?

Я заходил узнать дорогу,
Как заблудился тут у Вас,
Да ты гадала мне подолгу,
Сидел я тут, наверно, час.

— Не помню, батюшка, не помню,               
Но что ты позабыл у нас,               
Да не пойму, что так любовно,
 К нам снова занесло-то Вас?

Простые, серые мы люди,
Здесь делать нечего тебе,
В лесу-то места мало ль будет,
Где разойтись, гуляй себе.

Не ожидал сего решенья,
Не зная, что мне делать вдруг,
С беспомощным я выраженьем
В Олесю вперил свой испуг.

Улыбнувшись незлой насмешкой,
Она к бабусе обратясь:
- Не бойся, бабушка, нездешний,
Здесь не бывал он отродясь.

Садитесь вот сюда на лавку
И будьте гостем здесь у нас.
И  наступление на бабку
Повёл я смело в этот раз.

6

- Сердита ты, бабуля, очень,
К тебе чуть гости на порог,
Браниться ты сейчас же хочешь,
А я принёс тебе сверток.

Подарки я достал из сумки
Тем я заворожил её,
Мои гостинцы по задумке
Весь гнев стряхнули, как зельё.

- Тебе вот чай и сахар, бабка,
Да не сердись ты на меня.
Она схватила всё в охапку,
Смотреть заставил я себя.

На Олесю, её работу,
Как ловко пряжу мнёт она,
Средь всех забот, одну заботу,
Наткать для платьев полотна.

Рукой левой кудель сучила,
Белу(ю) и мягкую, как шёлк,
Правой – веретено крутила,
В том деле, видно, знала толк.

На взгляд работа та простая,
Но навык, ловкость здесь нужна,
Веретено вниз опуская,
Вверх поднимала вновь она.               

Мелькали руки все в работе,               
Ах, как красивы у неё,
Они всё время лишь в заботе,
Сработать как своё «жнивьё».

В избе молчание повисло,
И жужжанье веретена
В руках Олеси еле слышно,
Работой слишком занята.

— А что гадала Вам бабуся,
В гаданье верите ли Вы?
— Сказать уж точно не берусь я,
Знакомо всё до простоты.

«Дорога», «интерес» какой-то,
И «дама» пик, «король бубей»,
Всего наговорила столько,
Что распугает всех людей.

— Гадает так, стара бабуся,
И опасается она,
Что за гаданья те начнутся
На нас гонения сполна.

— А ты мне погадать-то можешь?
— Нет, нет, не буду ни за что.
— Наверно, просто ты не хочешь;
— Да нет, совсем это не то...

Судьбу мне предсказали карты,
Без вас гадала я уже,
Чем ими высказанной правды,
Не было только бы хуже.
Нельзя гадать судьбу повторно,
Пытать два раза же нельзя,
Ведь оказаться может вздорной,
Судьба ведь скользкая стезя.

Заитригован я, конечно:
— Так расскажи же мне без карт,
Что про судьбу мою беспечну(ю);
Меня забрал уже азарт.

— Не, нет, не надо, не просите, —
Просящим взгляд был у неё:
— Плохое вышло, как хотите,
Теперь я расскажу Вам всё.

Вы человек, хотя и добрый,
Но не сердечна(я) доброта,
Какой-то слабый Вы и сдобный,
И в жизни будет много зла.               

Вы любите вино и женщин,
И сердце в Вас так холодно,
И в вашей жизни много трещин
Быть могут просто заодно.

А тот, кто Вас уже полюбит,
Так много горюшка хлебнёт,
И Вас, конечно же, осудит,
А может даже и умрёт.

Не будет радости Вам в жизни,
Случатся страшные дела,
За смерть Вам близкого на тризне,
Вас самого-то смерть ждала.

В какую будет это пору,
Сейчас не дам я Вам ответ,
Или случится очень скоро,
А будет ли чрез много лет.

Любовь одной трефовой дамы
Грозит Вам пасть со стороны,
Вы влюблены в неё и сами,
А дама — ладной красоты.

Поправив волосы, краснея,
Я бросил на Олесю взгляд;
— Вам нагадала ворожея:
Да, да, такой вот мой расклад.

—А что же с дамой дале(е) будет?
— А дальше — плохо будет с ней,
Позор чрез Вас ей бог присудит,
Что в жизни не забыть своей.

— Ведь обмануть могли же карты,
Олесь, послушай-ка меня,
И в картах элемент азарта,
Зачем губить же даму зря?

— Вот вышло так, того не знаю,
Стрясётся это через Вас,
Я в карты просто не играю,
Так чую я недобрый час.

Я и без карт-то вижу много,
Примеров много тому есть,
Взгляну в лицо я на такого,
И лезет мне дурная весть.

Случилось с мельником Трофимом,               
Пред мной как неживой стоял,
И Яшка – конокрад «любимый»
За ним тож вскоре он предстал.

Совсем мне сделалось неловко,
Олеся перестала прясть,
Сидела, опустив головку,
В глазах её – такая страсть.

И страсть, и ужас и всё вместе,
Покорность силам тёмным всем,
Они пришли из поднебесья
И нами властвуют совсем.

7

Старуха уж сварила ужин,
И приглашён я был к столу,
Нехитрый ужин, но так нужен
И согласился потому.

Похлёбка — ужин это просто,
Простой какой-то крупнячок;
Но всё настолько было сносно,
Чтоб заморить свой червячок.

Я их благодарил обеих,
Прощаться начал я тотчас,
А то гостеприимство всё их,
Мне очень кстати ведь сейчас.

- Хотите, провожу немного?
- Какие  проводы ещё,
И так вниманья слишком много,
Как бы, не стало горячо.

Так отозвалася бабуся,
Чтоб проводить меня чрез лес;
— Бабуся я сейчас вернуся;
В неё вселился будто бес.

Тропинкой вышли на дорогу,
В густом вилась она лесу,
Заря вечерня(я) понемногу
Уже спускала завесу.

— А говорить ли люди вправе,
Колдуньей бабушку назвать,
К её такой почётной славе,
Иль к говорунье причислять?

— Она и в правду, как колдунья,
Бабуся старая сейчас,
Умела многое, не лгу я,
Вот честно, не дурю я Вас.

Лечить умела зубы тоже,
И от укуса змей, собак,
Клады указывала даже,
Судьбу гадать кому да как.

- Ты извини меня, Олеся,
Не обижайся на меня,
Вот если уши кто развесил,
То уверяю, это зря.

Я никогда не верил сказкам,
Сие притворство лишь одно,
Негоже дать таким закваскам
Морочить головы, грешно.

Пожав плечами равнодушно:
— Что думать Вам, я не указ,
Но если честно, я радушно
Вам показать могу сейчас.

Терпите стойко, как мужчина,
И дайте руку сюда мне,
И так мгновенно, как лавина,
Ножом «прошлася» по руке.

Кровь тут же выступила ярко,
На землю капать начала,
Но, обхватив своею жарко,
Шептала, на руку дыша.

Недолго длилось это действо,
Но руку вдруг свою разжав,
Я удивился чудодейству,
Порез там, будто не бывал.

И крови нет, пореза вместо
Одна царапина видна,
Как будто это само(е) место
Бальзам окутал всё сполна.

- Что, с Вас довольно, или мало,
Хотите что-то испытать?
Могу ещё,— но как-то вяло,—
— Вам кое-что и показать,

Вперёд идите очень смело;
Пошёл вперёд, но этот взгляд,
В спине вдруг что-то холодело,
Попал мне в спину будто яд.

Но вот пройдя шагов лишь двадцать,               
На ровном месте я упал,
Готов я ей уже и сдаться,
Но цел остался, как не знал.

- Сейчас вставайте и идите,
Не бойтесь, всё пройдёт у Вас,
Вы землю крепко так держите,
Случиться может вновь сейчас.

Прошёл всего шагов я десять,
Как растянулся в полный рост;
- Но опыт мой должны Вы взвесить,
Он в то же время очень прост.

- Ты объяснить должна, конечно,
Даётся как в твои года,
Что опыт твой так скоротечно,
На нас он действует всегда.

Чтоб избежать таких напастей,
Олесин сбивчивый рассказ,
Как над людьми владеет властью,
Ему лишь нужен пересказ.

Вот шаг за шагом, идя в ногу,
Шагает просто мне во след,
И в мыслях двигает к порогу,
Зацепиться себе во вред.

Порог ли там или верёвка,
Уже не важно, что там есть,
Но фокус сей, проделав ловко,
Держать умеет свою честь.

- Ещё могу я сделать, честно,
Что станет страшно как бы Вам,
И под конец даже уместно,
Урок последний я Вам дам.

Сидите в комнате — к примеру,
И вдруг находит страх на Вас,
Что задрожите как бы в меру,
Что трудно сделать мне сейчас.

Должна я знать жилище Ваше,
Увидеть прежде весь Ваш быт,
Меня не будет с Вами даже,
Чтоб мне не видеть весь Ваш стыд.

Должны Вы думать об увечье,
Когда я в комнату вхожу,
Хватаю Вас я за предплечье
Я Вас сидящим нахожу.

Я испугался не на шутку,               
Вцепилось чудище в меня,
Но всё уже через минутку
Закончилось, меня щадя.

— Ты мне не нравишься такая,
Ты словно чудище сейчас,
Совсем мне нравишься другая,
И страшна(я) рожа в этот час.

Твоя улыбка — просто чудо,
Тогда блестишь ты красотой,
Тобой я восхищаться буду,
Твоей девичьей простотой.

Олеся, ты лесное диво,
Не знаешь грамоты совсем,
Но если б знала, как красива,
Конечно, нравишься ты всем.

Откуда все твои познанья?
— Всё от бабуси шло ко мне,
Она ведь все народны(е) знанья,
Держала просто в голове.

— А где жила твоя бабуся,
Когда была ще молодой?
Ответить я Вам не беруся,
Прощайте, я пошла домой.

Я не спросила как-то раньше,
Мне Вас-то как же называть?
— Иван Тимофеевич;
— Так заходите к нам почаще
И нас прошу не забывать.

8

Я зачастил теперь в избушку
И радость видел на глазах,
А бабуля, как стара(я) клушка,
Ворчала, чуть ли не в слезах.

Невольно так у нас сложилось,
Что, проводив меня всегда,
Нам это так уже привилось,
Что рады оба мы когда,

Одни бродили мы друг с другом,
И разговор живой у нас,
Я с интересом вёл с подругой,
Чтоб с нею дольше быть подчас.

Старались мы продлить дорогу,
Общенье в радость было нам,
Скажу я честно, слава богу,
Награду дал моим годам.

Её натура самобытна,
Меня пленила красотой,
И до всего лишь любопытна,
Но отличалась простотой.

Её влекли народы, страны,
О всей Вселенной, о земле
И про явления природы,
Жила она в «кромешной мгле».

Всегда рассказ «глотала» жадно,
Не пропуская слов моих,
И было ей всегда отрадно
Всё время слушать о других.

Порой бывало очень сложно,
Я объяснить подчас не мог,
Но постепенно, осторожно,
Понятен был мне лишь итог.

Одно мелькнуло так словечко,
Мгновенно задан был вопрос:
— А Петербург — это местечко,
Поди, лесами он зарос?

— Столица наша — это город,
Огромен, камены(е) дома,
Всем россиянам очень дорог,
В четыре, боле(е) этажа.

Ютится много в них народу,
Живут в клетушках тесных там,
И света белого от роду,
Не видно будет в жизни Вам.

В них душно, не хватает света,
В подвалах сыро, солнца нет,
Но не найти на то ответа,
Когда в их жизни будет свет.

— Свой лес на город не меняю,
Противно в Степани мне быть,
Как на базаре я бываю,
И в городе не буду жить.

— А если мужа городского
Тебе пошлёт всевышний наш?
— Не надо мужа никакого,
Я здесь останусь и «шабаш».

— Ты молода, сильна, красива,
Как говорится, в теле кровь,
Любовь всегда нетерпелива,
Она преследует всё вновь.

— Быть может, полюблю — так что же?
Не стану спрашивать кого;
— Так значит замуж — бог поможет?
— Но в церковь мне — не до того.

В роду не венчаны все были,
Пойти я в церковь не могу,
Наверно Вы уже забыли,
Что перед богом я в долгу.

Мы обе с бабушкой — колдуньи,
Покорны души дьяволу,
Твои же мысли словно студни,
И нам они не ко двору.

— Хоть души дьяволу покорны,
Но жизнь пора уже менять,
Всё это дико, не позорно,
Как Вы не можете понять?

— Нет это многим недоступно,
Ведь я всё чувствую в душе,
Конечно, нам живётся трудно,
Назад дороги нет уже.

9

Едва коснувшись этой темы,
Наш спор закончился ничем,
Мои все доводы и схемы
Здесь не работали совсем.

Я рассказал ей о гипнозе,
Развеял миф порез руки,
Нажав на руку в нужной позе,
Кровь не должна уже идти.

- Ну, хорошо, про кровь поверю,
Другое чем же объяснить?
К примеру, вот я Вас заверю,
Мышей за день могу изжить.

Лечу водой я огневицу,
Её не лечат доктора,
Мою волшебную водицу
Они не любят никогда.

Любой Вам сон я разгадаю,
Могу с людей я порчу снять,
Я всем о будущем гадаю,
Ну что же – нечего сказать!

Ей объяснить её уменья,
Конечно, сразу я не мог,
Я убеждался без сомненья,               
И в спорах подводя итог,

Как её девичьи знанья,
Подвластны прошлым лишь векам,
Засели крепко так в сознанье,
И чрез столетья известны нам.

Но наши эти разногласья,
Нам не мешали вместе быть,
А наше общее согласье,
Судьбе на встречу вместе «плыть».

Услышать нежные тирады,
Пока ни слова о любви,
Но молчаливы(е) наши взгляды
Взывали — это зов крови.
Но отношения с Ярмолой
Что ухудшались с каждым днём,
Ему не было правдой новой
Мои визиты в ведьмин дом.

Он упрекал меня лишь взглядом,
Как собирался идти в лес,
Взорваться я готов снарядом,
Чтоб в споры он со мной не лез.

Он перестал со мной учиться,
Охота тоже невдомёк,
Боялся, что со мной случится,
С ним жизнь пошла уже не впрок.

Готов был дать ему отставку,
Жалел всегда его семью,
Рубля четыре имел он ставку,
Всё же помощь была ему.

10

Зашедши к ним однажды  в хату,
Я был ужасно удивлён,
Мои девицы, как на плаху
Собрались, я же – огорчён:

— У Вас тут что-нибудь случилось?
Я ж вижу обе не в себе,
Недолго их молчанье длилось,
Готовы не были к борьбе.

— Олеся, будь ты откровенна,
Смогу, не знаю я ль помочь,
Но мой совет какой, наверно,               
Наверняка бы смог ,,столочь,, .

Но взорвалась тотчас бабуля:
— Тебе же дело говорят,
Уж знаю я, что говорю я,
Что с нами будет, сотворят.

Скажу я Вам счас непременно,
Вчера урядник был у нас,
Он вёл себя особо вредно,
Прогнать грозился нас сейчас.

Мы угостили его водкой,
Видать совсем забыл потом,
Орал на нас охрипшей глоткой,
Со всем присущим ему злом.

Чтоб убирались мы отсюда,
Помещик новый лес купил,
Сушить болота будет всюду,
Помех никто чтоб не чинил.

Вам надо съехать добровольно,
А нет, так в порошок сотру,
В этап отправлю Вас невольно,
А хату Вашу я сожгу.

Всучить хотела ему взятку,
Так не берёт, а лишь орёт:
— Я здесь приставлен для порядку,
Плоха(я) молва о Вас идёт.
 
Я обещал помочь, чем можно,
Но твёрдо я не мог сказать,
Наверно, слишком дело сложно,
Коль отказался деньги взять.

Простилась холодно Олеся
И провожать-то не пошла,
И я, поклон им всем отвесив,
Ушёл, расстроен не спеша.

Я видел, что самолюбива,
Сердита на меня за то,
Что я вмешался так строптиво,
И на бабулю заодно.

11

С чего начать я думал долго,
Заботы выше моих сил,
Мне не хватало просто долгу,
Путём обычным я решил.

Вот как-то раз наш страж закона,
Жилища мимо проезжал,
И я рискнул с его же «трона»,
К себе я в комнату позвал.

Но отпирался он сначала:
— При исполненье, много дел;
— Для Вас нет лучше здесь причала,
Как отдохнуть,— позвать посмел.

— Хоть Вы и так при исполненье,
Ваш уважаю тяжкий труд,
Но рюмка старки в подкрепленье,
Вас уж давно с закуской ждут.

С подвала старка у магната,
И запах, как у коньяка,
На вид янтарно желтовата,
С утра «потешиться» б слегка.

И клюнул наш законник сразу,
Для покаяния души:
— Я обожаю ту «заразу»,
Давай потешимся в тиши.

Уже за рюмкой вроде пятой,
Спросил: «А дело Ваше в чём?
Жара, да будь она проклятой,
Гори всё медленным огнём».

Ещё он выпросил в придачу,
Лечить простуду будет впрок,
Как бы итог всему, на сдачу,
Бутылку старки «уволок».

Я попросил не трогать бабку,
И так им трудное житьё,
Живётся им совсем не сладко,
Под волей Вашей у них всё.

— Хоть подождите, что за спешка,
Хозяин новый всё решит,
Ведь не нужна за ними слежка,
Зачем же их-то ворошить.

— Но я же здесь рискую службой,
Каков хозяин — знает бог,
Напишет жалобу он тут же,
И Ваш урядник — за порог.

Они же в церковь-то не ходят,
Они же — язва здешних мест,
Знакомство с дьяволом всё водят,
Случись что, так народ их съест.

Ведь колдовство, лжепредсказанья,
Как чародейства их итог,
Закон лишь жаждет наказанья,
А Ваш урядник им помог.

А вдруг дойдёт всё до начальства,
В ответе буду я один;
Я упросил для постояльца,
Поскольку он здесь господин.

В ружьё, висящее на стенке,
Его упёрся пьяный взгляд,
В его желанья все оттенки,
Вошли, как жизненный уклад.

Я понял, нужно с ним расстаться,
Уже улажен был конфликт,
В душе позволил улыбаться,
Что быстро так он в дело вник.

— Такой обычай у черкесов,
И хоть ружьё сейчас моё,
Но в наших общих интересах,
Дарю я Вам своё ружьё.

Прошу принять в счёт дружбы нашей
На память эту чудну(ю) вещь,
Добро иметь от службы Вашей
Считать я буду лишь за честь.

— Да, передайте этим бабам,
Пока что их не трону зря,
Но, что одним спасибо как бы,
Не откупиться от меня.

Спасибо Вам за угощенье,
Я дружбой тоже дорожу,
Так до свиданье и почтенье,
От всей души я Вам скажу.

12

Я был несказанно доволен,
Что отстоял я их избу,
И в то же время «страшно болен»,
Лишь мог гадать я почему.

Вся, как чужая мне Олеся,
В её общении со мной,
Вдруг стал я ей неинтересен,
И разговор наш стал сухой.

Не оставалось прежней ласки,
Доверья не было во всём,
К всему относится с опаской,
Не знаю даже дело в чём.

Вся с напряжением в работе,
Мне в тягость был суровый взгляд,
Я постоянно был в заботе,
Чтоб был бы этот взгляд изъят.

Так что ж гнетёт прекрасну(ю) деву,
Чем провинился я пред ней,
Что нужно сделать на потребу,
Чтоб радость ей вернуть скорей?

Я видел, опускались руки,
Глаза смотрели просто вниз,
При том, испытывал я муки,
Не понимал её каприз.

Я должен думать был невольно,
Она не может мне простить,
Задел я гордость очень больно,
Урядник им позволил жить.

Что я вмешался в это дело,
Она зависит от меня,
Своим молчаньем она смело,
Упрек мне шлёт, насквозь сверля.

Прогулки наши прекратились,
Беседы больше не вели,
Мы с нею будто бы забылись,
Как вместе с ней домой мы шли.

Как провожала меня лесом,
Причём старались мы всегда,
Заполнить время интересом,
Расстаться же — была беда.

Её не видеть ежедневно,
Я понял, что уже не мог,
Тянуло к ней всенепременно,
Такой знакомства был итог.

Уже я не предвидел даже,
Что привязаться можно так,
Но сердце ведь всему подскажет,
Что чувство не сломить никак.

Настал период и тревожный,
Он был предвестником любви,
Ведь в нашей жизни всё возможно,
Коль полюбил, то с ней живи.

Меня тянуло к ней невольно,
Все мысли были лишь о ней,
В душе мне даже было больно,
Душою ранен был я всей.

На низкой сидя табуретке,
До вечера бывая с ней,
Росло к ней чувство в каждой клетке,
И не один, а много дней.

Весь божий день я с ней однажды,
Любуясь ею, был в гостях,
Не было в жизни такой жажды,
Я понял, что пришёл мне крах.

С утра почувствовал неважно,
Под вечер хуже стало мне,
Но как домой дошёл отважно,
Мне не приснится и во сне.

Шесть дней терзала лихорадка,
Терял сознанье иногда,
Потом неделю тоже гадкой,
Едва я приходил в себя.

Я просто поправлялся в муках,
Её не видя столько дней,
Как говорится, лишь в разлуках
Ты познаёшь всегда людей.

Подумал, тем её обижу,
Что не ходил я столько дней,
А как теперь её увижу,
Что я скажу при встрече ей?

Тянула в лес кака(я)-то сила,
В криву(ю) избу «моих подруг»,
А мысль одна в главе сверлила,
Олеся больше мне, чем друг.

13

Пошёл пешком я с нетерпеньем,
Едва прошедши мой недуг,
С огромным, что есть силы рвеньем,
В избушку навестить подруг.

Её не видел две недели
И только понял, наконец,
Что наконец-то в нашем деле,
Моим страданьям есть венец.

Меня увидев, побледнела,
Куда ж деваться мне, мила,
Она как будто онемела,
Похоже, всё меня ждала.

— А исхудали как, мой бедный,
Что с Вами, были Вы больны?
Но скрыть пришлось порыв победный,
За руки взявшись, мы вольны.
Бабуся тож топталась возле,
Друг другу мы, смотря в глаза,
Наш разговор ушёл на после,
Чтобы не грянула гроза.

Восторг не испытал сильнее,
В молчанье длившихся секунд,
Велел прижаться посильнее
Меж нами пробежавший зуд.

Светилось всё в глазах Олеси,
В любви признанья явный вид,
Упрёк за то, что всё не взвесив,
Не звал лечить, навлёк обид.

И понял я, что этим взглядом,
Отдалась мне как будто вся,
Без всех условий, без огляду,
Теперь на веки ты моя.

Уселись рядышком с ней вместе:
— Так расскажите точно мне,
Не удосужилась я чести
Чем лечат знать в твоей судьбе.

Не знала я,  что захворали,
За день бы вылечила Вас,
Чего ж за мною не послали,
Я прилетела бы тотчас.

Доверить докторам здоровье
Порой бывает и нельзя,
Они людское поголовье,
Чем лечат — это просто зря.

— Случилось всё это внезапно,
Ведь беспокойство лишь тебе,
В последне(е) время что-то явно,
Так равнодушна ты ко мне.

Поговорить с тобой нам надо,
О личной важности делах,
Ведь пред болезнею прохлада,
Держала нас всё не в ладах.

Взглянув на бабку боязливо,
В согласье опустила взор,
Без Вас мне было так тоскливо,
Сама с собой держала спор.

Уж солнце было на исходе,
Меня торопит всё домой:
— Скорей идите, ведь погода
Под вечер сырость прёт порой.

Так заболеть недолго снова,
А сырость вредна Вам сейчас,
Скорей пойдёмте, я готова,
Я гостя провожу тотчас.

— Пойдёшь ты всё-таки! Тревожно!
В упор, на бабку посмотрев:
— Пойду, болтать-то сколько можно,—
В ответе был на бабку гнев.

Что бабка недовольна ею,
Из разговора понял я,
Что над Олесей я довлею,
Что провожает она, любя.

— Ну да, не хочет, ну так что же,
Я вольна делать, что хочу,
Желанья на запрет похожи,
Насилья я не потерплю.

Мою Олесю за суровость,
Мне захотелось упрекнуть,
Чтоб объяснила эту новость,
В глаза с укором смел взглянуть.

— Так почему, Олеся, прежде
Остаться ты могла со мной?
О, если б знала, как надежде,
Играла ты моей судьбой.

Я ждал тебя ведь каждый вечер,
Меня проводишь ты опять,
Но, не дождавшись нашей встречи,
Один домой я плёлся вспять.

— Забудьте, мой голубчик это,—
Смогла лишь вымолвить она;
— Понятно мне откуда вето,
Так значит, бабка помогла!
 
В уряднике я думал дело,
Что человек тебе чужой,
Услугу дружеску(ю) так смело
Ты отклонишь — я ж сам не свой.

И невдомёк тогда мне было,
Что всё от бабушки идёт;
Её лицо всё краска скрыла:
— Не от неё, всё то, несёт.

Сама того я не хотела…—
С задором молвила она;
— Олесь, ты тоже похудела,
И тени красили глаза.

— Так почему ты не хотела?
Полились слёзы по щекам;
— Скажи мне, милая, в чём дело?
— Тебе я всю себя отдам.

Я не могла… Очень боялась,
Казалось, можно обойти,
Люблю ль тебя, мне всё казалось,
Но поняла, мне не уйти.

Мне дорог ты, моё ты счастье,
Ты просто ненаглядный мой,
Готова я на все ненастья,
Чтоб принести тебе покой.

Руками мы обвив друг друга,
Сплелись и губы в поцелуй,
Любовна(я) замела нас вьюга,
В плену — её горячих струй.


И тело крепкое Олеси
Затрепетало на груди,
Желанная, любовна(я) песня
Зазвучала: «Меня люби»!

И целовала беспрестанно,
И сердце билось всё сильней,
И всё, что делалось — желанно,
Нас прорвало — чудесно с ней.

— Олеся, милая, не надо…
Оставь меня, я сам боюсь…
— Не бойся ты, — сказала жадно:
— Тебе с охотой отдаюсь!

Я ревновать тебя не стану,
Не попрекну я никогда,
Меня ли любишь, то отстану,
Я только знать хочу всегда.

— Я полюбил тебя, встречаясь,
Давно, давно тебя люблю,
И за себя я не ручаюсь…
Но не целуй, я не могу…

На поцелуи беспрерывно,
В объятьях жарких отвечал,
— Не бойся, милый, мне не стыдно,
Сегодня праздник наш настал.

14

Вся ночь слилась в волшебну(ю) сказку,
Луна сияньем светит лес,
Дарили мы друг другу ласку
Среди природных всех чудес.

— Мой дорогой, совсем забыла,
Нельзя на сырости лежать,
А то, что раньше у нас было,
Не будем просто забывать.

Опять обнял мою подружку,
Платок откинул я с волос,
И тихо так шепнул на ушко:
— Ты не жалеешь, что в серьёз?

— Нет, нет, мой милый, не жалею,
Что ни случилось бы потом,
Тебя люблю я и лелею,
Как хорошо нам быть вдвоём.

— А разве что должно случиться?—
Невольно задал я вопрос;
— Гаданье помнишь — должно сбыться,
Нутром я чую, будет спрос.

Трефова(я) дама в том гаданье,
Конечно, это была я,
Но хоть и сделала признанье,
Тебя не брошу никогда.

Чтоб не ходил ко мне ты больше,
Просить хотела я давно,
Тоска и грусть терзала вовсе,
Как заболел — мне всё одно.
         
Не откажусь же я от счастья,
Тогда-то и решилась я,
Излить тебе мои страданья,
Ведь вижу, любишь ты меня.

— Сказала истинно(е) ты дело,
Разлука — ветер для огня,
Любви огонь лишь разогрела,
Теперь Олеся вся моя.

Я по движенью губ любимой
Увидел повторенье слов,
Мы с нею стали неделимой
Частицей жизненных основ.

И сказка длилась месяц целый,
Внезапно вспыхнувшей любви,
И расцвела, как плод тот зрелый,
В отсветах утренней зари.

И все утра, что пахли мёдом,
Закаты солнца к вечеру
И жарки(е) дни под небосводом
Всегда встречали по добру.

Мы наслаждались с ней любовью
В июньски(е) жаркие те дни,
Как насыщаются лишь кровью
Лесные, хищные зверьки.

А бабка часто хоть ворчала,
Посудой создавая шум,
По сути, тем нам помогала
Нам создавать любовный бум.

Зелёна(я) прелесть леса, бора
Лишь украшала всю любовь,
Была защитою от взора,
Влекла друг к другу нас всё вновь.

Но вся Олеся — чудо это,
Её врождённый такт, видать,
В прямом и грубом смысле вето,
Стыду в любви умела дать.

Вся целомудренность Олеси,
Лишь избегала грубый смысл,
И наша с ней любовна(я) песня
Не оскорбляла связи пыл.

Отъезд мой был не за горами,
Его затягивал, как мог,
Скажу Вам честно, между нами,
Назвать боялся этот срок.

Я так любил свою Олесю,
Расстаться с ней не было сил,
В конце концов уже всё взвесив,
На ней жениться я решил.

Мне просто счас необходимо
Олесю видеть каждый день,
У нас с ней жизнь неотделима,
Любовь нельзя загнать нам в тень.

15 

Итак, женюсь! Принял решенье,
Все мысли были лишь о том,
Что с нею наше появленье,
Воспримут все с открытым ртом.

Таких примеров в жизни много,
Когда великие мужи,
Не соблюдают нормы строго,
А жёны их — совсем чужи(е).
               
Пример тому — наш Пётр Великий,
Когда с простой мещанкой он,
Красивой женщиной, но дикой,
Был полюбовно обручён.

Но самым трудным испытаньем
На встрече с ней очередной,
Мне трудно было с оправданьем,
Чтоб новость не назвать бы злой.

Идя на встречу, был взволнован,
Отъезд не скроешь от неё,
К тому ж совсем не был готовым,
Прервать совместное житьё.

— Сказать тебе должен, Олеся,
К концу подходит служба здесь,
Уже заранее всё взвесив,
Тебе сказать я должен весть.

Увидел, как дрожали губы,
В себе замкнулась целиком,
Казалось, стиснула и губы,
Лишь на неё взглянул мельком.

Мы шли подавленные оба,
И голосом совсем глухим,
Ответила без всякой злобы:
— Конец и должен быть таким.

Упёрлась в дерево спиною,
Опавши руки, побледнев,
Уже не был я сам собою,
Едва сказать я ей успел.

— Алёнушка, да что с тобою?
— Да закружилась голова,
Бывает так со мной порою,
Выходит, я теперь вдова.

— Ты поняла меня неверно,—
С упрёком возмутился я:
— Что брошу, думаешь, наверно,
Ведь ты любовь теперь моя.

Ведь разговор такой тяжёлый
Затеял я с ней потому,
Уже давно я был готовым
Не жить, чтоб больше одному.

— Пойду сегодня же к бабусе,
Скажу ей прямо, не таясь,
Женой моей теперь ты будешь,
Живём давно с тобой мы всласть.

—Ванюша, это — невозможно,
Какая ж я тебе жена,
Ты — барин, разве это можно?
Не оберёшься ты стыда.

Совсем безродна(я) я такая,
Отца-то у меня и нет;
— Олесь, мне всё равно какая,
Одна ты только мой и свет.

Мне до родни совсем нет дела,
Лишь ты сама мне дорога,
Олесь, ты только б захотела…
Со мною ты, совсем строга.

— Да, но ты забыл бабусю,
Куда же дену я её?
Ведь бросить я её боюся,
За наше с ней житьё-бытьё.

— Бабусе тож найдётся место,
А не захочет у нас жить,
Тогда домов обычных вместо,
И в богадельне может быть.

— Нет, нет, ты что! Людей боится,
Она из леса не уйдёт;
— Олеся, ты должна решиться:
Другое —  просто не идёт.

Но знай, Алёнка ты родная,
Что без тебя мне жизни нет,
Моё ты солнышко, я знаю,
Ты для меня всей жизни свет.

— Так за слова я благодарна,
И отогрел ты сердце мне,
Тобой хоть замуж я и звана,
Но я отказ даю тебе.

Я лучше так пойду с тобою,
В роду не венчан ведь никто,
На всю-то жизнь ты выбран мною,
А в церковь — даже ни за что!

16

- Так ты опять боишься церкви?
( Начать бы было надо так )
Не мог преодолеть я тверди,
И убедить не мог никак,

В проклятье мнимом, что над родом,
Над нею тяготит давно,
Как будто род родился с кодом,
И колдовство с ним рождено.

Опять пытался спорить с нею,
И доказать, прощает бог;
Но спорить с ней уже не смею,
Ей доказать ничто не смог.

С каким-то гневным отрешеньем,
Сорвала с головы платок,
В лицо швырнула с намереньем,
Но знал уже, я в ней сей «толк».

Бороться начали мы с нею,
Хотел отнять у ней цветок,
От сей борьбы я просто млею,
И знак тому – её платок.

Без сил уж  падая на землю,
С собою увлекла меня,
Ведь наши чувства же не дремлют,
Понятно, это всё – любя.

И обхватив меня за шею,
С дыханьем частым мне в глаза,
В одном порыве слились с нею,
Угасла девичья гроза.

В глазах  Олеси крупны(е) слёзы:
Расстались поздно ночью мы,
Её «прошибли» видно грёзы:
— О чём, Олесь, тоскуешь ты?

— Ты, Ванечка, хороший, добрый,               
И вижу, любишь меня ты,
Ты мой мужчина бесподобный,
Мне б ублажить твои мечты.

Ну, например, был бы доволен,
Чтоб в церковь я когда пошла,
Тогда бы ты и был спокоен,
Что утешенье я нашла.

Не мог ответ я дать ей сразу,
Обдумать должен был ещё,
Совет мог понят бы приказом
И отвечать должён за всё.

Но победив такие мысли,
Сказал: «Приятно было б мне,
Тебя привлечь к нормальной жизни,
Не оставаться в стороне.

Тогда с тобой венчаться сможем,
Подобно людям округ нас,
И быт наш станет тож пригожим,
И не такой, как он сейчас.

Законны будут детки наши,
Счастлива будешь ты со мной,
И жизнь у нас тож(е) станет краше,
Гордиться буду я тобой».

Она ушла, но беспокойство
Внезапно вспыхнуло во мне,
И мысли все другого свойства
Уже рождались в голове.

Хотел догнать, сказать ей срочно,
Чтоб в церковь не ходить бы ей,
Но свой порыв как бы нарочно,
Я заглушил уже скорей.

Я сам себе тогда признался:
- Ты, Ваня, суеверным стал,
Наверно, чарам ей поддался,
Зов сердца слышать, час настал.

Не слушал  ты своих предчувствий,
Каки(е)-то смутные они,
Теперь же верю: сердца чувства
Есть настоящему сродни.

17

Но вот и Троица Святая
Объяла и связала всех;               
А я, дела свои верстая,
Нет места просто до утех.

Отбыл в соседнее местечко
Дела заканчивать свои,
Но беспокойное сердечко
Впитало страхи в эти дни.

Я возвращался  пополудни,
Я ехал через всё село,
И весь народ, что пчёлы-трутни,
Всю площадь ими занесло.

Там трезвых нет, все были пьяны,
Бутылки, кружки в их руках;
Подумал я, каки(е) изъяны
В угаре пьяном  в их умах.

Заметил я враждебны(е) взгляды,
С трудом протискался вперёд,
Они летели, как снаряды,
Которые бросал народ.

И вдруг какой-то пьяный выкрик
Едва донёсся до меня,
А вслед ему и хохот дикий,
Как колокол, в ушах звеня.

И женский голос так пугливо
Унять пытался крикуна:
— Да что орёшь, ты пьяно диво,
Услышит, будет нам сполна!

— А мне-то что, он не начальство,
Он только у своей в лесу...
И фраза пошлая с нахальством,
Взметнула хохот на весу.

Охвачен чувством я тревожным,
Конечно, поспешил домой:
— Приказчик с сообщеньем важным, —
Навстречу мне Ярмола мой.

Приказчик тоже шёл навстречу
И с ходу руку пожимал,
И для начала своей речью
Свою он скуку разогнал.

Он  рассказал о том мне с ходу,
Каку(ю) картину видел он:
— Полно на площади народу,
Глушил всё колокольный звон.

Поймали ведьму там из лесу,
А у толпы один закон,
Коль поклоняется лишь бесу,
То в церковь ей создать заслон.

Я понял, что Олеся это,
Любовь, толкнув пойти туда,
Её все мнимые запреты
Преодолела без труда.

Уж позже я узнал подробно,
Как это всё произошло,
Как самосуд, ему подобно,
Людей невеженства всё зло.

Чутьё меня не обмануло,
Боязнь переломив свою,
Любовь ко мне её толкнула,
Решила: церковь я стерплю.

Поспела к середине службы,
У входа простояла всю,
Ведь ей же только было нужно
Сказать приходом: «Я люблю!»

Ей надо знать, что бог прощает,
Кто храма перейдёт порог.
Она себя всю превращает
В обитель, где всем правит бог.

Приход её – замечен всеми,
Смотрели часто все назад,
Во взглядах их угрозы тлели,
Она нарушила уклад.

Здесь колдовство несовместимо,
И ей не место среди нас,
Совсем к такому нетерпимы
И наказать  должны сейчас.

Молитву всю к концу всей службы
Она стояла у дверей,
Но дики(е) взгляды ей все чужды,
Напоминали ей зверей.

Когда же вышла уже из церкви,
Кольцо сомкнулося из баб,
И в криках их — угрозы смерти,
И зов угрозы не ослаб.

Угрозы сыпались всё боле(е),
Гвалт бабий раздражал толпу:
— Достойна ты позорной доли,
Её обмазать дёгтем всю!

Тогда она в припадке злобы
Напала на одну их них,
И вырвалась, но крик утробы
Был громок так, что рёв утих:

— Я Вам никак всё не забуду,
Прольёте слёзы Вы потом,
Я отомщу и мстить я буду,—
Над ними будто грянул гром.

Сев на коня, я в быстрой скачке,
Прервав рассказ, я понял всё,
Об этой страшной бабьей драчке,
Узнать всё точно от неё.

18

Что думал я во время скачки,
Мне даже трудно описать,
Плохое всё, что было в сказке,
И вынуждало так страдать.

Но вот уже вошёл я в хату,
Казалось мне, её там нет,
Стою, смотрю я на палате,
Лежит ли кто сквозь тусклый свет.

— Да не шуми ты, окаянный,
Тебе прочистили мозги,
Дождался, мой голубчик славный,
Как встречи с церковью «сладки».

Кабы не лез, куды не надо,
Не подбивал идти туда,
Вас миновал бы праздник ладно,
И не случилась бы беда.

— Да не манил, даю я слово,
Хотела так она сама, —
Я всё оправдывался снова
Пока Олеся всё спала.

Ушла последняя надежда,
Дрожала вся, лица в ней нет,
На ней изодрана одежда,
На теле всём кровавый след.

— Счас огневица началася,
Замолкла только лишь сейчас,
Ей церковь-то на что здалася,
Пущай живёт она без нас.

Вдруг голосочек тихий очень
Донёсся еле до меня,
Обычно был он очень сочен,
Его расслышал еле я.

— Орать кончай и так мне тошно,
Бабуся, кто это у нас?
— Примчался я, как только можно,
Олеся, это я у Вас.

Сегодня я с утра пораньше
Поехал в город по делам,
А вот, что с Вами было дальше,
Беда пришла внезапно к Вам?

Не отрываясь от подушки,
Откинув руку лишь назад,
Вся голова и даже ушки,
Смотрелось всё, как страшный ад.

— Хочу я видеть, мой Ванюша,
Да не могу, побита вся,
Но бабку ты мою не слушай,
Смотреть противно на меня.

— Меня прости ты, дорогая;
— Ну что ты, ты не виноват,
Одна я глупая такая
Полезла в храм, будь он проклят.

— Послать за доктором, родная,
Так согласись один хоть раз,
Сейчас серьёзно ты больная,
Спокоен буду я тотчас.

— Я не больна, мой Ваня милый,
Не допустила б и больна,
Сама себя всегда лечила,
Я в этом деле тож вольна.

Но ты мой доктор самый лучший,
Твоё присутствие одно;
Не будь, Ванюша, такой скучный,
Не дай скатиться мне на дно.

Я приподнял головку спешно,
Румянцем жжёт лицо больным,
Поцеловал я в губки нежно,
Лицо же было мне родным.

Всё в синяках лицо и шея,
Её избито тело всё,
Смотрю в лицо ей, сожалея,
Что не был в церкви с ней давно.

Я целовал вторую руку,
Другой же — гладила меня,
Я разгонял любовью скуку,
Проникся я ещё тогда.

Меня душили зло и ярость,
Ведь пострадала за любовь,
Мы славно с нею жили малость,
Зачем же в этом деле кровь.

— Ну, полно, полно, Ваня милый;
Я больше слёз сдержать не мог,
Давно любовью с нею слитый,
В плечо уткнулся, занемог.

Рыдал я, сотрясаясь телом,
И утешала, как могла:
— Досталось, нынче, мне поделом,
Но я жива и чуть слегла.

Нам хорошо пока мы вместе,
Но мы расстанемся с тобой,
Не дай бог, что случится если,
Не миновать нам и разбой.

Ведь я со зла грозилась мщеньем,
Зачем же в грех вводить людей,
От ведьмы все наши лишенья,
Ведь скажут, всё стоит за ней.

19

И бабка, вспомнив как когда-то,
Держа Олесю на руках,
Толпа громила её хату,
Бежала с ней на всех порах.

— Нет ни родных и ни знакомых,
Куда ж пойдёте теперь Вы,
Вам для устройства дел законных,
И деньги, наконец, нужны.

А как же мне-то быть, родная,
Совсем забыли обо мне,
Мне что, забыть тебя, не зная,
Ведь ты жена моя уже.

Мою главу обняв руками,
Расцеловав меня всего:
— Вот что, Ванюша, между нами,
Так не выходит ничего.

Нам не судьба всегда быть вместе,
Гаданье помнишь ты моё?
Како(е)-то странно(е) чувство мести,
Не даст совместное житьё.

Не будешь счастлив ты со мною,
Моё лишь беспокойство в том,
Прошло у нас всё стороною,
Не дав создать нам общий дом.

Разубедить старался снова,
И счастье рисовал я с ней,
Но, как и прежде, не готова
Поверить мне из-за людей.

Людей невежественных, грубых,
Завистливых и просто злых,
Причин и обстоятельств острых
Или ещё каких иных.

Она лишь головой качала,
Целуя руки все мои:
— Нам только горе, — повторяла:
— Заполнит нашей жизни дни.

Я был растерян, с толку сбитым,
Её упрямством вековым,
Спросил я голосом разбитым,
Совсем, совсем почти глухим:

— Ваш день отъезда должен знать я,
Надеюсь, сообщишь ты мне;
— Ванюша, мы с тобою счастья
Обоим дать смогли вполне.

Мне важно, был со мной ли счастлив,
Жалел ли, что узнал меня,
Мечтал ли о другой отчасти,
Не упрекал ли ты себя?

Ты ревновал, иль недоволен,
Скучал ли ты когда со мной?
Ты был оставить меня волен,
Но я довольная судьбой.

— Ты ж видишь всё, моя Алёна,
Лишь очарован я тобой,
С тех пор достойна ты лишь трона,
Желал с тобой жить, не с другой.

И руки положив на плечи,
С любовью глядя мне в глаза:
— Как прекратятся наши встречи,
Так прошибёт тебя слеза.

Невзгоды все лишь лечит время
И вспомнишь обо мне легко,
Свалилась на тебя, как бремя,
Ведь нам обоим тяжело.

Иди домой теперь, любимый,
Устала, поцелуй меня,
Целуй сюда… ещё…, родимый,
Я буду помнить век, любя.

— Так ты прощаешься со мною,
Уже как будто навсегда;
— Не знаю, Ваня, я не скрою,
Уже быть может — никогда.

Ты наклонись-ка мне на ушко,
О чём ещё жалею я;
Сокрыла глас её подушка:
— Зачать бы от тебя дитя.

Простившись, вышел на крыльцо я,
За мною бабка вышла вслед,
Пол неба туча, закрывая,
Грозила много сделать бед.

Глаза подняла вверх старуха,
Качнула важно головой:
— Кака(я)-то нам грозит проруха,
Беда придёт сама собой.

20

Внезапно вихрь гнал пыль столбами,
В село почти въезжал уж я,
На землю яростно упали
Уж капли первые дождя.

Блеск молний длился беспрерывно,
Раскаты грома трясли мир,
Стена дождя лишь неразрывно
Плясала на деревне пир.

Затихнув в несколько мгновений,
Он с новой страстью застучал,
И крупный град со страшным рвеньем
Всю землю с небом он смешал.

У всех домов разбиты стёкла,
Страдает ветхое жильё,
Что только может быть промокло,
Нет слов, чтоб высказать здесь всё.

Весь урожай погиб мгновенно,
Был самый крупный тот урон,
Беда большая — несомненно,
По всей округе стоял стон.

Ярмола сам забил тревогу:
— Паныч, — он голосом глухим:
— Вам лучше быстро, да в дорогу!
Не стал я спорить больше с ним.

Я вспомнил лесины угрозы,
Что так пророчила она,
И понял, не подарят розы,
За то, что сделала гроза.

Бранить-то будут все Олесю,
Она грозилась отомстить,
И я, продумав всё и взвесив,
Рванулся в лес оповестить.

Я, подбегая к хате, вижу,
Открыты окна, двери все,
И голосов уже не слышу,
Пустая хата уж совсем.

Пустая хата, беспорядок
И бегства спешного следы,
Один предмет был очень ярок,
Наследство от такой беды.

Из бус красивых ожерелье,
Их все кораллами зовут,
На память мне от увлеченья
Всем тем, что люди в жизни ждут.

Любил я страсть мою Олесю,
Я знал, и сам я был любим,
Но недопетую ту песню
Забыть придётся, нам двоим.
               
Ноябрь 2008.







Олеся

(по А.И.Куприну)

(произведение переработано и приблизилось к поэтическим стандартам)

1

Однажды городской писатель,
Не находя для прозы тем,
Был в глушь отправлен, как «спасатель»,
Чтоб доказать коллегам всем,

Что надо клад искать в народе,
Он есть среди крестьян в глуши,
Легенд, преданий много, вроде,
Из них так многи(е) хороши.

Обосновался он в Полесьи,
В деревне той совсем глухой,
Она «запёрта» в поднебесьи,
С трудом найти её порой.

Надежды он питал большие,
Средь люда тёмного живя,
И что сюжеты золотые
Черпнёт от местного житья.

В пустом помещичьем там доме
Он занял комнату одну,
Но оказался он, как в коме,
И с ходу не везло ему,

Народ всегда его чурался,
Хотел знакомства завести,
Но всё же он, как ни старался,
Мосты не мог он навести.

Имел какие-то лекарства,
Пытался он лечить народ,
Но отказался он от «барства»
И вскоре сделал разворот.

Диагноз ставить невозможно,
Болезней признаки у всех
Одни и те же – это сложно,
Здесь почва только для потех.

— Так что ж болит у Вас, милейший?
Вопрос таков обычный мой;
—  В сер;дине, недуг сильнейший,
Печёт, как бес сидит какой.

В дальнейшем поведу рассказ
От первого лица: так легче,
И незатейливый мой сказ
Вам понимание облегчит.

Чтоб время всё не быть в заботе,
Я нанял там себе слугу —
Хороший спутник на охоте,
Он делал всё, что по дому.

Он самый бедный был в деревне,
Ленивым самым мужиком,
Свои он пропивал все деньги,
На что же жить было потом?

Но был охотник он хороший,
И хорошо он знал и лес,
Как проводник вполне пригожий,
Зато в ученье он – балбес.

Чтоб научить, просил Ярмола
Свою фамилию писать,
Но голова настолько «гола»,
Его б «рептилией» назвать.

Метёт уж с самого приезда,
Не повезло с погодой мне,
Запорошило все подъезды.
И видно было, как в окне.

И лес гудел глухой угрозой,
Дрожал от вьюги старый дом,
Сидеть же дома нету сносу,
Он годен только лишь на слом.

Печные воющие трубы,
Холодный и опасный дом,
Трещат от ветра бревна сруба,
И к горлу будто катит ком.

Бродил по комнате, тоскуя,
Не знал я, чем занять себя,
И ветер делал всё, ликуя,
И, наконец, достал меня.

— Откуда ветры здесь такие?
— Да разве знать Вам не дано;
— Они какие-то здесь злые;
— А нам-то местным всё равно.

— Так я скажу Вам по секрету:
Веселье ведьмино в лесу,
Я знаю все её «приветы»,
Концерт даёт она бесу.

— Так есть у Вас тут ведьма тоже?
— Колдуньей названа она;
Лет пять назад, а может позже,
Такая ведьма у нас была.

Её у нас уж все тут знали,
Она народ весь довела,
Так с дочкой вместе и прогнали,
Творила всякие дела.

Пошло от ней по всей деревне
Уж слишком многого вреда,
Случай запомнился тот в ней мне,
А раз — случилася беда.

Просила злотый та колдунья
У нашей женщины одной,
Она сказала: «Ты же врунья,
Иди, ступай к себе домой».

- Ах так , - сказала ведьма эта:
- Ты будешь долго помнить зло,
Какое я тебе за это,
За жадность шлю тебе назло.

С тех пор у молодицы этой,
Болеет часто её дитя,
И в аккурат к самому лету
Дитя предстало совсем зазря.

Тогда-то хлопцы всей деревней,
Ту ведьму с внучкой – да  взашей,
Прогнали в лес — обычай древний,
Сломали хату даже ей.

— А счас-то ходят к ней же люди?
— Да бабы бегают иногда,
В недобрый час гадать им будет,
Кто заболел, чтоб помогла.

— Так, значит, знают, люди всё же,
Где ведьма прячется сейчас?
— У Бисова Кута, похоже,
За шляхом Ириновским враз.

— Сведи ты к ней меня, Ярмола,
Дорогу знаешь понял я;
- Нет, нет, зачем мне та крамола,
Несчастий много будет зря.

Подумал я, какое счастье,
Что встречу ведьму, наконец,
Для многих это ведь несчастье,               
А для меня – как леденец.

Сгодится может для рассказа,
Иль для чего-нибудь ещё,
Для выполнения заказа,
Здесь интересно всем и всё.

2

Совсем внезапно потеплело,
Уже ждала охота нас,
И ружья мы собрали в дело,
Пробил охотничий наш час.

Я заблудился вдруг случайно,
И получилось как-то так,
Исчез наш заяц нечаянно,
От трёх предпринятых атак,

В обход послал меня Ярмола,
В кустарник провалился сам,
Вброд по болоту долго брёл я,
И не поверил я глазам.

Пред странной хатой очутился,
Подумал, здесь живёт лесник,
С дороги я, наверно, сбился,
В болото по колено вник.

Увидел, то была не хата,
Когда я ближе подошёл,
Чуть над болотом вся поднята,
Я будто в сказку счас зашёл.

Она смотрелася, как в сказке,
На курьих ножках та изба,
И ожил я, как будто в стряске,
Сбылась, в конец, моя мольба.

Изба была совсем уж древней
И покосилася на бок,
Не сыщешь хату боле бедней,
Вид придавал ей долгий срок.

Да стёкол в окнах не хватало,
Изба имела жалкий вид,
А вместо них тряпьё торчало,
С годами вид избы побит.

Колдунью здешнюю увидеть,
Мой нарастал всё интерес,
Да разве мог я всё предвидеть,
Свалилось всё как бы с небес.

Дверь отворил, нажав на ручку,
Вошёл — не видно ничего,
А возле печки кака(я)-то «кучка»
Зашевелилась вдруг легко.

Когда глаза привыкли к свету:
Сидит старуха на полу:
— Здоровья Вам, — я ждал ответа,
Я встретил здесь бабу Ягу.

Так вот она, лесная ведьма,
Мануйлихой слывёт она,
Она подходит непременно,
В народный эпос лишь сполна.
 
Худа и дряблый подбородок,
В лице — висящий, длинный нос,
Холодный взгляд был очень зорок,
Её мой удивил вопрос.

— Так ты Мануйлихой зовёшься?
Ответом клокот был в груди:
— Ты кто ж такой, коль не смеёшься,
Зачем пришёл, скорей уйди.

Как будто карканье какое
С беззубого срывалось рта,
Да прозвище такое злое
Передавалось неспроста.

— Всегда меня так звали прежде,
Теперь «Зовуткою» зовут,
А если просто, по невежде,
То просто «уткою» кличут.

Ты к нам пожаловал зачем же?
— Заблудший, мне бы молока,
Здесь не бывал я ране, прежде;
— Многи(е) ходют, как бы пока.

Мы разносолов Вам не держим;
— Не любишь, вижу ты гостей;
— Так расскажи-ка нам, заезжий,
Охоча я до новостей.

Я понял с ней по разговору,
Старуха не из здешних мест,
И чтоб не дать возникнуть спору,
Вернулась снова в свой насест.

Уткнувшись вновь в свою работу,
Неинтересен был ей я,
Её терзала лишь забота,
Что тратит просто время зря.

— А можно хоть воды напиться?
— Вон в кадке, пей же сколько хош;
— Водой такой и отравиться;
— Пей, коль в наши дебри вхож.

Иди, иди своей дорогой,
Ступай, мой батюшка, ступай,
Да не суди меня ты строго,
И лихом ты не поминай.

3   

Не получилось разговора,
Огромен был мой интерес,
Не то, чтобы была и ссора,
В её глазах терял я «вес».

И я придумал сразу средство,
Расшевелить старуху как,
Доверье ввергло её в действо,
Как кнут, монета в четвертак.

Зашевелилась на монету,
Видать монета ей важна:
— Не дам тебе монету эту,
Её ты заслужить должна.

С трудом поднялась она с полу:
— Пойдём, касатик мой, к столу,
Не помню я, в какую пору,
Уже давно не ворожу.

Хотя забыла я и много,
Но для тебя — уж так и быть,
Обычай соблюдай ты строго
И руку должен золотить.

Отдал, как обещал монету,
За щёку сунула её,
Раскинув карты и валету
Отдала вниманье всё.

— Дорога дальня с интересом,
С бубновой дамой разговор,
В богатом доме под завесом
Король трефовый приговор:

Приятны(е) хлопоты присудит,
Получишь деньги каки(е)-то ты,
Тебя на много не убудет,
Твои чтобы сбылись мечты.

Застолье ждёт тебя в компани(и)
И жизня долгая твоя…

Подняла голову внезапно,
Напрягши весь свой острый слух,
Услышав женский голос ясно,
Её лицо скривилось вдруг.

А голос звонкий всё сильнее
Так быстро в хату проникал,
И чудной песенкой своею
В ушах приятно отдавал.

— Иди, иди-ка, ты соколик, —
Хватила нервно за рукав,
И, как испуганный тот кролик,
Из рук все карты побросав.

Явилось чудо на пороге,
Вдруг резко распахнулась дверь,
Вернулась внучка ли с дороги,
Не знаю кто это, иль дщерь?

Держа передник пред собою,
В нём были крохотны(е) птенцы,
От писка их не быть покоя,
Пока голодные они.

Меня тотчас она увидев,
Румянцем вспыхнуло лицо,
И чтоб никто их не обидел,
Хотела вымолвить словцо.

Но первой спохватилась бабка:
— Заблудший барин вот у нас,
Дорогу ищет он до тракта,
Прощай, соколик, в добрый час.

И чтобы завязать знакомство,
К ней обратился, не «смутясь»,
Немного было вероломства,
Такой не видел, «отродясь»:

— А можешь ты, красна девица,
Дорогу показать на шлях?
А то не дай бог заблудиться,
Мне не застрять тут второпях.

На печку птичек посадила,
Из хаты, молча, вышла в лес,
Меня с собой препроводила,
Заметил в ней я интерес.

4

- Вот тропку видите, по ней
Идите прямо до колоды,
Затем тропа идёт левей,
А дальше – лесом, прямоходом.

Меж тем я любовался ею,
Настолько редкой красотой,
Я просто душу свою грею,
И ноги сами шли в застой.

Стройна, высока и игрива,
Брюнетка, чуть за двадцать лет,
Она лесное просто диво
И красивей не видел свет.

В лице излучиною брови,
Больши(е), блестящие глаза,
Смугла, нездешней видно крови,
Как настоящая гроза.

Лукавство, властность и наивность,
И ярки губки, рот красив,
Лишь подтверждало её дивность,
А вид совсем и не спесив.

— А жить одни Вы не боитесь
В такой заброшенной глуши?
Вы страхов здесь же натерпитесь,
И люди ходят здесь чужи.

Кроме волков, другое может,
И снегом даже занести,
Никто Вам тут и не поможет,
Избу и деревом снести.

Пожар ведь может разгореться,
И наводненье, не дай бог,
А средь беды куда ж Вам деться?
Вам же не выйти за порог.

— Никто не ходит, слава богу,
Нам и никто не нужен тут,
Начальство лишь сюда дорогу
Прекрасно знает, просто жмут.

Да Вы-то сами кто такие?
— Я не начальство, с охоты я,
Мы с другом люди и не злые,
Не знаем здешние места.

Я в разговор вступил охотно:
— А что, боитесь Вы людей,
Жить не дают Вам здесь вольготно,
Аль среди них какой злодей?

— Вот в том-то есть оно и дело,
Простые люди — ничего,
Но вот начальство озверело,
С нас нищих просто тащат всё.

Да бабку всяко унижают:
— Ты ведьма, — что и говорить,
Слова плохие называют,
И не дают совсем нам жить.

Меня не трогают, боятся,
Ко мне не пристают совсем,
Я над собою издеваться,
Не допускаю сих проблем.

Вот землемер один, нахально
Ласкаться вдруг ко мне посмел,
Так приласкала, что печально,
Видать, что помнит свой удел.

И независимость, и гордость,
Её насмешливы слова,
Что в деле том сквозила твёрдость,
Её достойна похвала.

— Нам и людей-то и не надо,
Мы разве трогаем кого?
Вот мыло, соль купить бы к ладу,
Но отношенье к нам строго.

— А мне-то посещать Вас можно,
Хоть Вы не любите людей;
Почувствовал, сие возможно,
Повёл себя я чуть смелей.

Она смягчилась как-то странно,
Ушла суровость и с лица,
И было очень мне отрадно
С ней обращаться без конца.

Её лицо чуть просветлело,
Застенчивым так стало вдруг,
Оно как будто молодело,
Улыбкой светит всё вокруг.

— Мы с бабкой скучные ведь люди,
Да делать что у нас с ружьём,
Коль Вы добры, греха не будет,
Что ж, заходите, мы вас ждём.

— А что, боишься, неужели?
— Вот только, чтобы без ружья,
Охотники все надоели,
Ничто и не боюсь-то я.

Зачем бить пташек, зайцев тоже,
Они безвредны, жить хотят,
Их ремесло совсем негоже,
Они-то, что хотят, творят.

Но заболталась я тут с Вами,
Сердится бабка на меня,
Так до свиданья, кто ж Вы сами?
Коль говорили не шутя.

— Постой! А как же твоё имя?
— Алёной иль Олесей звать;
Ружьё на плечи тут я вскинув,
И зашагал до дома вспять.

5

Пришла весна и ранней, дружной;
Всё пробудилось ото сна,
Зима казалась безоружной,
Вся жизнь под снегом всё спала.

И небо отражалось в лужах,
Пищали звонко воробьи,
Что писк звенел их даже в ушах.
Итог всех птиц с зимой борьбы.

Уже сошёл и снег повсюду,
Земля видна и полна сил,
Клочки его лишь таять будут,
И запах ветер разносил.

Земли оттаявшей паренье,
Что пьяным запахом весны,
Лишь поднимало настроенье
Моей мятущейся мечты.

Позывы сладостных желаний.
Вливалась в душу сладка(я) грусть,
И грустных чувств в их ожиданье,
Я весь по комнате мечусь.

Глаза зажмурив, даже лёжа,
Все мысли в голове о ней,               
И, как бутылку откупорив,
Налить осталось да и пей.

Казался мне в воображенье
Её прекрасный внешний вид,
Небесной красоты виденье,
С улыбкою — надёжный щит.

И тело стройно(е), молодое,
И пышна(я) её женска(я) грудь,
И голос — пение златое
Мне не давали всё уснуть.

В её словах, в её движеньях
Была  уверенность во всём,
В ней поселилась от рожденья,
И выражалась она в том:

Присущ ей ореол таинства,
Жила в болоте и в глуши,
Здоровы(е) силы материнства,
И верность девичьей души.


Влекло меня всё это время,
На курьих ножках в ту избу,
Меня давило просто бремя,
Их как-то облегчить судьбу.

В надежде встретить мою фею,
Чей образ стал мне дорогой,
Теперь уже сказать я смею,
Уже шагал к избушке той.

Я чай и сахар взял с собою,
Чтоб бабку как-то умаслить,
Когда, как гость идёшь порою,
То принято и угостить.

Застал обеих женщин дома;
Олеся, сидя, пряла лён,
А я, как им уже знакомый,
Был нетерпеньем опалён.

Меня узнав, всё вдруг упало,
Глядели обе на меня;
— Всем Вам поклон, что с Вами стало,
Не узнаёшь ли ты кто я?

Я заходил узнать дорогу,
Как заблудился тут у Вас,
Да ты гадала мне подолгу,
Сидел я тут, наверно, час.

— Не помню, батюшка, не помню,               
Но что ты позабыл у нас,               
Да не пойму, что так любовно,
 К нам снова занесло-то Вас?

Простые, серые мы люди,
Здесь делать нечего тебе,
В лесу-то места мало ль будет,
Где разойтись, гуляй себе.

Не ожидал сего решенья,
Не зная, что мне делать вдруг,
С беспомощным я выраженьем
В Олесю вперил свой испуг.

Улыбнувшись незлой насмешкой,
Она к бабусе обратясь:
- Не бойся, бабушка, нездешний,
Здесь не бывал он отродясь.

Садитесь вот сюда на лавку
И будьте гостем здесь у нас.
И  наступление на бабку
Повёл я смело в этот раз.

6

- Сердита ты, бабуля, очень,
К тебе чуть гости на порог,
Браниться ты сейчас же хочешь,
А я принёс тебе сверток.

Подарки я достал из сумки
Тем я заворожил её,
Мои гостинцы по задумке
Весь гнев стряхнули, как зельё.

- Тебе вот чай и сахар, бабка,
Да не сердись ты на меня.
Она схватила всё в охапку,
Смотреть заставил я себя.

На Олесю, её работу,
Как ловко пряжу мнёт она,
Средь всех забот, одну заботу,
Наткать для платьев полотна.

Рукой левой кудель сучила,
Белу(ю) и мягкую, как шёлк,
Правой – веретено крутила,
В том деле, видно, знала толк.

На взгляд работа та простая,
Но навык, ловкость здесь нужна,
Веретено вниз опуская,
Вверх поднимала вновь она.               

Мелькали руки все в работе,               
Ах, как красивы у неё,
Они всё время лишь в заботе,
Сработать как своё «жнивьё».

В избе молчание повисло,
И жужжанье веретена
В руках Олеси еле слышно,
Работой слишком занята.

— А что гадала Вам бабуся,
В гаданье верите ли Вы?
— Сказать уж точно не берусь я,
Знакомо всё до простоты.

«Дорога», «интерес» какой-то,
И «дама» пик, «король бубей»,
Всего наговорила столько,
Что распугает всех людей.

— Гадает так, стара бабуся,
И опасается она,
Что за гаданья те начнутся
На нас гонения сполна.

— А ты мне погадать-то можешь?
— Нет, нет, не буду ни за что.
— Наверно, просто ты не хочешь;
— Да нет, совсем это не то...

Судьбу мне предсказали карты,
Без вас гадала я уже,
Чем ими высказанной правды,
Не было только бы хуже.
Нельзя гадать судьбу повторно,
Пытать два раза же нельзя,
Ведь оказаться может вздорной,
Судьба ведь скользкая стезя.

Заитригован я, конечно:
— Так расскажи же мне без карт,
Что про судьбу мою беспечну(ю);
Меня забрал уже азарт.

— Не, нет, не надо, не просите, —
Просящим взгляд был у неё:
— Плохое вышло, как хотите,
Теперь я расскажу Вам всё.

Вы человек, хотя и добрый,
Но не сердечна(я) доброта,
Какой-то слабый Вы и сдобный,
И в жизни будет много зла.               

Вы любите вино и женщин,
И сердце в Вас так холодно,
И в вашей жизни много трещин
Быть могут просто заодно.

А тот, кто Вас уже полюбит,
Так много горюшка хлебнёт,
И Вас, конечно же, осудит,
А может даже и умрёт.

Не будет радости Вам в жизни,
Случатся страшные дела,
За смерть Вам близкого на тризне,
Вас самого-то смерть ждала.

В какую будет это пору,
Сейчас не дам я Вам ответ,
Или случится очень скоро,
А будет ли чрез много лет.

Любовь одной трефовой дамы
Грозит Вам пасть со стороны,
Вы влюблены в неё и сами,
А дама — ладной красоты.

Поправив волосы, краснея,
Я бросил на Олесю взгляд;
— Вам нагадала ворожея:
Да, да, такой вот мой расклад.

—А что же с дамой дале(е) будет?
— А дальше — плохо будет с ней,
Позор чрез Вас ей бог присудит,
Что в жизни не забыть своей.

— Ведь обмануть могли же карты,
Олесь, послушай-ка меня,
И в картах элемент азарта,
Зачем губить же даму зря?

— Вот вышло так, того не знаю,
Стрясётся это через Вас,
Я в карты просто не играю,
Так чую я недобрый час.

Я и без карт-то вижу много,
Примеров много тому есть,
Взгляну в лицо я на такого,
И лезет мне дурная весть.

Случилось с мельником Трофимом,               
Пред мной как неживой стоял,
И Яшка – конокрад «любимый»
За ним тож вскоре он предстал.

Совсем мне сделалось неловко,
Олеся перестала прясть,
Сидела, опустив головку,
В глазах её – такая страсть.

И страсть, и ужас и всё вместе,
Покорность силам тёмным всем,
Они пришли из поднебесья
И нами властвуют совсем.

7

Старуха уж сварила ужин,
И приглашён я был к столу,
Нехитрый ужин, но так нужен
И согласился потому.

Похлёбка — ужин это просто,
Простой какой-то крупнячок;
Но всё настолько было сносно,
Чтоб заморить свой червячок.

Я их благодарил обеих,
Прощаться начал я тотчас,
А то гостеприимство всё их,
Мне очень кстати ведь сейчас.

- Хотите, провожу немного?
- Какие  проводы ещё,
И так вниманья слишком много,
Как бы, не стало горячо.

Так отозвалася бабуся,
Чтоб проводить меня чрез лес;
— Бабуся я сейчас вернуся;
В неё вселился будто бес.

Тропинкой вышли на дорогу,
В густом вилась она лесу,
Заря вечерня(я) понемногу
Уже спускала завесу.

— А говорить ли люди вправе,
Колдуньей бабушку назвать,
К её такой почётной славе,
Иль к говорунье причислять?

— Она и в правду, как колдунья,
Бабуся старая сейчас,
Умела многое, не лгу я,
Вот честно, не дурю я Вас.

Лечить умела зубы тоже,
И от укуса змей, собак,
Клады указывала даже,
Судьбу гадать кому да как.

- Ты извини меня, Олеся,
Не обижайся на меня,
Вот если уши кто развесил,
То уверяю, это зря.

Я никогда не верил сказкам,
Сие притворство лишь одно,
Негоже дать таким закваскам
Морочить головы, грешно.

Пожав плечами равнодушно:
— Что думать Вам, я не указ,
Но если честно, я радушно
Вам показать могу сейчас.

Терпите стойко, как мужчина,
И дайте руку сюда мне,
И так мгновенно, как лавина,
Ножом «прошлася» по руке.

Кровь тут же выступила ярко,
На землю капать начала,
Но, обхватив своею жарко,
Шептала, на руку дыша.

Недолго длилось это действо,
Но руку вдруг свою разжав,
Я удивился чудодейству,
Порез там, будто не бывал.

И крови нет, пореза вместо
Одна царапина видна,
Как будто это само(е) место
Бальзам окутал всё сполна.

- Что, с Вас довольно, или мало,
Хотите что-то испытать?
Могу ещё,— но как-то вяло,—
— Вам кое-что и показать,

Вперёд идите очень смело;
Пошёл вперёд, но этот взгляд,
В спине вдруг что-то холодело,
Попал мне в спину будто яд.

Но вот пройдя шагов лишь двадцать,               
На ровном месте я упал,
Готов я ей уже и сдаться,
Но цел остался, как не знал.

- Сейчас вставайте и идите,
Не бойтесь, всё пройдёт у Вас,
Вы землю крепко так держите,
Случиться может вновь сейчас.

Прошёл всего шагов я десять,
Как растянулся в полный рост;
- Но опыт мой должны Вы взвесить,
Он в то же время очень прост.

- Ты объяснить должна, конечно,
Даётся как в твои года,
Что опыт твой так скоротечно,
На нас он действует всегда.

Чтоб избежать таких напастей,
Олесин сбивчивый рассказ,
Как над людьми владеет властью,
Ему лишь нужен пересказ.

Вот шаг за шагом, идя в ногу,
Шагает просто мне во след,
И в мыслях двигает к порогу,
Зацепиться себе во вред.

Порог ли там или верёвка,
Уже не важно, что там есть,
Но фокус сей, проделав ловко,
Держать умеет свою честь.

- Ещё могу я сделать, честно,
Что станет страшно как бы Вам,
И под конец даже уместно,
Урок последний я Вам дам.

Сидите в комнате — к примеру,
И вдруг находит страх на Вас,
Что задрожите как бы в меру,
Что трудно сделать мне сейчас.

Должна я знать жилище Ваше,
Увидеть прежде весь Ваш быт,
Меня не будет с Вами даже,
Чтоб мне не видеть весь Ваш стыд.

Должны Вы думать об увечье,
Когда я в комнату вхожу,
Хватаю Вас я за предплечье
Я Вас сидящим нахожу.

Я испугался не на шутку,               
Вцепилось чудище в меня,
Но всё уже через минутку
Закончилось, меня щадя.

— Ты мне не нравишься такая,
Ты словно чудище сейчас,
Совсем мне нравишься другая,
И страшна(я) рожа в этот час.

Твоя улыбка — просто чудо,
Тогда блестишь ты красотой,
Тобой я восхищаться буду,
Твоей девичьей простотой.

Олеся, ты лесное диво,
Не знаешь грамоты совсем,
Но если б знала, как красива,
Конечно, нравишься ты всем.

Откуда все твои познанья?
— Всё от бабуси шло ко мне,
Она ведь все народны(е) знанья,
Держала просто в голове.

— А где жила твоя бабуся,
Когда была ще молодой?
Ответить я Вам не беруся,
Прощайте, я пошла домой.

Я не спросила как-то раньше,
Мне Вас-то как же называть?
— Иван Тимофеевич;
— Так заходите к нам почаще
И нас прошу не забывать.

8

Я зачастил теперь в избушку
И радость видел на глазах,
А бабуля, как стара(я) клушка,
Ворчала, чуть ли не в слезах.

Невольно так у нас сложилось,
Что, проводив меня всегда,
Нам это так уже привилось,
Что рады оба мы когда,

Одни бродили мы друг с другом,
И разговор живой у нас,
Я с интересом вёл с подругой,
Чтоб с нею дольше быть подчас.

Старались мы продлить дорогу,
Общенье в радость было нам,
Скажу я честно, слава богу,
Награду дал моим годам.

Её натура самобытна,
Меня пленила красотой,
И до всего лишь любопытна,
Но отличалась простотой.

Её влекли народы, страны,
О всей Вселенной, о земле
И про явления природы,
Жила она в «кромешной мгле».

Всегда рассказ «глотала» жадно,
Не пропуская слов моих,
И было ей всегда отрадно
Всё время слушать о других.

Порой бывало очень сложно,
Я объяснить подчас не мог,
Но постепенно, осторожно,
Понятен был мне лишь итог.

Одно мелькнуло так словечко,
Мгновенно задан был вопрос:
— А Петербург — это местечко,
Поди, лесами он зарос?

— Столица наша — это город,
Огромен, камены(е) дома,
Всем россиянам очень дорог,
В четыре, боле(е) этажа.

Ютится много в них народу,
Живут в клетушках тесных там,
И света белого от роду,
Не видно будет в жизни Вам.

В них душно, не хватает света,
В подвалах сыро, солнца нет,
Но не найти на то ответа,
Когда в их жизни будет свет.

— Свой лес на город не меняю,
Противно в Степани мне быть,
Как на базаре я бываю,
И в городе не буду жить.

— А если мужа городского
Тебе пошлёт всевышний наш?
— Не надо мужа никакого,
Я здесь останусь и «шабаш».

— Ты молода, сильна, красива,
Как говорится, в теле кровь,
Любовь всегда нетерпелива,
Она преследует всё вновь.

— Быть может, полюблю — так что же?
Не стану спрашивать кого;
— Так значит замуж — бог поможет?
— Но в церковь мне — не до того.

В роду не венчаны все были,
Пойти я в церковь не могу,
Наверно Вы уже забыли,
Что перед богом я в долгу.

Мы обе с бабушкой — колдуньи,
Покорны души дьяволу,
Твои же мысли словно студни,
И нам они не ко двору.

— Хоть души дьяволу покорны,
Но жизнь пора уже менять,
Всё это дико, не позорно,
Как Вы не можете понять?

— Нет это многим недоступно,
Ведь я всё чувствую в душе,
Конечно, нам живётся трудно,
Назад дороги нет уже.

9

Едва коснувшись этой темы,
Наш спор закончился ничем,
Мои все доводы и схемы
Здесь не работали совсем.

Я рассказал ей о гипнозе,
Развеял миф порез руки,
Нажав на руку в нужной позе,
Кровь не должна уже идти.

- Ну, хорошо, про кровь поверю,
Другое чем же объяснить?
К примеру, вот я Вас заверю,
Мышей за день могу изжить.

Лечу водой я огневицу,
Её не лечат доктора,
Мою волшебную водицу
Они не любят никогда.

Любой Вам сон я разгадаю,
Могу с людей я порчу снять,
Я всем о будущем гадаю,
Ну что же – нечего сказать!

Ей объяснить её уменья,
Конечно, сразу я не мог,
Я убеждался без сомненья,               
И в спорах подводя итог,

Как её девичьи знанья,
Подвластны прошлым лишь векам,
Засели крепко так в сознанье,
И чрез столетья известны нам.

Но наши эти разногласья,
Нам не мешали вместе быть,
А наше общее согласье,
Судьбе на встречу вместе «плыть».

Услышать нежные тирады,
Пока ни слова о любви,
Но молчаливы(е) наши взгляды
Взывали — это зов крови.
Но отношения с Ярмолой
Что ухудшались с каждым днём,
Ему не было правдой новой
Мои визиты в ведьмин дом.

Он упрекал меня лишь взглядом,
Как собирался идти в лес,
Взорваться я готов снарядом,
Чтоб в споры он со мной не лез.

Он перестал со мной учиться,
Охота тоже невдомёк,
Боялся, что со мной случится,
С ним жизнь пошла уже не впрок.

Готов был дать ему отставку,
Жалел всегда его семью,
Рубля четыре имел он ставку,
Всё же помощь была ему.

10

Зашедши к ним однажды  в хату,
Я был ужасно удивлён,
Мои девицы, как на плаху
Собрались, я же – огорчён:

— У Вас тут что-нибудь случилось?
Я ж вижу обе не в себе,
Недолго их молчанье длилось,
Готовы не были к борьбе.

— Олеся, будь ты откровенна,
Смогу, не знаю я ль помочь,
Но мой совет какой, наверно,               
Наверняка бы смог ,,столочь,, .

Но взорвалась тотчас бабуля:
— Тебе же дело говорят,
Уж знаю я, что говорю я,
Что с нами будет, сотворят.

Скажу я Вам счас непременно,
Вчера урядник был у нас,
Он вёл себя особо вредно,
Прогнать грозился нас сейчас.

Мы угостили его водкой,
Видать совсем забыл потом,
Орал на нас охрипшей глоткой,
Со всем присущим ему злом.

Чтоб убирались мы отсюда,
Помещик новый лес купил,
Сушить болота будет всюду,
Помех никто чтоб не чинил.

Вам надо съехать добровольно,
А нет, так в порошок сотру,
В этап отправлю Вас невольно,
А хату Вашу я сожгу.

Всучить хотела ему взятку,
Так не берёт, а лишь орёт:
— Я здесь приставлен для порядку,
Плоха(я) молва о Вас идёт.
 
Я обещал помочь, чем можно,
Но твёрдо я не мог сказать,
Наверно, слишком дело сложно,
Коль отказался деньги взять.

Простилась холодно Олеся
И провожать-то не пошла,
И я, поклон им всем отвесив,
Ушёл, расстроен не спеша.

Я видел, что самолюбива,
Сердита на меня за то,
Что я вмешался так строптиво,
И на бабулю заодно.

11

С чего начать я думал долго,
Заботы выше моих сил,
Мне не хватало просто долгу,
Путём обычным я решил.

Вот как-то раз наш страж закона,
Жилища мимо проезжал,
И я рискнул с его же «трона»,
К себе я в комнату позвал.

Но отпирался он сначала:
— При исполненье, много дел;
— Для Вас нет лучше здесь причала,
Как отдохнуть,— позвать посмел.

— Хоть Вы и так при исполненье,
Ваш уважаю тяжкий труд,
Но рюмка старки в подкрепленье,
Вас уж давно с закуской ждут.

С подвала старка у магната,
И запах, как у коньяка,
На вид янтарно желтовата,
С утра «потешиться» б слегка.

И клюнул наш законник сразу,
Для покаяния души:
— Я обожаю ту «заразу»,
Давай потешимся в тиши.

Уже за рюмкой вроде пятой,
Спросил: «А дело Ваше в чём?
Жара, да будь она проклятой,
Гори всё медленным огнём».

Ещё он выпросил в придачу,
Лечить простуду будет впрок,
Как бы итог всему, на сдачу,
Бутылку старки «уволок».

Я попросил не трогать бабку,
И так им трудное житьё,
Живётся им совсем не сладко,
Под волей Вашей у них всё.

— Хоть подождите, что за спешка,
Хозяин новый всё решит,
Ведь не нужна за ними слежка,
Зачем же их-то ворошить.

— Но я же здесь рискую службой,
Каков хозяин — знает бог,
Напишет жалобу он тут же,
И Ваш урядник — за порог.

Они же в церковь-то не ходят,
Они же — язва здешних мест,
Знакомство с дьяволом всё водят,
Случись что, так народ их съест.

Ведь колдовство, лжепредсказанья,
Как чародейства их итог,
Закон лишь жаждет наказанья,
А Ваш урядник им помог.

А вдруг дойдёт всё до начальства,
В ответе буду я один;
Я упросил для постояльца,
Поскольку он здесь господин.

В ружьё, висящее на стенке,
Его упёрся пьяный взгляд,
В его желанья все оттенки,
Вошли, как жизненный уклад.

Я понял, нужно с ним расстаться,
Уже улажен был конфликт,
В душе позволил улыбаться,
Что быстро так он в дело вник.

— Такой обычай у черкесов,
И хоть ружьё сейчас моё,
Но в наших общих интересах,
Дарю я Вам своё ружьё.

Прошу принять в счёт дружбы нашей
На память эту чудну(ю) вещь,
Добро иметь от службы Вашей
Считать я буду лишь за честь.

— Да, передайте этим бабам,
Пока что их не трону зря,
Но, что одним спасибо как бы,
Не откупиться от меня.

Спасибо Вам за угощенье,
Я дружбой тоже дорожу,
Так до свиданье и почтенье,
От всей души я Вам скажу.

12

Я был несказанно доволен,
Что отстоял я их избу,
И в то же время «страшно болен»,
Лишь мог гадать я почему.

Вся, как чужая мне Олеся,
В её общении со мной,
Вдруг стал я ей неинтересен,
И разговор наш стал сухой.

Не оставалось прежней ласки,
Доверья не было во всём,
К всему относится с опаской,
Не знаю даже дело в чём.

Вся с напряжением в работе,
Мне в тягость был суровый взгляд,
Я постоянно был в заботе,
Чтоб был бы этот взгляд изъят.

Так что ж гнетёт прекрасну(ю) деву,
Чем провинился я пред ней,
Что нужно сделать на потребу,
Чтоб радость ей вернуть скорей?

Я видел, опускались руки,
Глаза смотрели просто вниз,
При том, испытывал я муки,
Не понимал её каприз.

Я должен думать был невольно,
Она не может мне простить,
Задел я гордость очень больно,
Урядник им позволил жить.

Что я вмешался в это дело,
Она зависит от меня,
Своим молчаньем она смело,
Упрек мне шлёт, насквозь сверля.

Прогулки наши прекратились,
Беседы больше не вели,
Мы с нею будто бы забылись,
Как вместе с ней домой мы шли.

Как провожала меня лесом,
Причём старались мы всегда,
Заполнить время интересом,
Расстаться же — была беда.

Её не видеть ежедневно,
Я понял, что уже не мог,
Тянуло к ней всенепременно,
Такой знакомства был итог.

Уже я не предвидел даже,
Что привязаться можно так,
Но сердце ведь всему подскажет,
Что чувство не сломить никак.

Настал период и тревожный,
Он был предвестником любви,
Ведь в нашей жизни всё возможно,
Коль полюбил, то с ней живи.

Меня тянуло к ней невольно,
Все мысли были лишь о ней,
В душе мне даже было больно,
Душою ранен был я всей.

На низкой сидя табуретке,
До вечера бывая с ней,
Росло к ней чувство в каждой клетке,
И не один, а много дней.

Весь божий день я с ней однажды,
Любуясь ею, был в гостях,
Не было в жизни такой жажды,
Я понял, что пришёл мне крах.

С утра почувствовал неважно,
Под вечер хуже стало мне,
Но как домой дошёл отважно,
Мне не приснится и во сне.

Шесть дней терзала лихорадка,
Терял сознанье иногда,
Потом неделю тоже гадкой,
Едва я приходил в себя.

Я просто поправлялся в муках,
Её не видя столько дней,
Как говорится, лишь в разлуках
Ты познаёшь всегда людей.

Подумал, тем её обижу,
Что не ходил я столько дней,
А как теперь её увижу,
Что я скажу при встрече ей?

Тянула в лес кака(я)-то сила,
В криву(ю) избу «моих подруг»,
А мысль одна в главе сверлила,
Олеся больше мне, чем друг.

13

Пошёл пешком я с нетерпеньем,
Едва прошедши мой недуг,
С огромным, что есть силы рвеньем,
В избушку навестить подруг.

Её не видел две недели
И только понял, наконец,
Что наконец-то в нашем деле,
Моим страданьям есть венец.

Меня увидев, побледнела,
Куда ж деваться мне, мила,
Она как будто онемела,
Похоже, всё меня ждала.

— А исхудали как, мой бедный,
Что с Вами, были Вы больны?
Но скрыть пришлось порыв победный,
За руки взявшись, мы вольны.
Бабуся тож топталась возле,
Друг другу мы, смотря в глаза,
Наш разговор ушёл на после,
Чтобы не грянула гроза.

Восторг не испытал сильнее,
В молчанье длившихся секунд,
Велел прижаться посильнее
Меж нами пробежавший зуд.

Светилось всё в глазах Олеси,
В любви признанья явный вид,
Упрёк за то, что всё не взвесив,
Не звал лечить, навлёк обид.

И понял я, что этим взглядом,
Отдалась мне как будто вся,
Без всех условий, без огляду,
Теперь на веки ты моя.

Уселись рядышком с ней вместе:
— Так расскажите точно мне,
Не удосужилась я чести
Чем лечат знать в твоей судьбе.

Не знала я,  что захворали,
За день бы вылечила Вас,
Чего ж за мною не послали,
Я прилетела бы тотчас.

Доверить докторам здоровье
Порой бывает и нельзя,
Они людское поголовье,
Чем лечат — это просто зря.

— Случилось всё это внезапно,
Ведь беспокойство лишь тебе,
В последне(е) время что-то явно,
Так равнодушна ты ко мне.

Поговорить с тобой нам надо,
О личной важности делах,
Ведь пред болезнею прохлада,
Держала нас всё не в ладах.

Взглянув на бабку боязливо,
В согласье опустила взор,
Без Вас мне было так тоскливо,
Сама с собой держала спор.

Уж солнце было на исходе,
Меня торопит всё домой:
— Скорей идите, ведь погода
Под вечер сырость прёт порой.

Так заболеть недолго снова,
А сырость вредна Вам сейчас,
Скорей пойдёмте, я готова,
Я гостя провожу тотчас.

— Пойдёшь ты всё-таки! Тревожно!
В упор, на бабку посмотрев:
— Пойду, болтать-то сколько можно,—
В ответе был на бабку гнев.

Что бабка недовольна ею,
Из разговора понял я,
Что над Олесей я довлею,
Что провожает она, любя.

— Ну да, не хочет, ну так что же,
Я вольна делать, что хочу,
Желанья на запрет похожи,
Насилья я не потерплю.

Мою Олесю за суровость,
Мне захотелось упрекнуть,
Чтоб объяснила эту новость,
В глаза с укором смел взглянуть.

— Так почему, Олеся, прежде
Остаться ты могла со мной?
О, если б знала, как надежде,
Играла ты моей судьбой.

Я ждал тебя ведь каждый вечер,
Меня проводишь ты опять,
Но, не дождавшись нашей встречи,
Один домой я плёлся вспять.

— Забудьте, мой голубчик это,—
Смогла лишь вымолвить она;
— Понятно мне откуда вето,
Так значит, бабка помогла!
 
В уряднике я думал дело,
Что человек тебе чужой,
Услугу дружеску(ю) так смело
Ты отклонишь — я ж сам не свой.

И невдомёк тогда мне было,
Что всё от бабушки идёт;
Её лицо всё краска скрыла:
— Не от неё, всё то, несёт.

Сама того я не хотела…—
С задором молвила она;
— Олесь, ты тоже похудела,
И тени красили глаза.

— Так почему ты не хотела?
Полились слёзы по щекам;
— Скажи мне, милая, в чём дело?
— Тебе я всю себя отдам.

Я не могла… Очень боялась,
Казалось, можно обойти,
Люблю ль тебя, мне всё казалось,
Но поняла, мне не уйти.

Мне дорог ты, моё ты счастье,
Ты просто ненаглядный мой,
Готова я на все ненастья,
Чтоб принести тебе покой.

Руками мы обвив друг друга,
Сплелись и губы в поцелуй,
Любовна(я) замела нас вьюга,
В плену — её горячих струй.


И тело крепкое Олеси
Затрепетало на груди,
Желанная, любовна(я) песня
Зазвучала: «Меня люби»!

И целовала беспрестанно,
И сердце билось всё сильней,
И всё, что делалось — желанно,
Нас прорвало — чудесно с ней.

— Олеся, милая, не надо…
Оставь меня, я сам боюсь…
— Не бойся ты, — сказала жадно:
— Тебе с охотой отдаюсь!

Я ревновать тебя не стану,
Не попрекну я никогда,
Меня ли любишь, то отстану,
Я только знать хочу всегда.

— Я полюбил тебя, встречаясь,
Давно, давно тебя люблю,
И за себя я не ручаюсь…
Но не целуй, я не могу…

На поцелуи беспрерывно,
В объятьях жарких отвечал,
— Не бойся, милый, мне не стыдно,
Сегодня праздник наш настал.

14

Вся ночь слилась в волшебну(ю) сказку,
Луна сияньем светит лес,
Дарили мы друг другу ласку
Среди природных всех чудес.

— Мой дорогой, совсем забыла,
Нельзя на сырости лежать,
А то, что раньше у нас было,
Не будем просто забывать.

Опять обнял мою подружку,
Платок откинул я с волос,
И тихо так шепнул на ушко:
— Ты не жалеешь, что в серьёз?

— Нет, нет, мой милый, не жалею,
Что ни случилось бы потом,
Тебя люблю я и лелею,
Как хорошо нам быть вдвоём.

— А разве что должно случиться?—
Невольно задал я вопрос;
— Гаданье помнишь — должно сбыться,
Нутром я чую, будет спрос.

Трефова(я) дама в том гаданье,
Конечно, это была я,
Но хоть и сделала признанье,
Тебя не брошу никогда.

Чтоб не ходил ко мне ты больше,
Просить хотела я давно,
Тоска и грусть терзала вовсе,
Как заболел — мне всё одно.
         
Не откажусь же я от счастья,
Тогда-то и решилась я,
Излить тебе мои страданья,
Ведь вижу, любишь ты меня.

— Сказала истинно(е) ты дело,
Разлука — ветер для огня,
Любви огонь лишь разогрела,
Теперь Олеся вся моя.

Я по движенью губ любимой
Увидел повторенье слов,
Мы с нею стали неделимой
Частицей жизненных основ.

И сказка длилась месяц целый,
Внезапно вспыхнувшей любви,
И расцвела, как плод тот зрелый,
В отсветах утренней зари.

И все утра, что пахли мёдом,
Закаты солнца к вечеру
И жарки(е) дни под небосводом
Всегда встречали по добру.

Мы наслаждались с ней любовью
В июньски(е) жаркие те дни,
Как насыщаются лишь кровью
Лесные, хищные зверьки.

А бабка часто хоть ворчала,
Посудой создавая шум,
По сути, тем нам помогала
Нам создавать любовный бум.

Зелёна(я) прелесть леса, бора
Лишь украшала всю любовь,
Была защитою от взора,
Влекла друг к другу нас всё вновь.

Но вся Олеся — чудо это,
Её врождённый такт, видать,
В прямом и грубом смысле вето,
Стыду в любви умела дать.

Вся целомудренность Олеси,
Лишь избегала грубый смысл,
И наша с ней любовна(я) песня
Не оскорбляла связи пыл.

Отъезд мой был не за горами,
Его затягивал, как мог,
Скажу Вам честно, между нами,
Назвать боялся этот срок.

Я так любил свою Олесю,
Расстаться с ней не было сил,
В конце концов уже всё взвесив,
На ней жениться я решил.

Мне просто счас необходимо
Олесю видеть каждый день,
У нас с ней жизнь неотделима,
Любовь нельзя загнать нам в тень.

15 

Итак, женюсь! Принял решенье,
Все мысли были лишь о том,
Что с нею наше появленье,
Воспримут все с открытым ртом.

Таких примеров в жизни много,
Когда великие мужи,
Не соблюдают нормы строго,
А жёны их — совсем чужи(е).
               
Пример тому — наш Пётр Великий,
Когда с простой мещанкой он,
Красивой женщиной, но дикой,
Был полюбовно обручён.

Но самым трудным испытаньем
На встрече с ней очередной,
Мне трудно было с оправданьем,
Чтоб новость не назвать бы злой.

Идя на встречу, был взволнован,
Отъезд не скроешь от неё,
К тому ж совсем не был готовым,
Прервать совместное житьё.

— Сказать тебе должен, Олеся,
К концу подходит служба здесь,
Уже заранее всё взвесив,
Тебе сказать я должен весть.

Увидел, как дрожали губы,
В себе замкнулась целиком,
Казалось, стиснула и губы,
Лишь на неё взглянул мельком.

Мы шли подавленные оба,
И голосом совсем глухим,
Ответила без всякой злобы:
— Конец и должен быть таким.

Упёрлась в дерево спиною,
Опавши руки, побледнев,
Уже не был я сам собою,
Едва сказать я ей успел.

— Алёнушка, да что с тобою?
— Да закружилась голова,
Бывает так со мной порою,
Выходит, я теперь вдова.

— Ты поняла меня неверно,—
С упрёком возмутился я:
— Что брошу, думаешь, наверно,
Ведь ты любовь теперь моя.

Ведь разговор такой тяжёлый
Затеял я с ней потому,
Уже давно я был готовым
Не жить, чтоб больше одному.

— Пойду сегодня же к бабусе,
Скажу ей прямо, не таясь,
Женой моей теперь ты будешь,
Живём давно с тобой мы всласть.

—Ванюша, это — невозможно,
Какая ж я тебе жена,
Ты — барин, разве это можно?
Не оберёшься ты стыда.

Совсем безродна(я) я такая,
Отца-то у меня и нет;
— Олесь, мне всё равно какая,
Одна ты только мой и свет.

Мне до родни совсем нет дела,
Лишь ты сама мне дорога,
Олесь, ты только б захотела…
Со мною ты, совсем строга.

— Да, но ты забыл бабусю,
Куда же дену я её?
Ведь бросить я её боюся,
За наше с ней житьё-бытьё.

— Бабусе тож найдётся место,
А не захочет у нас жить,
Тогда домов обычных вместо,
И в богадельне может быть.

— Нет, нет, ты что! Людей боится,
Она из леса не уйдёт;
— Олеся, ты должна решиться:
Другое —  просто не идёт.

Но знай, Алёнка ты родная,
Что без тебя мне жизни нет,
Моё ты солнышко, я знаю,
Ты для меня всей жизни свет.

— Так за слова я благодарна,
И отогрел ты сердце мне,
Тобой хоть замуж я и звана,
Но я отказ даю тебе.

Я лучше так пойду с тобою,
В роду не венчан ведь никто,
На всю-то жизнь ты выбран мною,
А в церковь — даже ни за что!

16

- Так ты опять боишься церкви?
( Начать бы было надо так )
Не мог преодолеть я тверди,
И убедить не мог никак,

В проклятье мнимом, что над родом,
Над нею тяготит давно,
Как будто род родился с кодом,
И колдовство с ним рождено.

Опять пытался спорить с нею,
И доказать, прощает бог;
Но спорить с ней уже не смею,
Ей доказать ничто не смог.

С каким-то гневным отрешеньем,
Сорвала с головы платок,
В лицо швырнула с намереньем,
Но знал уже, я в ней сей «толк».

Бороться начали мы с нею,
Хотел отнять у ней цветок,
От сей борьбы я просто млею,
И знак тому – её платок.

Без сил уж  падая на землю,
С собою увлекла меня,
Ведь наши чувства же не дремлют,
Понятно, это всё – любя.

И обхватив меня за шею,
С дыханьем частым мне в глаза,
В одном порыве слились с нею,
Угасла девичья гроза.

В глазах  Олеси крупны(е) слёзы:
Расстались поздно ночью мы,
Её «прошибли» видно грёзы:
— О чём, Олесь, тоскуешь ты?

— Ты, Ванечка, хороший, добрый,               
И вижу, любишь меня ты,
Ты мой мужчина бесподобный,
Мне б ублажить твои мечты.

Ну, например, был бы доволен,
Чтоб в церковь я когда пошла,
Тогда бы ты и был спокоен,
Что утешенье я нашла.

Не мог ответ я дать ей сразу,
Обдумать должен был ещё,
Совет мог понят бы приказом
И отвечать должён за всё.

Но победив такие мысли,
Сказал: «Приятно было б мне,
Тебя привлечь к нормальной жизни,
Не оставаться в стороне.

Тогда с тобой венчаться сможем,
Подобно людям округ нас,
И быт наш станет тож пригожим,
И не такой, как он сейчас.

Законны будут детки наши,
Счастлива будешь ты со мной,
И жизнь у нас тож(е) станет краше,
Гордиться буду я тобой».

Она ушла, но беспокойство
Внезапно вспыхнуло во мне,
И мысли все другого свойства
Уже рождались в голове.

Хотел догнать, сказать ей срочно,
Чтоб в церковь не ходить бы ей,
Но свой порыв как бы нарочно,
Я заглушил уже скорей.

Я сам себе тогда признался:
- Ты, Ваня, суеверным стал,
Наверно, чарам ей поддался,
Зов сердца слышать, час настал.

Не слушал  ты своих предчувствий,
Каки(е)-то смутные они,
Теперь же верю: сердца чувства
Есть настоящему сродни.

17

Но вот и Троица Святая
Объяла и связала всех;               
А я, дела свои верстая,
Нет места просто до утех.

Отбыл в соседнее местечко
Дела заканчивать свои,
Но беспокойное сердечко
Впитало страхи в эти дни.

Я возвращался  пополудни,
Я ехал через всё село,
И весь народ, что пчёлы-трутни,
Всю площадь ими занесло.

Там трезвых нет, все были пьяны,
Бутылки, кружки в их руках;
Подумал я, каки(е) изъяны
В угаре пьяном  в их умах.

Заметил я враждебны(е) взгляды,
С трудом протискался вперёд,
Они летели, как снаряды,
Которые бросал народ.

И вдруг какой-то пьяный выкрик
Едва донёсся до меня,
А вслед ему и хохот дикий,
Как колокол, в ушах звеня.

И женский голос так пугливо
Унять пытался крикуна:
— Да что орёшь, ты пьяно диво,
Услышит, будет нам сполна!

— А мне-то что, он не начальство,
Он только у своей в лесу...
И фраза пошлая с нахальством,
Взметнула хохот на весу.

Охвачен чувством я тревожным,
Конечно, поспешил домой:
— Приказчик с сообщеньем важным, —
Навстречу мне Ярмола мой.

Приказчик тоже шёл навстречу
И с ходу руку пожимал,
И для начала своей речью
Свою он скуку разогнал.

Он  рассказал о том мне с ходу,
Каку(ю) картину видел он:
— Полно на площади народу,
Глушил всё колокольный звон.

Поймали ведьму там из лесу,
А у толпы один закон,
Коль поклоняется лишь бесу,
То в церковь ей создать заслон.

Я понял, что Олеся это,
Любовь, толкнув пойти туда,
Её все мнимые запреты
Преодолела без труда.

Уж позже я узнал подробно,
Как это всё произошло,
Как самосуд, ему подобно,
Людей невеженства всё зло.

Чутьё меня не обмануло,
Боязнь переломив свою,
Любовь ко мне её толкнула,
Решила: церковь я стерплю.

Поспела к середине службы,
У входа простояла всю,
Ведь ей же только было нужно
Сказать приходом: «Я люблю!»

Ей надо знать, что бог прощает,
Кто храма перейдёт порог.
Она себя всю превращает
В обитель, где всем правит бог.

Приход её – замечен всеми,
Смотрели часто все назад,
Во взглядах их угрозы тлели,
Она нарушила уклад.

Здесь колдовство несовместимо,
И ей не место среди нас,
Совсем к такому нетерпимы
И наказать  должны сейчас.

Молитву всю к концу всей службы
Она стояла у дверей,
Но дики(е) взгляды ей все чужды,
Напоминали ей зверей.

Когда же вышла уже из церкви,
Кольцо сомкнулося из баб,
И в криках их — угрозы смерти,
И зов угрозы не ослаб.

Угрозы сыпались всё боле(е),
Гвалт бабий раздражал толпу:
— Достойна ты позорной доли,
Её обмазать дёгтем всю!

Тогда она в припадке злобы
Напала на одну их них,
И вырвалась, но крик утробы
Был громок так, что рёв утих:

— Я Вам никак всё не забуду,
Прольёте слёзы Вы потом,
Я отомщу и мстить я буду,—
Над ними будто грянул гром.

Сев на коня, я в быстрой скачке,
Прервав рассказ, я понял всё,
Об этой страшной бабьей драчке,
Узнать всё точно от неё.

18

Что думал я во время скачки,
Мне даже трудно описать,
Плохое всё, что было в сказке,
И вынуждало так страдать.

Но вот уже вошёл я в хату,
Казалось мне, её там нет,
Стою, смотрю я на палате,
Лежит ли кто сквозь тусклый свет.

— Да не шуми ты, окаянный,
Тебе прочистили мозги,
Дождался, мой голубчик славный,
Как встречи с церковью «сладки».

Кабы не лез, куды не надо,
Не подбивал идти туда,
Вас миновал бы праздник ладно,
И не случилась бы беда.

— Да не манил, даю я слово,
Хотела так она сама, —
Я всё оправдывался снова
Пока Олеся всё спала.

Ушла последняя надежда,
Дрожала вся, лица в ней нет,
На ней изодрана одежда,
На теле всём кровавый след.

— Счас огневица началася,
Замолкла только лишь сейчас,
Ей церковь-то на что здалася,
Пущай живёт она без нас.

Вдруг голосочек тихий очень
Донёсся еле до меня,
Обычно был он очень сочен,
Его расслышал еле я.

— Орать кончай и так мне тошно,
Бабуся, кто это у нас?
— Примчался я, как только можно,
Олеся, это я у Вас.

Сегодня я с утра пораньше
Поехал в город по делам,
А вот, что с Вами было дальше,
Беда пришла внезапно к Вам?

Не отрываясь от подушки,
Откинув руку лишь назад,
Вся голова и даже ушки,
Смотрелось всё, как страшный ад.

— Хочу я видеть, мой Ванюша,
Да не могу, побита вся,
Но бабку ты мою не слушай,
Смотреть противно на меня.

— Меня прости ты, дорогая;
— Ну что ты, ты не виноват,
Одна я глупая такая
Полезла в храм, будь он проклят.

— Послать за доктором, родная,
Так согласись один хоть раз,
Сейчас серьёзно ты больная,
Спокоен буду я тотчас.

— Я не больна, мой Ваня милый,
Не допустила б и больна,
Сама себя всегда лечила,
Я в этом деле тож вольна.

Но ты мой доктор самый лучший,
Твоё присутствие одно;
Не будь, Ванюша, такой скучный,
Не дай скатиться мне на дно.

Я приподнял головку спешно,
Румянцем жжёт лицо больным,
Поцеловал я в губки нежно,
Лицо же было мне родным.

Всё в синяках лицо и шея,
Её избито тело всё,
Смотрю в лицо ей, сожалея,
Что не был в церкви с ней давно.

Я целовал вторую руку,
Другой же — гладила меня,
Я разгонял любовью скуку,
Проникся я ещё тогда.

Меня душили зло и ярость,
Ведь пострадала за любовь,
Мы славно с нею жили малость,
Зачем же в этом деле кровь.

— Ну, полно, полно, Ваня милый;
Я больше слёз сдержать не мог,
Давно любовью с нею слитый,
В плечо уткнулся, занемог.

Рыдал я, сотрясаясь телом,
И утешала, как могла:
— Досталось, нынче, мне поделом,
Но я жива и чуть слегла.

Нам хорошо пока мы вместе,
Но мы расстанемся с тобой,
Не дай бог, что случится если,
Не миновать нам и разбой.

Ведь я со зла грозилась мщеньем,
Зачем же в грех вводить людей,
От ведьмы все наши лишенья,
Ведь скажут, всё стоит за ней.

19

И бабка, вспомнив как когда-то,
Держа Олесю на руках,
Толпа громила её хату,
Бежала с ней на всех порах.

— Нет ни родных и ни знакомых,
Куда ж пойдёте теперь Вы,
Вам для устройства дел законных,
И деньги, наконец, нужны.

А как же мне-то быть, родная,
Совсем забыли обо мне,
Мне что, забыть тебя, не зная,
Ведь ты жена моя уже.

Мою главу обняв руками,
Расцеловав меня всего:
— Вот что, Ванюша, между нами,
Так не выходит ничего.

Нам не судьба всегда быть вместе,
Гаданье помнишь ты моё?
Како(е)-то странно(е) чувство мести,
Не даст совместное житьё.

Не будешь счастлив ты со мною,
Моё лишь беспокойство в том,
Прошло у нас всё стороною,
Не дав создать нам общий дом.

Разубедить старался снова,
И счастье рисовал я с ней,
Но, как и прежде, не готова
Поверить мне из-за людей.

Людей невежественных, грубых,
Завистливых и просто злых,
Причин и обстоятельств острых
Или ещё каких иных.

Она лишь головой качала,
Целуя руки все мои:
— Нам только горе, — повторяла:
— Заполнит нашей жизни дни.

Я был растерян, с толку сбитым,
Её упрямством вековым,
Спросил я голосом разбитым,
Совсем, совсем почти глухим:

— Ваш день отъезда должен знать я,
Надеюсь, сообщишь ты мне;
— Ванюша, мы с тобою счастья
Обоим дать смогли вполне.

Мне важно, был со мной ли счастлив,
Жалел ли, что узнал меня,
Мечтал ли о другой отчасти,
Не упрекал ли ты себя?

Ты ревновал, иль недоволен,
Скучал ли ты когда со мной?
Ты был оставить меня волен,
Но я довольная судьбой.

— Ты ж видишь всё, моя Алёна,
Лишь очарован я тобой,
С тех пор достойна ты лишь трона,
Желал с тобой жить, не с другой.

И руки положив на плечи,
С любовью глядя мне в глаза:
— Как прекратятся наши встречи,
Так прошибёт тебя слеза.

Невзгоды все лишь лечит время
И вспомнишь обо мне легко,
Свалилась на тебя, как бремя,
Ведь нам обоим тяжело.

Иди домой теперь, любимый,
Устала, поцелуй меня,
Целуй сюда… ещё…, родимый,
Я буду помнить век, любя.

— Так ты прощаешься со мною,
Уже как будто навсегда;
— Не знаю, Ваня, я не скрою,
Уже быть может — никогда.

Ты наклонись-ка мне на ушко,
О чём ещё жалею я;
Сокрыла глас её подушка:
— Зачать бы от тебя дитя.

Простившись, вышел на крыльцо я,
За мною бабка вышла вслед,
Пол неба туча, закрывая,
Грозила много сделать бед.

Глаза подняла вверх старуха,
Качнула важно головой:
— Кака(я)-то нам грозит проруха,
Беда придёт сама собой.

20

Внезапно вихрь гнал пыль столбами,
В село почти въезжал уж я,
На землю яростно упали
Уж капли первые дождя.

Блеск молний длился беспрерывно,
Раскаты грома трясли мир,
Стена дождя лишь неразрывно
Плясала на деревне пир.

Затихнув в несколько мгновений,
Он с новой страстью застучал,
И крупный град со страшным рвеньем
Всю землю с небом он смешал.

У всех домов разбиты стёкла,
Страдает ветхое жильё,
Что только может быть промокло,
Нет слов, чтоб высказать здесь всё.

Весь урожай погиб мгновенно,
Был самый крупный тот урон,
Беда большая — несомненно,
По всей округе стоял стон.

Ярмола сам забил тревогу:
— Паныч, — он голосом глухим:
— Вам лучше быстро, да в дорогу!
Не стал я спорить больше с ним.

Я вспомнил лесины угрозы,
Что так пророчила она,
И понял, не подарят розы,
За то, что сделала гроза.

Бранить-то будут все Олесю,
Она грозилась отомстить,
И я, продумав всё и взвесив,
Рванулся в лес оповестить.

Я, подбегая к хате, вижу,
Открыты окна, двери все,
И голосов уже не слышу,
Пустая хата уж совсем.

Пустая хата, беспорядок
И бегства спешного следы,
Один предмет был очень ярок,
Наследство от такой беды.

Из бус красивых ожерелье,
Их все кораллами зовут,
На память мне от увлеченья
Всем тем, что люди в жизни ждут.

Любил я страсть мою Олесю,
Я знал, и сам я был любим,
Но недопетую ту песню
Забыть придётся, нам двоим.
               
Ноябрь 2008.































vvvv