CИ бемоль

Муравьиные смерти мои
пролагают под сердцем тропу.
Всё затихло вокруг,
предвкушая молчанье сосудов.
Провисают одежды
вдоль строя глухих позвонков.
Затаившейся молью – в шкапу –
мир звенит где-то там
голосами чужих пересудов.

Поиграй для меня
черенками печальных лопат.
Все останутся там, наверху,
памятуя деление дольки на дольку.
Понимаешь, ведь я
навсегда уже так виноват,
что нельзя мне назад обернуться,
но я обернусь потихоньку.

Знаешь, я обернусь
по оси белых координат,
обернусь то ли яблоком,
то ли ивановым волком,
и ручаться со мною
забудет мой маленький брат,
про сердечные тропки пока
ничего и не знающий толком.

Всё бы «всё ничего».
Сочинитель подводных стихов
обречён потонуть
в невеликой воде полуночной,
где не будет болезненных строчек,
тем более снов,
где одни си-бемольки
из сердца печально звучат
чередою неточной.

Понимаешь, наверно,
великая штука любовь
не задумана Богом была,
а явилась как некое нечто,
чтобы я, чтобы ты, чтобы мы
– вот такие дела –
муравьиные тропы свои
пролагали до Божьей скворешни.