Millenium

Утро ворвалось в приоткрытое окно шумом трамвая. А, может, и не трамвая. Может, это просто гудит в голове... И действительно, казалось, что ей, как деревянной бочке, требуются железные обручи, иначе она просто взорвется. Каждый звук с улицы многократно отдавался в ушах гулким эхом и все они перемешивались в одну сплошную, липкую массу. Здравствуй утро... Резко взревел будильник. Зараза... Где ж у него кнопка... Не нащупать... Не открывая глаз,засунул будильник под подушку. Заснуть обратно не получалось. Слишком уж тошно.Попытался сглотнуть. Сухо. Язык, будто сделан из наждака. Воды...
Полусонным взглядом обшарил комнату. Стакан с засохшими тёмными пятнами, чайные ложки, конфетные обертки на столе, ярко-красное пятно тюльпана в граненом стакане, пара недопитых бутылок. Вина. Сухого. Ччерт... Воды...
Будильник продолжал что-то жалобно бормотать из-под подушки. Придется вставать.
Вчера это казалось так легко, не тут-то было... Из-под кровати выкатилась задетая ногой пивная жестянка. Пустая... Поднялся. Стены медленно плыли перед глазами в каком-то своём загадочном танце. Будильник устало замолчал. Окно...
Открыл его пошире. Комната наполнилась колючим январским воздухом и каким-то особым утренним запахом то ли озона, то ли снега, а возможно, таким он и должен быть, обычный земной воздух.
Густо затянутое тяжелыми серыми тучами небо, казалось, готово было рухнуть вниз, погребя под собой весь город. На подоконник, грудь и лицо капали мелкие противные капли вперемежку с редкими колючими снежинками, смесь эта, оседая на землю, разъедала аккуратный снежный покров, превращая в непролазную серо-коричневую слякоть. На часах полседьмого. Шесть часов тридцать минут нового тысячелетия. Миллениум. Всё как обычно. Буднично. Улицы пустынны, лишь изредка, слегка подвывая моторами, проползают мокрые трамваи. Надо же, кто-то куда-то едет...
От вчерашнего буйства остались только горы праздничного мусора, остатки петард, бумажные обертки, конфетные фантики, пивные бутылки, стаканчики от глинтвейна и еще черт знает что, мусор этот, перемешиваясь со слякотью, образовывал толстенный слой грязи, не оставлявший камня на камне от легенды о немецкой аккуратности. Небо чуть посветлело. Не упадет. Теперь, покрытое перламутровыми разводами, оно походило на гигантскую бабочку, намертво приколотую тонкими шпилями соборов. К чему? Ну, наверное, к космосу... По улицам потерянно брели ранние прохожие. Нет, скорее поздние... Некоторые, казалось, слегка потеряли ориентацию. Еще бы... Глинтвейн вам не чай... Шутка показалась удачной, Попытался улыбнуться пересохшим ртом. Холодный воздух немного помог, в голове слегка прояснилось.
Крыша ближайшего костела окрасилась в красный цвет первыми лучами солнца. Здравствуй, утро.
 Отражение в стекле... Я? Ужас... Прическа "чижик-пыжик", опухшая рожа, под глазами мешки... Ночной кошмар. Срочно в ванную. И еще воды... Зубная щетка... Пока Катрин спит. Катрин... Катрин лежала лицом к стене, крепко обняв руками
и ногами скомканное одеяло. Розовый след от туго затянутого лифчика на белой коже, трусики... Какого дьявола она их надевает, неужели боится, что я её во сне? Катрин... Нет, сначала зубы. И воды...
"Закрой окно, холодно ж!" Уже не спит. Черт. Ладно, закрою.
На первом этаже- молельный дом. Турки. Подошло время. Сквозь перегородки доносится неясное мычание. Как и обычно, пять раз в день, без праздников и выходных. "Бисмилла рахмон урахим..." Во имя Аллаха вмемилостивого... Германия... Катрин снова заснула. Вроде...
 А вода из-под крана совсем даже ничего. Какая к чёрту хлорка! Нектар! Еще. Больше не лезет. Холодный душ помог окончательно прийти в себя, под конец сунул голову под кран. Ааааа! Всё! Я человек. Пойду, пожалуй, обратно.
На выходе столкнулся с соседкой- немкой. Здоровенная деваха, лет двадцати, из одежды- растянутая майка до колен. Взгляд оценивающий. Снизу вверх. Нет, на середине задержался... На восемь комнат хостеля одна ванная, хорошо хоть, что заняты только четыре.
  Катрин уже проснулась, она лежит на спине, укрывшись простыней до подбородка и разглядывет красный в оранжевую крапинку тюльпан в большущем стакане. "Уже?" Она аппетитно потягивается, край простыни сползает с плеча, обнажив небольшую грудь с аккуратными, как пятикопеечные монеты сосками. Главное не размер.
 Я люблю ее грудь еще больше, чем её саму. Сажусь рядом на кровать.Морщит нос с горбинкой. Удивлённо смотрит своими нахальными серо-зелеными глазами. "Куда вы лезете, молодой человек?" Остановиться уже невозможно. Длинные светло-русые волосы пахнут какими-то цветами. Простыня давно на полу. Кровать скрипит. Сколько она, бедолага, на себе вынесла-вывезла... "Бисмилла..." Звукоизоляция никуда не годится. Если мы слышим их, то ведь и они нас? Нахальный взгляд. "Пусть онанируют" Стонет еще громче. Соседей этим не удивить. Вспомнил деваху в майке. "...рахмон урахим..." А вот турки... Времечко выбрали, однако.
Сидим, курим. В чём мать родила. Окно открыто. Остываем. Снова путешествие в ванную. Соседи встали завтракать, приходится одеваться. Завтрак- подогретая в
тостере булочка и чашка кофе. На двоих. Едим его по очереди-день Катрин, день я. Сегодня моя очередь. Булочка с кулачок младенца. На один зуб. Немцы...
Выскакиваем в город поесть. На первом этаже всё завалено обувью. Из-за дверей доносится нестройное бурчание. Всё молятся... А мы уже в городе. Аллах акбар.
Праздник. Всё закрыто. Бродим голодные и злые, пока не находим турецкую забегаловку. Дешево и сердито. Мясо и хлеб. На обед- то же и там же. С салатами. Заходим домой.
Теперь уже её волосы пахнут дымом и жареным мясом. Грудь. Скрип. Стон. "Бисмилла..."
Я люблю её целовать. Всюду. Пальцы и ладони. Ей нравится. "...рахмон у рахим..." Курим.
  Нудно трезвонит будильник. Где у него кнопка? Не нащупать. Сую под подушку, может быть, сам заткнется. Длинные светло-русые волосы. Жена. Лежит, повернувшись
боком. Нос с горбинкой. Красавица. Спит еще... "Вставай, опоздаешь!" Ах ты, уже проснулась. Встаю. Открываю окно. В комнату врывается поток прохладного морского бриза. Запах соли и рыбы. "Детей отведешь в школу. До автобуса. Список покупок на столе." Смотрю в её серо-зелёные глаза. Хорошо, любимая. До вечера! Выхожу, прихватив детей. Сквозняк с размаху захлоывает дверь с красивой табличкой.
Ветер треплет макушки пальм. Вдали в небо иглой вонзается минарет. Арабы.
"Бисмилла рахмон урахим..." Во имя милосердного Аллаха.
Усиленное мощным динамиком далёкое пение муэдзина разносится по округе и, словно разбуженное им, над далёкой изорванной линией гор восходит солнце, окрашивая крыши
в кроваво-красный цвет. Здравствуй, утро.
А где-то там остались мокрые трамваи, колючий дождь, нахальные серые глаза и мраморное небо, приколотое к космосу.