Сердце из шерсти

Кто сказал, что лучший друг человека — собака? Что любовь их верную не может превозмочь ни одна живая душа? Кто сказал, что кошки привязаны только к дому, но никак не к человеку? Что их горделивые манеры — результат собственной эгоистичности? Кто, кто сказал такую глупость? Не верьте завистливым языкам, они бессовестно лгут вам. Он любил ее безукоризненно и жадно, временами и криво, но так искренне и чисто, так... по-настоящему, как не смог бы любить ни один человек на протяжении всей ее долгой жизни, в несколько раз превосходящей его собственную. Его маленькое звериное сердечко было в ее распоряжении целиком и полностью, отдавалось ее радостям и горю без остатка. Не прося ничего взамен, лишь капельку нежности и внимания к его изъеденному глистами желудку, уже почти совсем облезлым от старости ушкам, спутавшейся клоками спинке. И, спустя 4748 ночей с их первой встречи, прожив тринадцать лет нелегкой кошачьей жизни, его серебристая полинявшая шерстка впитала в себя многим больше горьких девичьих слез, чем могла бы вместить в себя жилетка на надежном плече друга.
Они поддерживали друг друга верно. И безвозмездно.
***
Они часто ссорились: он, беззлобно, скорее просто обиженно шипя, выгинал спину, противясь грубым прикосновениям властных и сильных рук, притягивающих к себе в последнее время слишком часто его располневшее неуклюжее тело. Заметив в сапфировых глазах глухую старческую вредность, она наиграно хладнокровно отпихивала от себя шерстяного упрямца в сторону, отворачиваясь и снова погружаясь в чтение романтичных книг. А он... Он просто не мог долго злиться на гордое хозяйское безразличие. Минута. Другая. Осторожно касаясь подушечками пушистых лап мягкого ворса пледа, затаив дыхание, он уже идет к ней с повинной за новой одурманивающей дозой ласки, получая сперва в ответ нетерпеливые обрывки фраз и ощутимый толчок в мягкий бок. Но куда там... Даже в свои преклонные годы он остается все тем же коварным хитрецом и профессиональным мурчащим подлизой: теплые непослушные руки вскоре сдаются почти без боя, нежно по привычке перебирая поседевшую шерсть на загривке пушистого прохиндея.
Они обожали друг друга безумно. И безмерно.
***
Она боялась гроз и вязкой ночной темноты. Прячась под толстым одеялом от жутких раскатов грома, словно хохочущего над ее минутной слабостью, она тихонько всхлипывала, давясь предательски подкатившими к горлу слезами, моля всех известных ей богов прекратить эту пытку. И один из них правда отзывался. Шурша проводами от наушников и путаясь в уголках одеяла, он бесшумно выплывал из кромешной тьмы, мурча под нос колыбельную. И, ласково утыкаясь мокрым носом в ее лоб, он пытался подарить ей все то тепло, что некогда давали ему мягкие подушечки пальцев тонких человеческих рук, влюбленных в шелк серебристой кошачьей шерсти.
Они разделяли страхи друг друга поровну. И без слов.   
***
Он всегда завидовал тому смешному человеку, что приходил к ней все чаще и чаще, смеясь и что-то беспечно лепеча на своем, понятном только ему и хозяйке, языке. Осторожно заключая ее хрупкую фигуру в кольцо сильных рук, целуя ее и шепча что-то на ушко, тот парень вызывал ее милую лучезарную улыбку и звонкий смех без особых усилий, заставляя смуглые щеки загореться румянцем, а глаза сиять счастьем. Как кот завидовал ему...

А сегодня она, непривычно разбитая и потерянная, отворила дверь в квартиру и, не заметив его, на автомате, проплыла мимо, в свою комнату, словно тень. Зарывшись носом в подушку, пряча от пытливых родных глаз слезы. Он никогда прежде не видел ее такой грустной и подавленной... Он не знал, кто ее обидел, он не знал, как ее утешить. Ведь пушистые лапы, подаренные природой, недостаточно длинны и послушны, чтобы пленить ее в теплые и любящие объятия, а шершавый язык годен лишь на то, чтобы по-своему нежно "поцеловать" ее ладонь, покоящуюся на подушке рядом с безмятежным заснувшим личиком... Но и этого было вполне достаточно, чтобы она беспечно и по-детски счастливо улыбнулась во сне. Прижав к себе крепче любимого кота, она что-то дрогнувшим голоском шепнула на ушко приютившемуся под боком зверьку, заменившему в ее жизни, если не смысл и любовь, то разбитое не раз сердце точно.