Не куполами, взлетевшими в небо...

Не куполами, взлетевшими в небо,
Не силой любви, от распятий идущей,-
Вошла в меня церковь старушкой согбенной,
К теплу наших душ дрожь руки протянувшей.

О прошлом печаль поселилась в морщинах
Подслеповатых, слезящихся глаз.
Но ведь и ее обнимали мужчины
И это лицо целовали не раз.

И к этим губам прикасались любовно...
А ныне - беззубый ввалившийся рот,
Да жалостный взгляд, от которого больно.
Всему на земле свой назначен черед.

Так любим в шестнадцать - безумно, навечно,
А осени поступь покоем души
Привносят в нас годы, чредой быстротечной
За сорок свои уводя рубежи.

И старость приходит к кому просветленьем,
Кому - наказаньем за тяжесть греха,
Что плоти своей воспевал наслажденья,
Но вдруг оглянулся, а в сердце - труха.

Как жил и чему посвятил свои годы? -
Судьею безжалостным встанет вопрос.
Мгновенье - и жизни раскроются своды,
А ты до бессмертья еще не дорос...

И жутко в никчемное пасть прозябанье,
И страшно уйти, не оставив следа,
И в плаче исходит душа покаяньем
И мучится жаждой творенья добра.

Груз мыслей не дал обойти стороною
Тщедушной фигурки застывшую боль.
И, словно во сне, будто все не со мною
В ладонь ей монетку чужою рукой
Вложила. И прочь поспешила от храма,
Боясь непонятной щемящей тоски.

"Чье здравие петь?" - боль врывалась упрямо,
Давила на сердце, стучала в виски...
"Чье здравие петь? - Рабы божьей Марины,
Отныне и присно покорной судьбе".
...
Вошла в меня церковь старушкой невинной,
В которой прочла приговор я себе.