И ты подойдёшь к многословию и почитанию звука, 22

И ты  подойдёшь к многословию и почитанию звука, ради мелодии увещевания, и прощению шума. Ведь шум – это каша поверженной муки музыки, разорванной в кусочки бумаги, пусть туалетной, пусть тетрадной в клеточку, крестики, отмеченные и кинутые в вечности. Под водой, которой не было, но предполагалось, что была. Волны, крейсера, глубины, «мимо», «попал», «убил»!
Вот где учились, вот откуда привычка к квадратному убиванию. До свидания, детство. Здравствуй, больная взрослость с вечным недомоганием папиросы и вопроса доживания, добывания прокорма (только у мёртвых этого нет). И вот потянулась рапсодия сексуальных лет. Сам удивляюсь, сколько у меня музыки: термины, инструменты, способы добывания звука, бренчание.  Брюзжание узника любви, стен, побелённых известью. В сосредоточении изнывая, в жалости по себе, по невысказанному изыску. Я почти воробей под крышей, без вина соловый, засоловелый, когда в песне не слышишь другого. Да, и какое мне дело до половы, шелухи с чужого урожая тоски. Отсеяли через грохот заботы, поля, семена. И страхом окутала мировая война. Что-то ещё намерены делить и отбирать. Кто же в этом переделе бесконечности сможет унять Их или нас – рабов космических империй. И почему-то всегда только с нас начинается эра потери:
Господи, время, пора приходить, Господи, время.