Зарисовка о мире

  - Ну, чего встал?
  Молчание.
  - Я тебя спрашиваю! Дава-ай, поше-ел!
  Пустота.
  - Последнее предупреждение, рвань! Что, сукин сын, не терпится уже на тот свет?! Пошел вперед, живо!
  Секунды капали все медленнее, время замерзало от той леденящей пустоты, что заполнила воздух. На площади собралось много народу, но все равно было очень пусто. Над крестом церкви кружили вороны, каркая так страшно, что сердце сжималось до боли. Холодно. Так холодно давно не было. Странно, а ведь лето… Нет, осень. Хотя кто знает, сколько я просидел в этом гнилом подвале, разделяя с пауками их трапезу. Кровавую, жуткую трапезу я сегодня разделю с этими двуногими пауками.
  Выстрел. Боль. Колено.
  - Я предупреждал тебя, гниль! – он был испуган. Его собственный поступок испугал его, как маленького мальчика, который из интереса, почувствовав свою власть, раздавил мышь, и лишь потом понял, что натворил. - Тупой кусок падали! Ты еще узнаешь перед смертью, что такое власть добродетельной Империи! – он визжал как свинья.
  Нет, не прострелил, только задел. Говорят, что когда простреливают – боль невыносимая. Видали пострашнее. Толпа… какая же ты гнусная, толпа. Гнуснее я не видел ничего, пожалуй. Лица такие, как будто перед ними диковинный цирк. Хотя, на самом-то деле, ничего удивительного здесь нет. Все, кто могли бы сейчас увидеть во всем этом хоть что-то, кроме зрелища для скрашивания послерабочего времени, остались сидеть дома. Они не смогли бы смотреть. Хватит. Жалеть себя хватит. Знал, на что шел – теперь жри это дерьмо без специй, как оно есть.
  - Следующий выстрел - в голову! – он визжал так, что вороны вспорхнули с креста, с которого они мрачно наблюдали за неторопливым своим ужином с подстреленным коленом, каркая еще более мерзко.
Шаг. Шаг. Шаг. Четвертый дался. Пятый. Шестой не могу. Не падать, только не падать…
  - Конвой, кончайте это. Взять его. Тащите к столбу.
  Конвой идет так медленно, что я не понимаю, идут ли они вообще. Кажется, что это длится не один час, но когда первый солдат схватил мою руку, время стало ускоряться. Его железная клешня стиснула мое плечо так, что я чуть не взвыл от боли. Тварь. Встреться ты мне тогда, прошлым летом, я бы сам из тебя душу вытряс… из всех вас вытряс бы… я был силен, да, очень силен! Пока давали есть…
  - Вяжи его, чтобы не упал раньше срока. Итак, начнем…
  Визгливый стал оглашать приговор. Толпа по-прежнему молчала. В этот момент показалось, что замолчало все. Приговор звучал в звенящей тишине, а потом слился с этой тишиной, став ее частью. В этот момент заплакал ребенок. Горько, так горько, как дети не должны плакать. Тишина и плач, недосягаемый для взрослого плачь существа, которое не может понять, почему мир устроен так, а не иначе, и даже не знает, как это – иначе. Но здесь ему горько, и он ничего с этим не может сделать. Только привыкнуть.
  И тут я взорвался. Сил у меня оставалось мало, очень мало, но моя душа, уже даже не тело, выплеснула все, что было в ней, все силы, какие могла:
  - Ублюдки! Вы все здесь ублюдки! Я ничуть не жалею, что ухожу из этого мира сегодня, и я только рад, что не увижу ваши лица больше никогда, слышите меня? Никогда! Я плевал на вас, на Империю, на этот столб, на тебя, визгливый, и на себя я тоже плевал! Вам не убить меня, потому что я уже мертв. Вы все мертвы. Мне только жаль, что вскоре и мой сын заплачет так же горько, как этот маленький мальчик в толпе…
  Я перегорел. Во мне не осталось больше ничего. Я не слышал больше ни одного слова, я только смотрел на ворон, которые жадно глядели на свой сегодняшний ужин. Бесперых, одинаковых ворон, с безразличными лицами, собравшихся рядом со столбом. Крестом.
  - Пли!
Хлопок. Непривычно. Обычно звучит эхо, а теперь только хлопок. Быстро как-то. И что теперь? Свет в конце тоннеля? Чистилище? Разговор с Богом? Что за голоса?..
  - На связи. Да. Очередной от вас свалился сюда. Что? Нет, что вы, иначе не звонил бы Вам. Что? Нет. Нет. Да говорю же, что нет! Угу… Понял. Хорошо, выполняю.
Темнота стала теснее. Я понял, что мои глаза закрыты, и я открыл их. Передо мной кабинет, я стою посередине, повернут к столу, а за столом мужчина приятного вида, в ухоженном костюме и начищенных туфлях. Он смотрел на меня несколько секунд, а потом спросил:
  - Это вы?
  Вопрос поставил меня в тупик. Впрочем, не больше, чем вся эта ситуация.
  - Я, - ответил, собственно, я.
  - Хорошо. Вы, значит, новоумерший? – поинтересовался мужчина.
  - Вроде того. Хотя, признаться, чувствую себя гораздо лучше, чем таковому полагается.
  - Вам вообще не полагается, - дежурно сказал он.
  - Не уверен, но соглашусь.
  - Итак, что же Вы намерены делать дальше?
  - Простите, я не очень Вас понимаю… - искренне удивился я.
  - Ну, Вы же ведь готовили себя как-то к тому, что будет «за гробом»? Реинкарнация там, нирвана, небытие… что там еще…
  - Честно говоря, я об этом не очень много заботился при жизни…
  - Что ж, это печально. А теперь? Куда бы Вы хотели попасть?
  Я задумался. Для меня такой вопрос был неожиданным. Бабушка всегда мне говорила: «Не греши, а то в Ад попадешь», и никто мне никогда не говорил: «Греши , не греши - все одно, на том свете определишься, что лучше».
  - Ну… я бы в Рай, наверное…
  - Как, опять?!
  - Что значит – опять?
  - Вы только что оттуда.
  Вот тебе и на…
  - Не шутите так, ради Бога…
  - Я не шучу. Вы пять минут как из Рая сюда.
  - Да нет же! Там дома, города, дороги… А в Раю-то, там сады, реки должны быть…
  - Уууу, батенька… Сады, помнится, вырубили еще лет тыщу назад. Холодно, понимаешь, было. Люди – они, понимаешь, не могут жить просто так. У них, как говорится, в крови прогресс и всякое такое. Вот тебе отсюда и высотки в Раю. Теперь у нас Рай – просто колония для сбыта с Земли излишней рабочей силы. Ну, ну, ты не удивляйся так… А то ты не знал, что люди где ни появятся, там сразу свое строят… Ладно тебе, не расстраивайся, что ты… Ну, хочешь, я тебе счастливый билетик дам? Отдохнешь, родишься в богатой семье, поживешь на славу? Что? Что ты говоришь? В небытие? Эх… что же поделать теперь с вами-то… Ну, в небытие так в небытие.