Аборт

                Олечке Р.

«Васька, я залетела!» - ты мне вчера сказала.
Эхо твоё разлетелось, словно в пространстве зала,
В глотке мобильной трубки. Грянул ответ: «Ёлы-палы!»

Мы знали давно друг друга – с парты десятого класса,
Но мир не стоит на месте, как магазинная касса:
У каждого козней интриги и личная дольняя трасса

К взрослению и карьере. Меня ты завала «подружка»,
Которую жизнь колотила, как шайбу хоккейная клюшка.
А юности батарейка не книжка и не игрушка –

Я продвигался ползками спотыкаясь о неудачи,
Подобно усердному школьнику забросившему задачи,
Что постоянно мечтает дать конкуренту сдачи.

Ты же плыла рыбёшкой – пять курсов, кураж, работа;
Любимый парнишка, сдувавший пылинки с тебя три года,
Влачил трудовые будни. В итоге рекрутов рота

Включила в своё семейство его разбитную душу.
Твой мальчик почуял тревогу, как Крузо ступивший на сушу.
Талант защищать отчизну в жару, ураган и стужу

Ему был дарован свыше. Тебя пробирала гордость
За спутника отношений, прошедшего тест на твёрдость,
Хотя отпахать период (свой путь разделив на скорость)

Было, должно быть, сложно. Сам я имел военник,
Ибо забраковали. Благо, что не изменник…
Кстати, мне не приемлем военкомата ценник –

Зарплата рабочей прослойки, спонсировали неважно
И стимул, что надо бороться за место под солнцем отважно
Метался под низшей планкой с надписью «безэтажно»,

Зато проживал отдельно. Тридцатник квадратных метров:
Кухня, сортир, кладовка и атмосфера ретро –
Всклоченные бумажки сдутые смрадным ветром

Память о прошлом хранили. И говоря о главном,
Мысли в реальном времени ход поменяли плавно
К старым наклейкам юности, где оптимизм бесславно

Тёк замутненной речкой, а перешеек злости
В проблематичных сбоях жалил, как доску гвозди.
В масках врагов окаянных крылись друзья и гости –

Это бывало редко, но разжижая нервы,
Каждый из нас заделал в жизни своей шедевры
Неадекватных поступков. Предатели, сволочи, стервы

И прочие определения были на нашей совести.
Ты не любила думать и повседневные новости
Сводились к тупым приключениям. Радости или горести

Являлись подчас диковинкой в приступах слёз и смеха –
Это, кажись, и стало тропинкой к Парнасу успеха
В твоей точке сборки. В моей же сидела червём помеха.

Я не любил человеков и не любил конфликтов:
Смотрел снизу вверх на проблемы, как на сучки эвкалиптов –
В итоге загнил с одиночества и отчасти стал реликтом

На карте расшатанной дружбы товарищей и знакомых,
Которая походила на сборище насекомых:
Постеры панк-поэтов сменили кресты и иконы,

А алкогольная жижа приравнивается к воде.
Поныне я существую не зная зачем и где…
Ты  же жила полноценно соринкой в немой пустоте –

Тебя окружали поклонники, коллеги и однокурсницы.
Быть тяжело целомудренной минуя ярмо распутницы,
Ибо легко воплощается участь ощипанной курицы

В прожекторе пропаганды двухтысячного поколения
(ему пожелать хотелось бы скорейшего выздоровления),
Но не ощущая взлёта, трудно познать падения.

Тебе не хватало провалов, потерь, унижений, гонений,
Хотя комплиментов наигранных, вроде: «Вы маленький гений!»
Не было. Знания почва выживет без удобрений!

Годам двадцать первого века накапало две единички:
Мерно ломаются планы, как в пальцах озябших спички
И слезный поток печали не могут сдержать реснички.

Депрессия всех душила, хандра оплетала сетью
Проникнув в души покои. Итоговому столетью
Не нужен поэт изгнанник избитый цензурной плетью,

Поэтому ты, подруга, подушкой была под боком…
Мне же, в мечте убогой, хотелось побыть пророком –
Накипь земных вопросов в небе висела роком

И я их решал неспешно. Благо, что неудачно.
Хрипел о нетленном и вечном. Смотрел исподлобья и мрачно
В твой взор опустевший. Прозрачно

Реальность витала меж нами, а стадный инстинкт материнства
Тебя отторгал и калечил повальным феноменом свинства.
Природа не чтит отщепенцев в порочной структуре единства,

Меж спросов и предложений маячит кровавость аборта:
Слепая погибель настигнет зародыш от Бога и чёрта –
Он быстро усохнет и сгинет куском зачерствевшего торта.

Так вымирает раса с ущербом для генофонда
(знаю, несу демагогию). Площадь семейного фронта
Тоже подчас нуждается в грохоте евроремонта –

Всем нам чего-то нужно: денег, любви, здоровья,
Славы, моральной поддержки, минимум поголовья,
Но в круговерти поступков не избежать злословья.

Все всё друг другу расскажут не избегая гротеска,
Сущность излюбленной темы отполируют до блеска
Передавая словами звук деревянного треска,

Скользкий поток эмоций и откровений тучи.
Как говорят провидцы: «Надо арканить случай,
Дабы уйти от последствий». Так что нутро не мучай –

Пей маскарад таблеток, терроризируй сроки.
В каждой инертной самке зреют свои заскоки –
Это не почерк злости, - мир вокруг нас жестокий…

В нём утопают люди. Сплёвывая под ноги
Львиная доля «мяса» не подведя итоги
Гадит в клозет империи, точно забытые боги.

В качестве пущей наглядности взять хоть меня для примера –
Мальчика с бакенбардами и порочностью Люцифера:
Отчислен из трёх институтов и крика «какого хера?!»

Никто не воспринял серьёзно средь группы и деканата.
Во рту детский трёп и ругань, в башке отсыревшая вата
Гипофиза без извилин. Постылым ребёнком Арбата

Я всех проклинал ежечасно до вкуса железа в пасти,
Как сбредивший Фридрих Ницше с резиновой тягой к власти
Дюжины лет не видавшего ни неги любви, ни страсти.

Мне тоже пришлось несладко. Любимая девка – сука:
Бездушная, как скульптура, коварная, как наука
Меня превратила в овощ (скорее в подобье лука).
   
Теперь я её ненавижу… Как классно побыть эгоистом,
Но мир оставался театром, где каждый являлся артистом
По мнению дядьки Шекспира, что в средневековье тернистом

Жестокостью пачкал бумагу и муза его – Мельпомена
(моя, кстати, тоже). От злобы в стихи проникает гангрена
И мёртвому лучше живется, чем узнику местного плена.

Будь «век золотой» моим домом – тебе черканул бы письмо
В котором бы чёрным по белому гласилось, что дело дерьмо.
Сейчас не найти блаженных, как жрачки без ГМО…

А помнишь, мы очень любили ходить на ночные сеансы
В кино с половинчатой скидкой, себе сберегая финансы –
Так копят на сигареты угрюмые новобранцы.

Три четверти фильмов – мусор загнившего Голливуда:
Комедии без сюжета с тупой мешаниной блуда
И боевики без крови. Но нам не хотелось чуда,

Поскольку оно клубится в культуре людей без мозга.
Кнут и печатный пряник сменяет лаваш и розга
В повести нашего времени. Пресной начинкой киоска

Давится поколение думающее о политике…
Я не гожусь в комментаторы, лучше позволю критике
Высказать предположения и поменять все бинтики

На искалеченных тушках нашенской демократии.
Не знаю, зачем кичиться признаком аристократии,
Если судьбы придатки прутся к такой-то матери

Из-за причастности к партии (знаю- брешу цинично).
Ты ж, игнорируя «Новости», мыслила аполитично.
Как жаль, что тебе неведомо слово «аналогично» -

Самовнушеньем не лечится словарная беднота,
А монолог упрощается матерным жестом перста
Или всесильной фразой, и фраза эта проста.

Я не горю комплиментами, но говоря откровенно,
Интеллект твой нуждался в починке и чистке одновременно.
Вслух говорить не решался, смело и вдохновенно,

Этот отсев оскорбления с катализатором правды,
Ибо язык за зубами вмиг забывает про клятвы
Двойственного альтер эго. Нищенские результаты

Многосезонных пыток не принесли оргазма-
То есть услады в жизни. Тенью лихого соблазна
Мечутся по сусеками отроки энтузиазма –

Думаю, как приштырок… Ты в полном недоумении
Читала бы эти строки и, в байроновском удивлении,
Иcкала подобно лингвисту весомые искажения

В летописи исчисления прожитых лет и пьянок:
Одни непрерывно сношались, словно с доской рубанок,
В сообществах трансвеститов, педерастов и лесбиянок,

Другие сорили деньгами в масонских закрытых тусовках
Маяча средь плаца танцпола в гламурных цветастых обновках
С рюмахой самбуки в ручонке и пайкой гашиша в кроссовках.

Всё это есть «правда» в кавычках, но с долей изрядного стёба   
И будь это правда без оных – схватила б тюремная роба
Три четверти наших знакомых. А возгласом «полная жопа!»

Не выйдешь из ада людского, лишь плоскость нагреешь под жопой.
Шататься в плаще-невидимке, скакать золотой антилопой
Нет смысла, когда ожидает любимый партнёр Пенелопой

В пространстве обжитого дома с ремонтом совкового строя,
Молчание жаждет приказа солдатиком после отбоя
(ему неохота сдаваться без акта кровавого боя).

Озябшие ноги поштучно считают сырые ступени,
Железная дверь отворилась; магнитит прихожка и сени, 
На грязной плите закипают в чугунной кастрюле пельмени

И кофе кипит в кофеварке рассеяв по кухне горечь –
Пульсирует метрономом в душе бытовое горе:
Бельё в пожелтевшей ванной, как айсберг в мазутном море,

В бездонной дыре интернета пиликает мышь mail-агента
(проснулись друзья и товарищи с сознанием цвета брезента,
Как будто бы ты откликнулась с соседнего континента)

Лает болонка Элли присев на палас в цветочек,   
Морзянкой бухтел телевизор слепив из тире и точек
Салат новостей для бездельников и матерей-одиночек.

Ты, сняв пуховик и сапожки, приляжешь на брюхо дивана,
Быть может стремительно выпьешь стакан Н2О из под крана.
Боль в голове стучала засаленным бубном шамана

И ветер с колючей гривой морозил лицо и тело;
Буянил на улице, падла, крича свою песнь оголтело.
Давно пора всем Вам признаться, что жизнь мне давно надоела –

Учеба, работа, попойки и сонмы визжащих подружек
С повадками взрослых женщин и функцией детских игрушек,
В обилие бижутерии, а также стразов и кружев,

Но я, вашу мать, живучий и смерть не придет раньше срока
И сущность моя, как яблоко подгнившее с левого бока,
Которое грохнулось с яблони. Могучие клешни востока

Меня слишком цепко держат, побег увенчался крахом –
Валяясь в холодной луже с саднящим отбитым пахом
Равняется равнодушие с досадой, мечтой и страхом…

Давно надоел этот город – отсек разношерстного сброда
Без рынка стабильных вакансий, зато с мятым словом «свобода», -
Напиток в состав которого входят лишь уксус и сода.

«Спасибо тебе, трагедия, за то, что ты откровенна» -
Глаголил Иосиф Бродский. С веками она неизменна,
Но медленно оседает – такая пивная пена

Истерик и нестыковок доводит до импотенции.
Тебе никогда не выпишут ни пропуска, ни индульгенции
В момент, когда дело зашкалит до внутренней интервенции

Морального права на выбор, которому совесть признательна
И двойственность отношения (положительно и отрицательно)
К клейму бесшабашной мамы. «Слушай сюда внимательно,

Ты сделаешь доброе дело в благо бездетной России –
Подкинешь незваного гения с вычурным даром мессии,
Будешь огромной поддержкой – знамёна влачить благие…

Обзаведёшься мужем, квартирой, мигренью, свекровью,
Станешь намного серьёзней к психике и здоровью…» -
Так бы сказал мой папа. Стукнет по изголовью

Верный удар приказа, прозрения, негодования…
Вчерашнее отвращение сегодня почти что мания,
Словно потеря невинности, первое в жизни признание.

Мне стоит сходить к психологу прооперировать нервы,
Ибо просиживать джинсы, думать и жрать консервы
Не приведёт к хорошему. Чтобы клепать шедевры

На стихотворных развалинах мёртвого Владивостока
Нужно вникать в ментальность мэтров советского рока
И в гнев «драгоценного» века, вехой стоять у истока

Пресного нонконформизма и не давать советов,
А прикрывая досаду от полной нехватки ответов
Прятать глаза за очками якобы от секретов,

Тихо давиться куревом, водкой дешевой и матом.
Завтра поеду в пригород, встречусь с любимым братом.
Пусть он расскажет о школе, ведь отучившись в девятом

Классе, многое постигаешь из собачей житухи современности. Например, когда мне было четырнадцать или пятнадцать лет, я впервые напился бутылочного джин-тоника и капитально захмелел- рухнул с карусели и поплёлся домой, где ждала меня мама, которая забыла о том, что в этот день родительское собрание и умиротворенно жарила баклажаны. Кода же я пришел домой со слабым запашком перегара и объявил своему родителю о данном событии, то она, не заметив моего детсадовского опьянения, быстро оделась и умчалась на сиё мероприятие предварительно дав мне миссию, которая заключалась в том, чтоб я дожарил баклажаны. И я, опьяненный вонючим спиртосодержащим ширпотребом, мешал эти овощные отбросы до тех пор, пока мама не вернулась. Благо, она не услышала разгневанных замечаний от классного руководителя о моей низкой успеваемости и скверном поведении на уроках, поэтому она не сильно ругала меня… А что касается моей подруги-одноклассницы, то она не сделала аборт- её беременность протекает успешно, а парень впал в благородный запой, мотивируя это тяжким клеймом отцовства, которое никогда не всплывало в его черепной коробке, ибо она была первой женщиной в его, ещё дилетантской, жизни.
Остаётся молить Бога, чтобы у них всё было хорошо, так как я поражен этим событием до такой степени, что перешел со стихов на прозу. Сейчас поздняя ночь – в кромешной темноте мой лик освящает запыленный экран ноутбука, голова слегка стонет от выпитого коньяка, на коленях мурлычет моя кошка.
Конец…

Февраль-март, 2011.