Ix-xi

А было бы хорошо не так и не сяк, а наново.
Чтобы снова всё неоново, пропан-бутаново.

Чтобы снова смотрел на меня ласково, слегка по-отечески.
Но, знаешь, у нас неважнецкие выходят каверы…
Осень – вот что случается, когда лето - вдребезги.
Когда лето - замертво.

Солнце вылиняло в цыплёнка, в огонёчек горелки.
Облезло, выродилось, глупое солнце…
Я почти взяла оскар за роль жилетки и грелки,
но осень – та минута, на которой ломается стрелка.
Осень – та нота, на которой эта песенка оборвётся.

Попрошу прощения у прошлого, у будущего – помилования.
А вот оно настоящее: начинается, как лёгкое покрапыванье,
но не успеешь втянуть голову, как оно уже надрывное, ливневое…
Нам немного осталось. Эта осень - она как изнасилование.
Как обезглавливанье.

Осень входит в меня мучительно мягко, как спица…
Сижу на балконе с бутылкой тетрони.
Обещала себе не спиться,
но знаешь, мне без тебя ни с кем не живётся, не спится.
Моя картина нема без линий твоих ладоней...

Осень нахлынет, осень накроет, навалится,
а я, дурочка в хлипкой лодочке, в легком платьице,
буду пытаться нашарить чёртов фарватер
в этом порожистом русле, орать и барахтаться…

Осень – пожалуй всё, в чём мы виноваты.
Осень – пожалуй всё, что нам друг от друга останется.

Не бойся, я не буду писать. Ибо не верится,
что тебе хватит смелости хотя бы один конверт
распечатать. Ну да ладно. Осенью хорошо мелется,
легко собираются камни и смотрится вслед.

Не бойся, я обещаю тебе не звонить и не сниться.
Как обещаю себе любые остатки тебя ампутировать, вытрясти.
Эта осень… Ее всегда чуть больше, чем может в меня поместиться.
Ее всегда чуть больше, чем можно вынести.