Фотографии в метро

                ФОТОГРАФИИ В МЕТРО

                Боже, какие глаза!
                Так удав
                Прячется в листьях зелёного свода.
                Так усмехнётся гроза,
                увидав, 
                Домик без громоотвода.

                х         х          х          х           х

                Умирает нестарый мужчина.
                Рядом бьётся в истерике та,
                Неосознанная причина
                Его смерти – Её красота.

                х          х          х          х          х

                С какой ты пала высоты?
                Каким душа убита ядом?
                «Созданье грустной красоты»
                С нестарым, но потухшим взглядом.

                х          х          х          х          х

                Апломб премьеров демонстраций
                Последней моды вдруг померк,
                Когда застыли иностранцы
                На «Маяковке», глядя вверх.

                х          х          х          х          х

                Ну, и наглец: на Пушкина похож!?
                У самого ж в руках не трость, а сетка.
                И рядом не прелестная кокетка,
                А чёрт-те что, не пьяный – не поймёшь!

                х          х          х          х          х

                Её лицо, как горсть воды –
                Мираж в отчаянье пустыни.
                А губы – вкуса спелой дыни
                (должно быть) – ломтики беды.

                х          х          х          х          х

                Что же ты, милая, так напилась?
                «дубль», «опоссум», ноги «во франции»…
                Сжёг тебя кто-то…   Свечой расплылась
                В тёплом приюте полуночной станции.

                х          х          х          х          х

                Голос – смешок, а в гортани – как трещина,
                И темперамент искрит с полувзвода,
                К ней не подходит название «вещь его».
                В сердце её – бунт, война и свобода.

                х          х          х          х          х


                У товарища ухо размером с ладонь –
                В нём и слава сраженья, и вечный огонь.

                х          х          х          х          х


                Жалкая, беременная, тусклая,
                На лице классический «лимит»,
                Радости твои – полоска узкая,
                А вокруг тошнит,
                тошнит,
                тошнит,
                тошнит,
                тошнит…

                х          х          х          х          х


                Пенсне (пенсне!) и седина, как моль.
                Холёным пальцам незнакома драка.
                В них - муки Лира: впитанная боль
                Шекспира в переводе Пастернака.

                х          х          х          х          х


                Свет из тоннеля всё ярче и ближе.
                Нервы устали в тисках невезения.
                Воздух упругий, как смертью оближет,
                Шаг за перрон  - от себя во спасение.

                х          х          х          х          х

                Я целый день на них, как Карла, у станка пахал,
                А им не в жилу мой «коронный» вид и шалости?!
                Ин-тел-лигенты!?  Ноздри рвёт мой выдох с запахом?
                Ох, дали б волю, всех прирезал бы без жалости.

                х          х          х          х          х
                Ограниченность и злость
                В примитивное блаженство
                На лице его сплелось
                И достигло совершенства.
                х          х          х          х          х

                Как много понимания в улыбке:
                «Ты врёшь, мой милый, но как сладко врёшь.
                Неделю? Месяц? Знаю, ты уйдёшь…
                Пусть прелесть восхитительной ошибки
                В расценках рассудительности – грошь!
                Но мой судья – пленительная дрожь.
                В моём оркестре торжествуют скрипки!»

                х          х          х          х          х

                Бриллианты в золоте колышутся, блестят,
                Вид деловой, уверенный, всесведущий
                Глаза задумчиво, торжественно грустят…
                И, вдруг, вопрос: «Вылазите на следующей?»

                х          х          х          х          х

                Кулак, как голова.
                Наколка  «Света – сука».
                Весёлые слова
                Выкалывает мука.

                х          х          х          х          х


                Таким рукам – всю жизнь повелевать,
                Глазам – пытать, губам – любить и править,
                Короткой, лёгкой фразой убивать,
                Иль награждать, как орденом, на память.
                Что предначертано судьбой – не избежать.
                Всем – всё, любимцам – славу и усталость.
                Всегда себя заставит уважать
                Седая, но не сгорбленная старость.

                х          х          х          х          х


                Неужели это Она?
                Смех и стон улетевшего лета,
                И проклятье пустого окна…
                Память – выстрел из пистолета.
               

                х          х          х          х          х

                Коля Бурляев в толпе радиальной
                «Курской» - случайная прелесть улова.
                Прежний ли ты
                - нервный и гениальный -
                Мастер в рыданьях «Андрея Рублёва»?

                х          х          х          х          х

                Как орден, ликует ярко
                В петлице у ней фиалка –
                Провинциалка леса,
                Но по весне – Принцесса!

                х          х          х          х          х


                «Он слишком для неё красив,
                Она не слишком для него богата…»
                На светлых лицах роковой курсив,
                Как в ясном небе сполохи заката.

                х          х          х          х          х

                Июль. Число двадцать пятое,
                ставшее скорбью московскою.
                Станция  «Улица  тысяча
                девятьсот пятого года».
                Волгой цветы из вагонов
                сольются к надгробью неброскому
                Главного горя Ваганьково –
                могиле направо, у входа.


                х          х          х          х          х


                Поцелуй при таком прощанье –
                Звон восторга и хрусталя.
                В нём – ни долга, ни обещанья,
                Блеск короны без короля.
                Задохнувшийся, грешный, ложный,
                Когда зыбким болотом – земля…
                Потрясающий…
                невозможный, как тридцатое февраля.

                х          х          х          х          х
                1982г.