Вениамин Каплун. Грустная, задумчивая правда

***

Старый черновик – всего три слова,
вот они — «Люби меня и жди».
И душа опять на всё готова
(столько лет, — пойми её поди!).

Это время дальше, дальше, дальше,
не продолжить и не сжечь дотла.
Полстроки безвкусицы и фальши?
Полстроки надежды и тепла!

И храню средь лучших своих строчек,
среди самых правдашних из книг, —
самый незатейливый листочек,
самый безнадёжный черновик.

Воздушный замок
 
Стекла и бетона не нужно.
Работа – хоть смейся, хоть плачь:
Мы строим наш замок воздушный
На почве одних неудач.
 
Присуха, погуба, зазноба!..
Хорош я! И ты хороша!
Построим — под вид небоскрёба?
Но лучше – под вид шалаша.
 
И ладно об этом, и ладно.
Простынешь, накинь-ка пальто.
А, может, мы строим нескладно?
А, может, здесь место не то?
 
Шумят камыши равнодушно…
А ты без фаты, без кольца…
…Но чей это замок воздушный?
И в лентах такси у дворца?..
 
***

И сомневалась, и прощала…
Не торопился и терпел,
хоть было способов немало
нарушить этот беспредел.
 
Любой из способов — не дорог.
И знаю я, и знаешь ты,
что значит — в сумерках конфорок
передрассветные цветы,
 
что значат полуночных окон
непреходящая вражда
и проходящих клиньев гогот
из ниоткуда в никуда.
 
И ты — один из этих клиньев,
откуда-то из этих мест.
Последний взмах разбитых крыльев –
нательный крестик или крест…
 
И, убоявшиеся бога,
на пропадающих вдали
глядим, как будто их дорогу
давным-давно уже прошли
 
и даже знаем, точно в школе,
что нас не вызовут на суд —
звонок последний не позволит.
А на дом так не задают.

***

В общем-то, она не обманула,
не обобрала, не предала,
и вожжу не туго натянула,
и не оттолкнула (но могла).
 
Что бы ей такое помешало
нанести заслуженный удар!?
А она за ниточку держала
облачка души воздушный шар,
 
Всё дала безудержному телу
и остановилась на меже
от благоуюта к беспределу,
наказав подумать о душе
 
узника, Богини, аргонавта…
На вершине чувства удержись,
грустная, задумчивая правда –
в общем-то, единственная жизнь.

РОДИНА
 
Журавлей притягивает юг.
Сиротливый крик, прощальный круг…
К полюсу уюта и тепла
Перелётных стая уплыла.
Омская земля светлым - светла.
Мне твоя вода теплым - тепла.
Ты – моя магнитная гора.
Я – твоя железная игла.
На чужой земле счастливым быть –
Полюса души переменить.
Край родной – единственный магнит.
Павший лист — и тот не улетит…
 
***

Отпылал костёр, в ночи заблудший,
тень свою отколыхал баркас…
Ты не верь, что легче мне и лучше,
что остыла боль и улеглась.
 
В сердце всё по-прежнему осталось:
поздняя сквозная тишина,
и прибрежный шелест краснотала,
и колючих сосен вышина,
 
лепет трав (волны ли бормотанье?),
самовозгорание зарниц,
и — костра последнее дыханье
перед первым трепетом ресниц.



***

За дальнюю околицу
по улице метелица
и стелется, и колется,
и колется, и стелется.
 
Занесены дороженьки,
стоят белым-белёшеньки,
заметены тропиночки,
сосёночки-тростиночки.
 
Идёшь, моя отрадушка,
полно твое лукошечко…
Вот скрипнула оградушка,
вот вспыхнуло окошечко.
 
В трубе дымок завьюжится,
в печи огонь уляжется,
в окне снежок закружится,
в душе тепло окажется.
 
По улице — метелица!
А рядом за околицу —
и стелется, и колется,
и колется, и стелется…

Пианист
 
Изведав дружества и мнения,
что не подняться в небеса, —
приникни к таинству творения!
Твори, страданье, чудеса
 
отрывистые и спонтанные,
крутые до небытия!
Твоя скала обетованная,
где каждый миг – удар копья…
 
Но мягче пуха, твёрже кремния,
жесток к себе и нетерпим, —
штурмующий вершины времени
плодоносящий пилигрим.
 
И в одиночестве безвестном
предел к пределу – след всегда.
И обрывающийся в бездну –
вослед идущему звезда…

***

Сквозь тень твою
наш белый свет
нежнее кажется, добрее.
Ты — вечный двигатель, Поэт,
а настоящему виднее
 
и эта тень, и этот взгляд,
и то «прощай», и это «здравствуй».
Влюблённый — с головы до пят
вне времени и вне пространства,
 
вне этой жизни, может быть.
…Закажут голову на блюде, —
меня и равному убить
не так легко, наверно, будет.

***
-
Кто запустил сей мир однажды
(с толчка ль, стартёра ли, с горы)?
Рука добра и солнца жажда?
Потусторонние миры
 
иль параллельные? (Однако,
во мне есть жгучий интерес).
Тебе, медведь, тебе, собака,
тебе, мой ангел или бес, —
 
сия отгадка не под силу.
И мне пока не по плечу.
Спрошу купель, потом могилу,
скользя по лунному лучу.
 
И мыслью молнии, ракеты
допрос светилам учиню.
Да Книга Книг добавит света
и отошлёт к седьмому дню.
 
И грянет некто, возникая
из беспредела и огня:
«Я взрыва не слыхал, но знаю,
что эхо – было до меня».