По следам Записок сумасшедшего

          Выхожу из метро на Сенную площадь.  Вот оно, брюхо Петербурга с его знаменитым в нашей памяти рынком. В разноголосой толпе пахнет горячими пирожками и жульничеством. Мне предлагают выгодно купить золото или валюту по низкому курсу, попутно быстро и незаметно проверяют содержимое  карманов. Торопливо прячу лицо от стужи за поднятый воротник, и через бесконечные ларьки бреду в сторону набережной канала Грибоедова или, как его называли раньше – канавы. Сегодня здесь можно легко представить себе разбитую подводами булыжную мостовую, ряды питейных и мелочных лавочек. Вот и Кокушкин мостик через канал в Столярный переулок. Люди робко пробираются по узким тропинкам между грудами неубранного февральского снега. Место не слишком примечательное для парадного Петербурга. Дома в четыре этажа со скошенными углами,  с черными глазницами подворотен и мрачными дворами-колодцами,  похожие как братья-близнецы. Три улицы, пересекавшие его, ( Большая, Средняя и Малая Мещанские) своими названиями говорят о проживавших здесь людях. Это ремесленники, мастеровые, мелкие торговцы и бедные чиновники низших классов. Здесь в каждом доме были питейные заведения: трактиры и рюмочные. Вот уж где, горе людское заливалось бездонной винной чаркой. Таким увидел Петербург  Н.В.Гоголь и его герой из “Записок сумасшедшего” Поприщин Алексей Иванович, пишущий свои  странные записки - дворянин по происхождению, титулярный советник по чину и сумасшедший по состоянию души и ума.
            Загадываю, будто мы  встречаемся с ним  у доходного дома ростовщика Зверкова, что в конце переулка у самого моста. Это массивное сумрачное  здание с вывесками магазинов по бокам. И цветом, и видом своим оно действительно более похоже на гигантский кирпич, поставленный на ребро. Словно пчелиные соты поблескивают в нем многочисленные окошки.  Представляю, по этому поводу, провинциальный восторг господина Поприщина: “Этот дом я знаю…Эка машина! Какого в нем народа не живет: сколько кухарок, сколько приезжих! А нашей братьи чиновников – как собак, один на другом сидит”. В нем жил и сам Гоголь с 1829 по 1831 год, то есть в свою чиновничью пору. Об этом теперь напоминает лишь скромный бумажный листок в окне магазина “Сантехника”. Жизнь в таком доходном доме убивала нищетой любое человеческое достоинство, а уж дворянское, особенно. Добавьте еще, что и на службе он – “нуль, более ничего”.  Предельное унижение вызывает тихий бунт или прозрение, он презирает сослуживцев и взяток не берет или просто  “своего” взять не умеет. Да, чиновник Поприщин – подлинно сумасшедший. Это вам и в нынешних департаментах подскажут. Сейчас тоже есть свои  умельцы, которые  могут вас обчистить так, “что только одну рубашку оставят  на просителе”. Да и разве он разрушитель устоев государства? Он так, просто сумасшедший…
              Как прибыл в Петербург, так и попал в Дом презрения для душевнобольных, ибо Сумасшедший дом – вся Николаевская Россия. Чем сильнее погружается в безумие Поприщин, тем больше он чувствует в себе Человека. Ум и безумие живут в противоречии, но они и нераздельны. Ум может обратиться безумием, будь ты кем угодно, даже великим писателем Николаем Васильевичем Гоголем. Твое же безумие может открыть глаза многим и оборотиться Божьим словом, пробуждением совести у  других.
                Ныряю через решетки в темную арку подворотни и оказываюсь на дне грязного двора-колодца. Уходят вверх холодные в разводах, желтовато-серые стены. Змеями льются   ледяные бороды по длинным ржавым водосточным трубам. Где-то очень далеко , словно из могильной ямы, светлеет осколок серого петербургского неба.  Дрожью набегает ощущение тревоги, тишина сдавливает и не отпускает. Только теперь начинаю осознавать, почему и М.Ю. Лермонтов именно сюда приводит героя своей неоконченной повести “Штосс”. Художник Лугин будет увлеченно играть  в карты с выходящим в полночь из портрета человеком и тихо сходить с ума. Здесь же, рядом, в Столярном переулке, у Ф.М. Достоевского в каморке, похожей “на гроб“,  будет потом жить  и Родион Раскольников, в голове  которого появится безумная идея преступления.
               Как много здесь вокруг этого грязного желтого цвета! Не потому ли и Дом презрения для душевнобольных, XIV отделение старейшей  Обуховской больницы на набережной реки Фонтанки традиционно для Петербурга выкрасили в желтый цвет. Именно он стал решающим признаком народного названия этого богоугодного заведения – “Желтый дом”. Легко ли говорить свою правду сумасшедшему Поприщину, если здесь правит инквизитор в белом балахоне с палкой? “Нет, я больше не имею сил терпеть. Боже! Что они делают со мною! Они льют мне на голову холодную воду! Они не внемлют, не видят, не слушают меня. Что я сделал им? За что они мучат меня?”  И нет уже отсюда обратной дороги, поздно.
             У кабинета психиатра  миловидная девушка с детским лицом и прозрачными серыми глазами Она легко начинает говорить, будто давно знает меня:"Побудь со мной, - мысль, словно тень пробегает ее лицу.- Мне опять подключат провода, и будут снимать голову, они хотят прочитать мои мысли".
              Этот реальный жестокий мир уже более не существует  для нее.  Сестра берет девушку под руку и уводит в кабинет.
            Действительность страшная, в Петербурге почти 60 тысяч человек страдает различными психическими расстройствами. Переполненные больницы, где палаты по 12 человек и узкие коридоры отделяют от мира запирающиеся двери и охрана. Там, заострившиеся желтые лица и их невыносимый тяжелый взгляд, который нужно почувствовать самому.
             Заглянуть бы в зеркало самого бездонного петербургского двора-колодца, заглянуть и увидеть самое страшное, самого себя.  Увидеть и понять…
              Где-то там, далеко, по бескрайним  снежным просторам, мчится тройка, звоном разливается ее колокольчик. Воля! Господи, как хорошо дышится полной грудью, какое здесь  высокое небо!  Взлетают и летят быстрые кони туда, где честь и совесть не будут пустым звуком, где будет уважаться имя твое, Человек! Только не успеть нам уже туда, видно опять пригрезилось…