Универсальное лекарство

И, быть может, немного осталось веков,
        Как на мир наш, зеленый и старый,
Дико ринутся хищные стаи песков
        Из пылающей юной Сахары.

Средиземное море засыпят они,
        И Париж, и Москву, и Афины,
И мы будем в небесные верить огни,
        На верблюдах своих бедуины.
Гумилев



Рязанцев сидел в просторном халате, сшитом из зеленых гардин, смотрел телевизор и ел. Рядом лежал Евтушенко укрытый шерстяным одеялом курил самосад и боролся с мигренью.
Появлялась Татьяна и подложила Рязанцеву еды в грубую миску, которую тот сам себе вылепил из глины.
  «Да выключите вы, этот дурацкий телевизор»  -  сказала Татьяна.
Рязанцев посмотрел на нее своим обычным взглядом типа: « дура, что ли ?». И медленно произнес:  «Его невозможно выключить…»
Евтушенко попросил чаю.
«Селевой поток уже уничтожил пол города, оставшиеся в живых срочно эвакуируются, - рассказывал корреспондент из телевизора, стоя на фоне разрушенных домов.
Вертолет упал с высоты 80 метров, унеся жизни 12 лучших парашютистов России, - сообщил голос за кадром в следующем сюжете.
Отрабатывается экономическая версия террористического акта в подземном переходе -, подхватил эстафету другой ведущий».
Далее следовало прямое включение с места гибели атомной подводной лодки: - плачущие родственники погибших моряков стоят в очереди за бесплатным супом.
После получасовой рекламной паузы настала очередь Чечни.  «Очередное зверское убийство совершили боевики на избирательном участке...»
Татьяна принесла Рязанцеву и Евтушенко чай.
.... За сюжетом о ловле петербургского маньяка душителя прошли две пресс- конференции, на одной левые обвиняли во всем правых. А на другой правые – левых;  и те, и другие ругали правительство.
Потом на экране появился известный писатель и стал говорить о том, что страна в агонии, экономика больна, культура больна, армия больна, власть больна, общество срочно нуждается в лечении и т. д..
«Каждый раз, когда у меня башка заболит, обязательно где-нибудь, что-нибудь да ебнет»,-  сказал Евтушенко, глядя в окно и улыбаясь.
Там за окном горела Останкинская телебашня. На высоте  400 метров, словно траурное  знамя развивался огромный шлейф дыма.  Рязанцев продолжал смотреть писателя и есть свои макароны.
Писатель не выдержал: «Как вы можете жрать и улыбаться когда в стране происходит такое?!» Закричал он из телевизора на Рязанцева и Евтушенко.
Рязанцев перестал жевать и посмотрел на писателя своим обычным, нервно-паралитическим взглядом.
- Смерть. Сказал тихо Рязанцев.
- Что смерть!?. Взвизгнул писатель.
- Смерть лечит любые болезни…,- ответил Рязанцев, хлебнув чай из кружки , которую тоже вылепил сам.
Писатель потух вместе с телевизором.
Образовалась  тишина сопровождаемая звуками пережевывания пищи, потрескивающего в папиросе самосада и посюпывания горячим чаем из самодельных кружек.

Зазвонил телефон и сказал: "Привет! Это я,  тут стишок сочинил:
Телевизор слизало пламя.
Дым на башне как серое знамя.
И будто бы умер Сталин.
Его тело в концертном зале.
Тишина в атмосфере, я рад.
Надоел кровожадный гад".

Рязанцев продолжал есть, и смотреть в мертвый экран, а Евтушенко курить и бороться с мигренью.
Пришла Таня с новой порцией еды.
 «Все таки выключили, а говорил: «Не-воз - мож-но, не-воз - мож - но…».