Николай Ге Человек, увидевший другого Христа

Этот бешеный ажиотаж я помню хорошо: когда в Третьяковской галерее выставили отреставрированный «Суд синедриона («Повинен смерти!»)» Николая Ге, очереди стояли почти как на «Джоконду». И более-менее не выстаивая среди этой топчушейся и извивающейся у музея людской «змеи», попасть в зал с картиной мне удалось только за день до снятия ее из экспозиции.
С художниками иногда бывает, что все «западают», в общем-то не на самые главные их картины. По крайней мере, не на те, ради которых кладется жизнь мастера. Спросите про Ге, вам легко ответят: «Ну ка же! «Пётр I допрашивает царевича Алексея в Петергофе». А еще – портреты Льва Толстого, а еще – «Пушки в селе Михайловском», ну, там, где он Пущину и няне стихи читает, размахивая рукой».
На этот вертел нашего среднего и во многом еще советского образования можно, памятуя картинки в учебниках литературы, нанизывать еще хорошие портреты Герцена, Тургенева, Некрасова… И еще и еще.
Это и правда, хорошие картины… Но почему люди выстроились смотреть «Суд синедриона»? Только потому, что его достали из запасников и реставрировали? Потому, что газеты и телек о «Суде» все уши нам прожужжали?
Да потому что можно всю жизнь писать то, что тебе интересно. Но это – ремесло. А можно – то, чего не писать не можешь, что мучает, независимо от того, увидит это хоть кто-нибудь или нет. И вот это и есть – талант и гений.
Об этой, мучившей Ге всю жизнь теме, мы знаем, в основном, только по одной и к тому же плохой его картине: «Что есть истина?» Ну, это та, где перед громоздким Пилатом стоит спокойный и задумчивый Христос. И очень красиво падают тени. Кстати, сам Ге не очень любил эту свою работу. Но зато ее принимало общество, взращенное на слащаво-божественном образе Христа, который даже умирал на картинах всех других художников смиренно и в чем-то изящно: спокойное лицо, плавные линии рук, классическая светлая скорбь окружающих…
Нет, все это было не для Ге. Вот он, «Суд синедриона» - торжественная процессия, чванливые лица священников, а в углу, слева (не сразу и увидишь) – Христа придавили к стенке и орут на него так, что даже по недвижимым губам читается – «Мы просто уроем тебя, просто уроем!!!». Именно так. Если говорить сегодняшним лексиконом разборок.  Интересно, что читали по губам кричащих иудеев во времена, когда Ге выставил картину в первый раз?
А ведь это только одна картина. Была еще «Тайная вечеря», за которую в 1863 году Ге получил звание профессора, минуя звание академика.
Были «Христос и Мария, сестра Лазаря», «Братья Спасителя». Он пишет «Вестники Воскресения», «Христос в Гефсиманском саду», «Выход с Тайной вечери» (1889), «Иуда» (Совесть) (1891), и, наконец, «Распятие» в нескольких вариантах.
Он возит эти картины по России и Европе, и… их не принимают. Да и сейчас их найдешь не во всяком альбоме шедевров русской живописи.
Но вот парадокс: сам Ге был доволен впечатлением, которое произвел его, как бы мы сейчас сказали, цикл о Христе.
И здесь нет парадокса. Потому что Ге, в отличие от остального человечества (простите за пафос!) читал Евангелие, не как божественную книгу, а как трагедию обыкновенного сына человеческого, который ужаснулся тому, как с ним обошлись.
В  «Распятии» он умирает, некрасиво, мучительно, страшно. И это правда жизни, потому что даже римляне, придумавшие эту казнь - «повешение на дереве» - с отвращением и таким же страхом приводили приговоры в исполнение.
Там, на этой картине, столько изумления от того, что вот – распяли! Не верил и не ожидал… Столько отчаяния изливается от распятых рядом разбойников!
Конечно, Ге не могли принять. Он переворачивал философию священных книг. И вовсе не потому, что не верил в Бога. Просто жизнь и смерть Христа, как человека, Ге пытался понять всю свою жизнь.
В Третьяковке есть несколько его картин об этом. Можно часами рассматривать «Явление Христа народу» Иванова, «Христос в пустыне» Крамского… Но будет шанс – идите прямо в зал Ге. Это страшно и очень печально, но это – другая правда о Христе.
Как сухо сказано было однажды о Николае Ге: «Главная заслуга… в том, что он первый уловил новое реалистическое направление в библейских композициях…», но внезапно добавлено изумительно искренне и точно: «…которое унесло его очень далеко!»...