Путь к истинной вере лежит через пустыню неверия

(размышления, вызванные словами
 Ф.М.Достоевского и не только…)


Несколько лет назад, на фестивале в 2006г. в Санкт-Петербурге,  я уже размышляла над этой темой. К сожалению, поверхностно. Теперь бы я сказала совсем не то, что тогда. И не потому, что мысли мои переменились. Нет, просто тогда я привязывала это высказывание  к вере в Бога. Сейчас думаю об ином.
Вера в Бога – слишком трепетная тема, чтобы я осмелилась коснуться её так легко, как делала это в юности. Раньше судить обо всём, ничего толком не ведая, было просто. Узнавая жизнь, всё чаще задаёшь себе вопрос: а имеешь ли ты право рассуждать о том, чего не познал или познал наспех?
Не стану говорить о Боге, скажу о пустыне. И всё же первая ассоциация: картина Крамского. «Тогда Иисус возведён был Духом в пустыню для искушения от диавола и, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал. И приступил к Нему искуситель и сказал: если ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами. Он же сказал ему в ответ: написано: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих». (Матфей, 4, 1-4) На картине Крамского пустыня – место для раздумий, для осмысления жизни и пути утомлённого им Бога или, может быть, человека. Одновременно место одиночества, место печали…
Вторая ассоциация: пустыня, Израиль. Песок, серая земля, которая краснеет после дождя. Земля, где немало зыбучих песков, гибельных для человека. Вспоминаются страшные истории, слышанные там. Человек,  только что приехавший из Петербурга и решивший искупаться в Средиземном море чуть-чуть в стороне от общего пляжа. Морской песок, провалившийся под его ногами… Мальчик, выгуливавший свою собаку на пустыре. Шаг в сторону от тропы – и земля поглотила ребёнка. В ту недолгую пору, когда я убирала ещё не заселённые израильские квартиры, меня тянуло посмотреть на город сверху. Я выходила, даже если не было надобности, на крышу и смотрела с высоты 9-12 этажа на город, почему-то пристальнее всего не на строения, а именно на землю. Думала о её непохожести на нашу, русскую, о её скрытой опасности. Чужая земля - пустыня, место гибели, место смерти…
Настоящая пустыня, на которую нагляделась по дороге в Эйлат. Почти, в самом деле, пустая, с редкими, унылыми стебельками земля.  Чахлые одинокие деревья, совсем не похожие на своих городских сородичей, которых поливали утром и вечером, время от времени старательно обрезая, подравнивая. Поневоле вспоминается пушкинский «Анчар». Особенно неприятно и пусто было близ Беэр-Шевы. Однообразная серая дорога, на которой  никого не встретишь. Пустыня – место уныния и тоски…
Третья ассоциация: человеческая душа, не заполненная ничем. Пустыня духа. Противоположность «Индии духа».
Сколько пустых глаз, сколько мелких душ каждый из нас встречает на своём пути… 
По-разному мы проходим через их строй. Кто-то, сохранив свою душу, кто-то, разменяв её, растратив. Иногда остервенев, озлобившись.
«Вообще, жизнь люблю, но нашу жизнь, уездную, русскую, обывательскую, терпеть не могу и презираю её всеми силами моей души. А что касается моей собственной, личной жизни, то, ей-богу, в ней нет решительно ничего хорошего», – говорит Астров, чеховский герой, «…у меня вдали нет огонька. Я для себя уже ничего не жду, не люблю людей…»
Страшно стать частью пустыни, страшно извериться, страшно потерять всё самое лучшее, бывшее ранее в душе. Страшно не иметь надежды на возрождение её.
Вспоминается известный совет Гоголя: «Забирайте же с собою в путь, выходя из мягких  юношеских лет в суровое ожесточающее мужество, забирайте с собою все человеческие движения, не оставляйте их на дороге, не подымете потом!»
И всё-таки классики не были бы таковыми, если бы не оставляли надежды. Тот же Астров у Чехова произносит следующие слова: «…быть может, это в самом деле чудачество, но когда я прохожу мимо крестьянских лесов, которые я спас от порубки, или когда я слышу, как шумит мой молодой лес, посаженный моими руками, я сознаю, что климат немножко и в моей власти и что если через тысячу лет человек будет счастлив, то в этом немножко буду виноват и я».
Человек, у которого есть мечта, есть главное дело жизни, не может потерять свою душу, как бы это ему иногда ни казалось.
«А ты знаешь, что значит талант? Смелость, свободная голова, широкий размах… Посадит деревцо и уже загадывает, что будет от этого через тысячу лет, уже мерещится ему счастье человечества…Он пьёт, бывает грубоват, - но что за беда? Талантливый человек в России не может быть чистеньким…Непролазная грязь на дорогах, морозы, метели, расстояния громадные, народ грубый, дикий, кругом нужда, болезни, а при такой обстановке тому, кто работает и борется изо дня в день, трудно сохранить себя к сорока годам чистеньким и трезвым…» – говорит об Астрове Елена Андреевна.
Почему же имея талант, мечту, веру, иногда ощущаешь полное их отсутствие, не видишь вдали своего огонька? Во-первых, «…мученик любит иногда забавляться своим отчаянием, как бы тоже от отчаяния», - по Достоевскому. Часто гиперболизируется всё ложное или второстепенное, а главное не замечается или отходит на второй план.
Во-вторых, талантливый человек всегда сомневается, тем ли путём он идёт, не ведёт ли он его в тупик, в ту самую «пустыню неверия».
У Достоевского старец предрекает Ивану Карамазову: «Если (вопрос о вере – О.К.) не может решиться в положительную (сторону – О.К.), то никогда не решится и в отрицательную, сами знаете это свойство вашего сердца; и в этом вся мука его. Но благодарите Творца, что дал вам сердце высшее, способное такою мукой мучиться…»
Кажется, эти слова относятся и ко всем нам.