Евгений Кузьмич Меньшаков Лётная поэма

Это произведение я решилась разместить на своей странице на правах наследницы, т.к. автора давно уже нет в живых, его стихи нигде и никогда не публиковались, кроме стенгазеты полка. Эту поэму я нашла после смерти мамы в её бумагах.
                ЕВГЕНИЙ КУЗЬМИЧ МЕНЬШАКОВ
 ( Мой родной дядя, брат мамы)                Годы жизни: 1922 – 1985.
                Родился, жил и умер в . г. Ульяновске.
Воевал в составе 951-го Штурмового               Авиационного полка (ШАП) –  был однополчанином  и  боевым другом         Непомнящего Виктора   
Михайловича, моего отца.                В молодые годы  было у него хобби – сочинять стихи и поэмы.  В семейных архивах сохранились  лишь  некоторые из них.  Вот они:


                ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН
                (техническая поэма) 
                1945 г.
Нет, я не Пушкин, я другой,
Ещё неведомый гуманник,
По штатной должности – механик,
Но с поэтической душой.
       
          ВСТУПЛЕНИЕ:
Хотя моих произведений
Не выпускает в свет ОГИЗ,
И пусть  не Пушкин я, не гений,
Но всё ж готовлю вам сюрприз.
 Я в первый раз пишу поэму.
И потому прошу учесть,
Что выбрал я большую тему,
И много в ней ошибок есть.
Конечно, быть легко талантом,
Когда другой заботы нет,
Ведь если б Пушкин был сержантом,
То вряд ли был бы он поэт.
        Итак, начнём без лишних фраз
         Наш скромный искренний рассказ.

 
         Глава 1.
         
“Мой лётчик самых честных правил,
Узнав, что будет перелёт,
Он за семь дней меня заставил
Готовить этот самолёт.
Его пример - другим наука.
Но Боже мой, какая скука
Найти во что бы то ни стало
Дефект, чтоб стрелка не дрожала.”-
Так думал молодой механик,
Готовя к вылету свой ИЛ,
Слил конденсат, закОнтрил краник
И командиру доложил.
Но вылетать пока что рано,
И потому, мои друзья,
С героем нашего романа
Решил вас познакомить я.
Подобно всем другим ребятам,
Был призван он военкоматом,
Забрал повестку, сел в вагон...
Ну, в общем, стал военным он.
Кто может знать, где наше счастье?
И по каким путям шагать?
Он мог попасть в мотомехчасти,
Артиллеристом мог бы стать,
Но все же волею небес
Попал Онегин в ВВС.
В сорокаградусный мороз,
Не замечая горьких слёз,
Всю ночь с зари и до зари
Учил он честно ТБ-3.
Конечно, не по доброй воле
Он стал учиться в Вольской школе.
Увы, он зря протестовал,
На это есть и трибунал.
Курсантом плохо быть везде:
Как в Вольске, так  и в Кзыл-Орде.
Так год прошёл в воздушном флоте.
Всему конец на свете есть.
Он получил любовь к работе
И аттестат по норме “шесть”.

               Глава 2.

Вот мой Онегин на свободе.
Сперва работал на заводе,
Потом, как горько ни рыдал,
Он прямо в первый ЗАП попал.
Увы, но в ЗАПе было хуже.
Он затянул ремень потуже.
И хоть хотелось очень есть,
Пришлось забыть про норму “шесть”.
Пока  работал на заводе,
Стал ТБ-3 уже не в моде.
И вновь пришлось ему начать
ИЛ-2 прилежно изучать.
Он часто, не смыкая глаз,
Почти всю ночь учил НИАС,
Пока комэска не решил,
Что он отлично знает ИЛ.
Среди моих друзей немало
В то время в ЗАПе побывало:
Якунин Слава, Юрий Шведов...
Не он один там жизнь отведал.
Придя затем из ЗАПа в полк,
Три дня на хлеб смотрел, как волк.
Потом, едва набрав силёнки,
Кричал, что есть не может пшёнки.
Но тут скажу я вам, во-первых,
Кто мог, тот жил и в рядовых.
Один из сих друзей моих
Был год в ремонтных мастерских,
Завёл хозяйство и жену,
Имел пристрастие к вину,
На мещанина стал похож...
А в общем, “не шумит и рожь.”
А во-вторых, ЗАП тоже нам
Готовит лётчиков к боям.
Я тоже с двадцатью друзьями
Был в тех бригадах ВВС.
В очко играли мы ночами,
Ходили с девушками в лес,
В шестом часу ложились спать,
Чтоб утром новый день начать.
Я помню славные попойки
Весёлых зимних вечеров,
Друзей, сосущих спирт из стойки,
По женской части мастеров.
Островский умным был сержантом,
Он быстро женщин покорял,
Знакомил с Гегелем и Кантом,
Потом шампанским угощал
И, обсудив пять тонких тем,
Ложился с нею спать затем.
Василий Сербин из Ростова,
Тот мог найти наверняка
“Подругу дней своих суровых”
От тридцати до сорока.
А Файон, неразлучный с блатом,
Что мог везде и всё достать,
Его и с Бендером Остапом
Не стыдно было бы сравнять,
Он посвятил полжизни джазу
И в этом так преуспевал,
Что покорял всех женщин сразу,
Когда гитару в руки брал.
Но после “Щёлковского дела”
Он дал себе завет один,
Что женщин можно трогать смело,
Когда имеешь сульфидин.




                Глава 3.

Прости, мой друг, воспоминаньем
Увлёкся я на этот раз,
Но ты простишь, я это знаю.
Итак, продолжим наш рассказ.
Судьба Онегина хранила:
Он получил два новых ИЛа,
Отвёртку, трубку, два ключа
И стал работать сгоряча.
Жизнь проходила очень гладко,
Когда осеннею порой
Пришла большая разнарядка,
И в полк попал и наш герой.
Он мог без лишних разговоров
Собрать в неделю пять моторов,
И мог почти что без ключей
Сменить две дюжины свечей.
Итак, он техник стал прилежный.
Чтоб самолёт его был чист,
Ему был дан помощник - нежный
Владимир Ленский – моторист.
Они сдружились понемногу,
В работе обгоняя всех,
Жизнь протекала, слава Богу,
Без крика, шума и помех.
Всё было тихо, без раздора,
Но тут пришла в недобрый час
Татьяна – мастер по приборам,
С успехом кончив Тульский ШМАС.

Ефрейтор Ларина Татьяна
Была без всякого изъяна –
Решил единогласно полк.
(У нас ведь знают в этом толк!)
О, сколько было разговоров
О ней под плоскостью машин!
Блестели глазки у майоров,
Горели очи у старшин.
И командир полка упорно
Твердил, надеясь на успех :
- Любви все возрасты покорны,
Она сильней законов всех.
Но равнодушно, без привета
Она относится к чинам:
Один просвет иль два просвета –
Напрасно ходят по пятам.
Лишь одного горячим взглядом
Она встречает каждый раз,
Дрожит, когда он с нею рядом,
И отвести не может глаз.
Онегин, статный и плечистый,
Других умней и веселей,
Пусть получал он в месяц чистых
Лишь триста тридцать пять рублей.
Но сам Онегин хладнокровно
На красоту её глядит,
И сердце бьётся очень ровно,
И не теряет аппетит.
Слаба техническая кровь,
И недоступна ей любовь!

               Глава 4.

Скользит луна по небосводу,
Гуляет ветер за окном,
И чуя тёплую погоду,
Весь лагерь спит спокойным сном.
 Не спится лишь одной Татьяне.
Она сидит и, как в тумане,
Вдруг видит милые черты.
Онегин! Женя, это ты?..
Но только ветер завывает,
О чём-то шепчутся кусты,
Печально Ларина вздыхает:
Одни мечты...Одни мечты...
Ей стало грустно, в сердце -тяга,
Так больше жить уж нету сил.
Дневальный, дайте мне бумагу,
Перо и скляночку чернил.
Она окошко открывает,
Весенний воздух свеж и чист,
Коптилка тускло освещает
Её письмо – тетрадный лист.
“Я Вам пишу. Чего же боле?
Что я могу ещё сказать?
Мечты о Вас  лишают воли,
Я не могу спокойно спать.
Вы так стройны и так прекрасны,
Настойчивы, но не нахал,
Мы с вами  не были б несчастны!
Короче – Вы мой идеал!
Я вся горю, полна сомненья,
Моя душа полна огня.
Не знаю, может быть, с презреньем
Вы отвернётесь от меня.
Я Вас ждала, о Вас мечтала,
Так не останьтесь же глухи,
Я много, много написала
Любовной нежной чепухи. ”
Письмо угольником свернула,
Черкнула адрес и уснула.

                Глава 5.

Весна! Механик, торжествуя,
Сливает в бочку антифриз,
Вдали комиссию почуя,
С усердьем трёт и вверх, и вниз.
Он рвёт на тряпки отепленье,
Глядеть не хочет в МЗС,
Пора любви и вдохновенья
Вдруг наступила в ВВС.
И как-то раз в начале марта,
Хваля красавицу весну,
Владимир Ленский шёл со старта
И встретил девушку одну.
Он пять ночей не знал покоя,
Казалось, чем-то удивлён,
Не мог понять, что с ним такое,
И все решили: он влюблён.
Предмет его горячей страсти
Хорошей девушкой слыла,
Она была недолго в части,
Но многим счастье принесла.
Но он, увы, не знал об этом,
Писал ей нежные стихи,
Носился с пламенным приветом...
С любовью шуточки плохи!
Она сначала так радушно
Лечила боль сердечных ран,
Что после тех свиданий душных
Завязан был меж них роман.
Но вскоре Ольге надоело,
Что он застенчив, не речист,
         К ней подойти боится смело,
К тому же – только моторист.
По ней он понял это тоже,
Однако продолжал роман,
 Ведь горьких истин нам дороже
Любви горячечный обман.
Но сердце Ленского болело.
Он побледнел и занемог.
Ревнивый, злобный, как Отелло,
Найти соперника не мог.
Вот зачехлив однажды спарку,
Владимир Ленский мчится к парку:
Он должен всё ей объяснить,
Пусть скажет, быть или не быть!


И вдруг он вздрогнул в изумленьи,
Сказать не может ничего:
Она стояла в отдаленьи
И с кем? С механиком его!
Она смеялась, жала руки,
(О, видеть это нету сил!)
Онегин с видом полной скуки
 Ей тоже что-то говорил.
Теперь я всё отлично вижу,
Поймал вас вместе наконец!
Онегин, я вас ненавижу,
Онегин, знайте, вы подлец!
И грудь моя клокочет мщеньем,
И стонет попранная честь! –
И бросил он врагу с презреньем
Торцовый ключ на тридцать шесть.
К ним подбежали их друзья,
Но поздно, претерпеть нельзя!
Такого дерзкого удара
Нельзя спокойно  перенесть!
          - Дуэль? Отлично!  У ангара
        Я буду ждать вас ровно в шесть.
 Надев суконные пилотки,
Накинув на плечи шинель
И замарав в грязи обмотки,
Друзья помчались на дуэль.
 Они сошлись в лучах рассвета
  Сражаться в цвете юных лет,
  С собою взяв два пистолета
   И десять штук цветных ракет.
Сначала было неприлично:
В наш век дуэль ведь  - ерунда,
Но всё же Ленский, как обычно,
Пропел своё “Куда... куда...”
Мол, дни ушли, возврата нету,
Они уж не воскреснут вновь,
И должен я в угоду свету
Пролить техническую кровь.
“О, Ольга, я тебя любил,
С тобою время проводил.
Я несчастливый человек!
Теперь прощай, прощай навек!”
Пусть Ольга слышит в пенье ветра
Последний пламенный привет
И, отсчитав пятнадцать метров,
Владимир поднял пистолет...

(К сожалению, на этом поэма обрывается, это всё, что удалось мне выудить из ветхих пожелтевших и потёртых нескольких тетрадных листков. 

  Е. Саянова.)