8. Магия трав. Териак

Природа:

Когда ж осветит очи новый день нам,
Внимай мне, Феникс златокрылый,
Я расскажу о сказочном везении
Долины сей, что на века соединила
Венеру с Марсом рук переплетеньем
    Средь этих трав, деревьев и цветов,
    Чей сводит пчел с ума пленительный покров.

В этой стране, очарованья полной,
Произрастает столько чудных трав.
Об их целебных свойствах я напомню —
И снадобий поведаю состав:
Коль сердце мучается, страстью воспылав,
    Врачует боль вино из корня мандрагоры,
    Даруя сон пленительный и скорый.

Тут стебли стелятся лимонной водяники,
Котула радует веселой желтизной,
Акации цветущей золотые блики,
Нарцисс кивает гордой головой,
И колоцинт в траве горит звездой.
    Там сахарный тростник от сока золотистый,
    Лапчатки скромной огненные искры.

Мягчайших мхов пушистое раздолье,
И солнечная мякоть ароматных дынь,
И золотой питательный цикорий,
Здесь пряная целебная полынь,
Полезная особо для мужчин,
    В любовной немощи излечат от тоски
    Ромашки римской желтые глазки.

Феникс:

Сомнений нет, чудесный климат этот
Повсюду славится своею благодатью.
Мужам и женам горестной планеты
Отныне больше нечего желать,
Но, кстати, не могла бы ты сказать
    Несколько слов, милейшая Природа,
    О древе чистоты монашеского рода.

Природа:

Да, есть такое древо Авраама
С прелестной сочной звездчатой листвой,
Вокруг него довольно фимиама —
Дано нам Вестой целомудренной самой:
Несет желаньям свежесть и покой,
    Во время сна его храня у ложа,
    От излиянья удержаться можно.

Охапкой высохшей листвы покроешь землю,
В местах, где змеи злобные живут
И жалят тех, кто в их владеньях дремлют,
То спящих эти твари не найдут,
Настой семян, должна добавить тут,
    Противоядьем служит при укусе —
    Целебен он при жутко горьком вкусе.

Но продолжаем: здесь шалфей мускатный,
Фиалки, живописный львиный зев,
Соцветья валерьяны ароматной
Под жарким солнцем распушились осмелев,
Шпинаты сочные, глаз радуют созрев,
    Куст, полный ягод ежевики сладкой,
    И жимолость, что лечит лихорадку.

Здесь наперстянка, одуванчик, незабудки,
Кореньями прославленный имбирь
И лютик, к солнечному свету чуткий,
Златые чаши выставил на пир,
И яркий клевер расстелился вширь,
    Божественная моли, амарант, —
    Цветок любви, льет тонкий аромат.

Феникс:

Кстати, Природа, расскажи подробно,
Это та моли, что известна грекам, —
Любые чары отвести способна,
От яда змей спасает человека,
И пробуждает вкус к любви утехам?
    Не ею ли спас мудрый Одиссей
    От Кирки заколдованных друзей?

Природа:

Да, это та прославленная моли,
Что появилась хитростью Меркурия,
И Одиссей смог опьянить любовью
Волшебницу, что в гневе — Фурия,
В желании гетеру нарисую я.
    Пойдем, по ходу поделюсь познаньем
    О свойствах прочих трав во врачевании.

Сена, агава — очищают кровь,
Иерусалимский дуб сродни духам,
Калинджи семена украсят плов,
Полынь, душицу или майоран
За пряный запах знает много стран.
    И посреди зимы подарит розы
    Опасный, но лекарственный морозник.

Полынь, известно, получила имя
В честь Артемисии, жены Мавсола,
Что красотою и поступками своими
Была достойна царского престола.
Растенье лечит хворь слабого пола,
    А усыпальницу четы известной этой
    Назвали мавзолей и чудо света.

Пусть не боится змей и тварей прочих,
Тот, кто хранит растенье при себе,
Усталости не зная днем и ночью,
Избавится от трудностей и бед.
Ему везде сияет солнца свет,
    Он легким сделает тернистый путь,
    Полынь в дороге положив на грудь.

Морозник черный, по-иному меламподий,
Названный по врачевателю Мелампию,
Среди аркадианских пастбищ и угодий
Был собран им, чтобы безумной бестию
Стала дочь Прета, и, к ее бесчестию,
    Владетельница царского порфира
    Себя нагою выставила миру.

А вот агава — греческий кентаврий.
Геракла друг, наставник для героев,
Кентавр Хирон ему почет и лавры
Жизнью прославленной присвоил,
Своим бессмертьем Прометея удостоив.
    От хищных тигров защищают листья
    И дарят ясность среди мрачных мистик.

С ним поделился золотою славой
В тот день, когда, Геракла милый гость,
Он после пира отдыхал в тени агавы.
Стрелой героя умудрился уколоть
От возлияний восприимчивую плоть
    К яду смертельному (им смазывались стрелы)
    И умер бы, лишен бессмертного удела.

Могучий лук Геракла был не для него —
Для ран глубоких — и смертельным ядом
Он в мир загробный провожал того,
Кто оказался лишь случайно рядом.
Хирон, великий медик, принял кряду
    Настоек много славных врачеваньем,
    Но лишь агавой облегчил страданья.

Здесь девясил, или Христово око,
Ростки видны смертельной белладонны,
Купена скромная и розмарин высокий,
Нарцисс красой пленяет утонченной
И лунник тает, солнцем опаленный,
    В горах царит подснежник нежный —
    Сокровище вершины снежной.

Слово Нарцисс чудной владеет силой —
Похитить холод струй у каменных утесов:
О чаровник, увы, краса не исцелила
Себе самим ран нанесенных острых,
И в зеркале у глаз прекрасных — слезы
    Любви и невозможности соединенья,
    С тем, кто похож на вас, как отраженье.

Могущественная империя Любви,
Ты мстишь за стон любви запретной.
Других прельщают вновь глаза твои,
Но лишь один ты ловишь взгляд заветный,
Что равен твоему красою безответной.
    В свое подобие без памяти влюблен,
    В цветок с любимым вместе обращен.

Ты Символ неких живописных лиц,
Где красота божественна и тленна,
Где грозы прячутся в тени ресниц,
А не улыбка — свет души смиренной,
Ты нежность гонишь прочь, надменный.
    Жестокосердный, и тебе судьба
    Такое ж превращенье сберегла.

Ах, был бы восприимчив к покоренью,
Не злоупотребляя прелестью лица,
То Солнцем стал для стольких поколений,
Даря увидевшим блаженство без конца,
О гордый, не желай печального венца:
    Себя ты любишь и любим Собою,
    В божественный цветок сольются двое.

Но продолжаем, здесь на горных склонах
Растет хорминум, — семена с вином
Поднимут жар желаний иступленных
В мужчине каждом, даже ледяном,
Плоть сладострастьем укрепляя в том,
    Чтобы пылающее жаждой вожделенье
    Приумножало наше населенье.

Морковь, кервель, полезный портулак,
Кингидиум из рода орхидей,
Здесь гелиопсис солнечный и мак —
Среди цветов таинственный Морфей,
Спасает сцилла души от скорбей,
    Здесь адиантум, иль венерин волос,
    И ласточника белый нежный колос.

Не перечислить всех целебных свойств,
Столь благотворных для здоровья,
Ценимой каждым лекарем расстройств
За превосходный вкус и цвет — моркови.
А тем, чьи сны похищены любовью,
    Медовый сок корений ярких
    Подарит вкус объятий жарких.

Фракийского Орфея необычный дар
Когда-то  вызвал зависть самого Плутона,
Увидел тот движения странных пар —
Деревьев, птиц, зверей, лирой завороженных
И против воли в танец увлеченных…
    На опыте Орфея можем убедиться —
    Морковь усиливает влюбчивость девицы.

А портулак покой дает сердцам,
Что выжжены до дна огнем желаний,
Подверженные вожделенным снам
Им обретут свободу от терзаний,
Настойчивых аллюзий и мечтаний,
    Он успокоит ум мужчин, сверх меры
    Плененный играми любовными Венеры.

Вот рукола, горчица, артишок,
Трехцветные фиалки скромной глазки —
Чувств безответных маленький цветок,
И гиацинт, не чужд запретной ласки,
Подсолнечник собою горд по-царски,
    И триллиум, загадочное трио,
    В лесной глуши растет неторопливо.

О, бедный Гиацинт, в твой миловидный лик
Сам Аполлон без памяти влюбился,
И после вместе часто видели двоих,
Вы, состязаясь, диск метали, он разбился
Рукою Аполлона посланный, струился
    Повсюду твоей алой крови ток,
    Из каплей этих вырос сей цветок.

Рыдая, Аполлон тебя в объятьях сжал,
Вернуть любовь пытаясь тысячью усилий,
Но нет, игры невинной жуток был финал,
И бездыханным оставался милый:
Так чистая любовь свою любовь убила.
    О ты, Любовь, настигнув, ускользаешь мимо…
    Тайной мучительной своей непостижима.

И символом терзаний Аполлона,
Явилась лилия серебряная там,
В себя вобрав всю скорбь его и стоны,
Свет слез придал сиянья лепесткам —
Так свойственно любовь хранить богам.
    Увы… с зарею годы и века
    Кровью окрашивалась белизна цветка.

О, школяры, я научу вас хитрости одной,
Которая дороже стоит царств и княжеств,
Воспользуйтесь секретною травой, —
И всех лентяев вечно мне обяжет
Подарок мой и каждый тут же скажет:
    Ах, как мне отплатить за этот чудный дар?
    И сразу без задержки получит свой товар.

Возьмемте руколу, но только семена,
Если учитель ваш сурово хмурит брови;
В час, когда розга поработала сполна,
Мягких частей они спасут здоровье,
И остановится теченье крови.
    Продукт сей в школьной жизни нужный
    Не внутрь приемлют, а наружно.

А муж, мечтающий, когда же сын
Его наследует владенья и поместья,
Может использовать рецепт один:
Сок артишоков августовских вместе
С густою мякотью пусть подает невесте
    В ночь брачную, и после каждый раз,
    Покуда мальчика не принесет для вас.

Во время летнее пассивное безделье
Не лучшим образом влияет на мужчин, —
В жару они не мастера в постели.
Для женщин холод — враг номер один:
Бледны, тусклы, бескровны среди зим.
    В обоих случаях поможет артишок
    На высоте быть каждому в свой срок.

Вот дикий цикламен и желтый девясил,
Здесь пуансеттия рождественской звездой,
Очиток каменные склоны облепил,
Веснушки пижмы, одуванчик луговой,
И аистник, цикуте числится родней,
    А еще дальше — украшенье поля —
    В траве златая россыпь зверобоя.

Быть нужно с цикламеном осторожней,
Настой корней при злоупотреблении
Способен вызвать выкидыш у рожениц,
Что не причина для отказа в применении,
Конечно же, при правильном лечении.
    Ведь могут так и люди, следует сказать, —
    Внутрь губить, наружно исцелять.

Те, кто взрастят его, немея от заботы,
В своем саду роскошною весной
Довольны будут результатами работы:
Носите сок растения с собой, —
Пусть еще в куклы заняты игрой
    И с нянюшками засыпают девы,
    Им вкус легко привьет к забавам Евы.

Позвольте мне вас всех предупредить —
Не увлекайтесь беззаботным флиртом
И не носитесь, словно шелковая нить,
За каждой юбкой, а целебным миртом
В белых цветах и лентами увитым
    Украсьте дом единственной с признаньем,
    Что все же сдержите когда-то обещанье.

Лоза прославленная — страстная натура,
В одежде нежных листьев обняла
Древа изрезанную бурями фигуру,
Цветов невинным поцелуем обожгла,
Бутонами к соблазну привела,
    И, словно Бахуса, венком из винограда
    Украсила главу, даря прохладу.

Однажды на пиру изысканном богов
Лоза чарующая Бахусом пленилась,
В прелестнейшей груди зажглась любовь,
И обрести его желая милость,
Она с ним в страстном танце закружилась,
    Недолго тешились они лобзаньями украдкой,
    Вмешалась смерть в забаву жизни краткой.

Как только Мать-земля ее впитала кровь,
Любимой бог увековечил память —
Из алых капель — нежных стебельков
Взошли ростки, покрылись сплошь цветами
И вот уж гроздья терпким соком тают:
    С тех пор на память о любви былой
    Он украшает голову пьянящею лозой.

Вот дягиль, по-иному «божий вестник»,
Когда коренья напитают солнца пыл,
Способен чудеса творить, кудесник,
С тем, кто случайно иль нароком яд испил,
Наполовину мертвым прибавляя сил.
    И даже воздух, что чумою заражен,
    Не навредит тем, кто настоем напоен.

Растет чертополох или крестовый корень
На благодатных заливных лугах,
Финовник, астролохия, паслен, душист и черен,
И медовик в кудрявых золотых цветах,
Здесь стрелы аконита светятся впотьмах,
    Шток-роза, щавель и садовая гвоздика,
    Лунария и ароматная лесная ежевика.

Что до финовника, он создан убивать —
Назойливых мышей и длиннохвостых крыс,
Ос, пчел и прочую летающую рать,
И бешеных собак, вопящих ночью кис,
Пробравшихся в курятник рыжих лис.
    Если же в уксусе его мариновать,
    Он может боль зубную облегчать.

Шалфей — на страже нашего здоровья,
Он может женщин от бесплодия спасти,
Аэций утверждал — выращенный с любовью,
Шалфей полезен детям до пяти
На радость крепкими бутузами расти,
    Он оживления придаст прекрасным дамам,
    Огня добавив наслажденьям и забавам.

Когда в Египте всех косила смерть
Повсюду своих всадников послав,
Людей вмуровывала тысячами в твердь —
Давали женщинам лекарственный состав,
Для этого шалфея сок отжав,
    И в результате процедуры сей
    Там народилось множество детей.

Лунария ценна, когда ваш конь
На пастбище среди высоких трав
Забрел в них, как в высокий бастион,
Дорогу к вашему привалу потеряв,
И словно путы стебли на ногах.
    Разрезать их лунария поможет,
    Иначе конь от боли занеможет.

Яртышник, или заячья мошонка,
Способен возбуждать желание игры,
Ведущей к появлению ребенка.
Возможности, что отдыхали до поры,
Нам явят благодатные дары.
    А тем же, кто страдает малокровьем
    Сушеный корень даст отменное здоровье.

Если мужчина свежий корень съел
Перед соитием на брачном ложе,
То мальчика он, сладострастен, смел
Зачать на радость милой сможет,
На женщину воздействие похоже:
    Если же примет снадобье жена,
    То дочку мужу понесет она.

Вот розмарин арабский незабвенный,
Искусный в устранении болезней,
Он улучшает память, укрепляет вены —
Для чувств и воли не найти полезней,
И речь польется сладкозвучной песней
    Даже у тех, кто был косноязычным,
    К наукам благородным непривычным.

Вот белладонна — смертоносная трава —
Ночная тень пророчит вечный сон.
Когда вдруг яростью кружится голова,
Когда жестоким гневом изнурен,
Топор Аякса местью заострен,
    Когда подобен ум плите надгробной —
    Это растение на многое способно.

Иерусалимский дуб засушенный с корой,
Затем спрессованный и спрятанный в одежде
Духи способен заменить порой,
Чей запах тонок, благовонен, нежен,
Волнующ и чарующе небрежен.
    Для моли ядовит, но слабым легким
    Дыханье сделает он сладостным и легким.

Благословенна Мать-земля за изобилье,
Что в ее лоне Время зачинает —
Деревьев, трав душистых буйное засилье,
Что радует нас, кормит, исцеляет.
    Найдется ли еще такой же край прекрасный,
    Где Флора нежная царит с улыбкой ясной?

Ах, этот остров, где раздолье трав,
Цветы танцуют на балах деревьям,
А те, не опуская гордых глав,
Следят с улыбкою за их весельем
    На искрометном празднике дневном, —
    Подробнее я расскажу о том.

Величественный дуб, увитый виноградом, —
Любовью опьянен, под ветвью Бахус спит,
Высокая сосна с садовой розой рядом —
Изысканный дуэт зардевшихся ланит,
    Магнолия, терновник и миндаль,
    И загляделась ива в голубую даль.

О целомудренная дева, символ чистоты,
Ты в озеро роняешь тихо слезы,
И непорочности волнующей черты
С нами опять творят метаморфозы…
    Олива, бук, крыжовник, луб, фундук
    Не знают буйной горечи разлук.

Древо Иуды, сребролистая осина —
Раскаянья свидетельница, где
Предательства удел невыносимый
Был сброшен в искупление судьбе.
    И он, освобожденью бесконечно рад,
    Покинул наконец-то бренный маскарад.

Вот ясень, клен с затейливой листвою,
Платан, гранат и бодрый апельсин,
Вот сочный абрикос, ель с клейкою смолою,
Айва и финики, инжир и мандарин.
    Здесь можжевельник и орех мускатный
    Что ценен своим маслом ароматным.

Теперь подробнее о мирте, его имя
Дано на память о прекрасной нимфе
Мирсине, победившей мудрую богиню
На состязании в прославленном Олимпе.
    Но гневом воспылав и завистью Минерва
    Убила ту, что оказалась первой.

Мирт — символ чувственной любви,
Он распаляет страсть, поэтому Венера
Им украшает локоны свои,
И вожделеющие кавалеры
    Ей с ветвью мирта поклоняются, когда
    Настигла их любовная беда.

Во все века нет от завистников спасенья, —
Пылая гневом и желаньем отомстить,
Не ищем славы мы или забвенья,
Нам лишь бы алчущую ненависть залить
    Кровью злорадствующих над тобой врагов
    Так размышлял Паллас, идя против богов.

Жестоким их коварством оскорблен,
За смерть возлюбленной прекрасной девы
Поклялся отомстить ужасной клятвой он,
С собой взяв ветвь сладостную древа,
    Чьи ягоды и листьев аромат
    От опьяненья славой защитят.

Вечнозеленый даже в зиму лавр
Был Дафной, нежной дочерью Земли,
Сам Аполлон, вкусив любви угар,
За ней охотился — желания влекли.
    Коль даже бог пал жертвой грубой страсти,
    Бедных мужчин не порицайте в сей напасти.

Настиг ее он — униженья не терпя,
Она взмолилась матери своей,
Та, по невинной дочери скорбя,
В лавр обратила девушку скорей.
    Прекрасный бог, тоскою обуянный,
    Чуть не расстался с жизнью окаянной.

Изящным деревцем навеки очарован,
В честь милой Дафны он его назвал,
Гирлянду сплел из веточек лавровых
И свою голову с рыданьем увенчал.
    Легендой обросли событья те
    О вожделении, любви и чистоте.

Язычники, мне люди говорили,
Ветвями изгоняют духов злых
И тьмы рассеивают мрачное засилье —
Направит к солнцу лавр друзей своих.
    Я также слышал как-то ненароком,
    Что листья избавляют от пороков.

Мимоза нежною ласкает бахромой
Пушистых звездочек средь зелени листвы,
И воздух благовоньем налитой
Зовет забыться среди ласковой травы,
    Постель полей навеет сладкий сон,
    Здесь вечно Голубь Фениксом пленен.

Здесь сок фруктовый капает с ветвей,
Сливается в журчащие ручьи,
Нектаром сладким, Феникс, поскорей
Ты жаждущее сердце напои.
    Все тем — себя на мысли я ловлю —
    Счастливцы наслаждаются в раю.


...........................................

МАГИЯ ТРАВ

http://ru.wikipedia.org/wiki/
Териак


Nature. Природа:

Когда ж осветит очи новый день нам,
Внимай мне, Феникс златокрылый,
Я расскажу о сказочном везении
Долины сей, что на века соединила
Венеру с Марсом рук переплетеньем
    Средь этих трав, деревьев и цветов,
    Чей сводит пчел с ума пленительный покров.

In this delightsome countrey there doth grow,
The Mandrake cald in Greeke Mandragoras,
Some of his vertues if you looke to know,
The iuyce that freshly from the roote doth passe,
Purgeth all fleame like blackc Helleborus:
    Tis good for paine engendred in the eies;
    By wine made of the roote doth sleepe arise;

В этой стране, очарованья полной,
Произрастает столько чудных трав.
Об их целебных свойствах я напомню —
И снадобий поведаю состав:
Коль сердце мучается, страстью воспылав,
    Врачует боль вино из корня мандрагоры,
    Даруя сон пленительный и скорый.

Theres Yellow Crowbels and the Daphadill,
Good Harry, herbe Roberta and white Cotula,
Adders grasse, Eglantine, and Aphodill,
Agnus Casius, and Acatia,
The Blacke Arke-Angle, Coloquintida,
    Sweete Sugar Canes, Sinkefoile, and boies Mercurie,
    Goosefoote, Coldsnap, and good Gratia Dei.

Тут стебли стелятся лимонной водяники,
Котула радует веселой желтизной,
Акации цветущей золотые блики,
Нарцисс кивает гордой головой,
И колоцинт в траве горит звездой.
    Там сахарный тростник от сока золотистый,
    Лапчатки скромной огненные искры.

Mosse of the Sea, and yellow Succorie,
Sweete Trefoile, Woodwind, the wholesome Wormewood,
Muskmealons, Moustaile, and Mercurie,
The dead Arkeangell that for wennes is good,
The Shouldiers perrow, and great Southernewood:
    Stone hearts tongue, Blessed thistle, and Sea Trifoly,
    Our Ladies cushion, and Spaines Pellitorie.

Мягчайших мхов пушистое раздолье,
И солнечная мякоть ароматных дынь,
И золотой питательный цикорий,
Здесь пряная целебная полынь,
Полезная особо для мужчин,
    В любовной немощи излечат от тоски
    Ромашки римской желтые глазки.

Phoenix. Феникс:

No doubt this Clymate where as these remaine,
The women and the men are fam'd for faire,
Here need they not of aches to complaine,
For Phisickes skill growes here without compare:
All herbes and plants within this Region are,
    But by the way sweete Nature as you go,
    Of Agnus-Casius speake a word or two.

Сомнений нет, чудесный климат этот
Повсюду славится своею благодатью.
Мужам и женам горестной планеты
Отныне больше нечего желать,
Но, кстати, не могла бы ты сказать
    Несколько слов, милейшая Природа,
    О древе чистоты монашеского рода.

Nature. Природа:

That shall I briefly; it is the very handmaid
To Vesta, or to perfect Chastitie,
The hot inflamed spirite is allaid
By this sweete herbe that bends to Luxury,
It drieth vp the seede of Venerie:
    The leaues being laid vpon the sleepers bed,
    With chastnesse, cleannesse, purenesse he is fed.

Да, есть такое древо Авраама
С прелестной сочной звездчатой листвой,
Вокруг него довольно фимиама —
Дано нам Вестой целомудренной самой:
Несет желаньям свежесть и покой,
    Во время сна его храня у ложа,
    От излиянья удержаться можно.

Burne me the leaues, and straw them on the ground,
Whereas soule venemous Serpents vse to haunt:
And by this vertue here they are not found,
Their operation doth such creatures daunt,
It causeth them from thence for to avaunt:
    If thou be stung with Serpents great or lesse,
    Drink but the seede, and thou shalt find redresse.

Охапкой высохшей листвы покроешь землю,
В местах, где змеи злобные живут
И жалят тех, кто в их владеньях дремлют,
То спящих эти твари не найдут,
Настой семян, должна добавить тут,
    Противоядьем служит при укусе —
    Целебен он при жутко горьком вкусе.

But to proceed, heres Clary or Cleare-eie,
Calues snout, Cukoe flowers, and the Cuckoes meate,
Calathian Violets, Dandelion, and the Dewberrie,
Leopards foote, and greene Spinage which we vse to eate,
And the hot Indian Sunne procuring heate:
    Great wild Valerian, and the Withie wind
    The water Cresses, or ague-curing Woodbind.

Но продолжаем: здесь шалфей мускатный,
Фиалки, живописный львиный зев,
Соцветья валерьяны ароматной
Под жарким солнцем распушились осмелев,
Шпинаты сочные, глаз радуют созрев,
    Куст, полный ягод ежевики сладкой,
    И жимолость, что лечит лихорадку.

There’s Foxgloue, Forget me not, and Coriander,
Galingale, Goldcups, and Buprestis,
Small honesties, Eyebright, and Coculus Panter,
Double tongue, Moly, and the bright Anthillis,
Smelling Clover, and Aethiopis:
    Floramore, Euphorbium, and Esula,
    White bulbus violet, and Cassia fistula.

Здесь наперстянка, одуванчик, незабудки,
Кореньями прославленный имбирь
И лютик, к солнечному свету чуткий,
Златые чаши выставил на пир,
И яркий клевер расстелился вширь,
    Божественная моли, амарант, —
    Цветок любви, льет тонкий аромат.

Phoenix. Феникс:

By the way sweete Nature tell me this,
Is this the Moly that is excellent,
For strong enchauntments, and the Adders hisse?
Is this the Moly that Mercurius sent
To wise Vlysses, when he did preuent
    The witchcraft, and foule Circe's damned charmes,
    That would haue compact him with twentie harmes?

Кстати, Природа, расскажи подробно,
Это та моли, что известна грекам, —
Любые чары отвести способна,
От яда змей спасает человека,
И пробуждает вкус к любви утехам?
    Не ею ли спас мудрый Одиссей
    От Кирки заколдованных друзей?

Nature. Природа:

This is the Moly growing in this land,
That was reueal’d by cunning Mercurie
To great Vlysses, making him withstand
The hand of Circes fatall forcerie,
That would haue loden him with miserie:
    And ere we passe I’le shew some excellence,
    Of other herbs in Phisickes noble Science.

Да, это та прославленная моли,
Что появилась хитростью Меркурия,
И Одиссей смог опьянить любовью
Волшебницу, что в гневе — Фурия,
В желании гетеру нарисую я.
    Пойдем, по ходу поделюсь познаньем
    О свойствах прочих трав во врачевании.

There Mugwort, Sena and Tithimailes,
Oak of Ierusalem, and Lyryconfaucie,
Larkes spurre, Larkes claw and Lentiles,
Garden Nigella, Mill, and Peonie,
Woody Nightshade, Mints, and Сentorie,
    Sowbread, Dragons, and Goates oregan
    Pelemeum, Hellebore, and Osmond the Waterman.

Сена, агава — очищают кровь,
Иерусалимский дуб сродни духам,
Калинджи семена украсят плов,
Полынь, душицу или майоран
За пряный запах знает много стран.
    И посреди зимы подарит розы
    Опасный, но лекарственный морозник.

First of this Mugwort it did take the name,
Of Artemesia wife to Mausoleus,
Where funne-bred beautie did his heart inflame,
When she was Queene of Helicarnassus,
Diana gaue the herbe this name to vs:
    Because this vertue to vs it hath lent,
    For womens matters it is excellent.

Полынь, известно, получила имя
В честь Артемисии, жены Мавсола,
Что красотою и поступками своими
Была достойна царского престола.
Растенье лечит хворь слабого пола,
    А усыпальницу четы известной этой
    Назвали мавзолей и чудо света.

And he that shall this herbe about him beare,
Is freed from hurt or daunger any way,
No poisned Toade nor Serpent shall him feare,
As he doth trauell in the Sunne-shine day,
No wearinesse his limmes shall ought affay:
And if he weare this Mugwort at his breast,
Being trauelling, he nere shall couet rest.

Пусть не боится змей и тварей прочих,
Тот, кто хранит растенье при себе,
Усталости не зная днем и ночью,
Избавится от трудностей и бед.
Ему везде сияет солнца свет,
    Он легким сделает тернистый путь,
    Полынь в дороге положив на грудь.

There is blacke Hellebore cald Melampodium,
Because an Arcadian shepheard first did find
This wholsome herbe Melampus nam'd of some,
Which the rich Proetus daughter wits did bind,
When she to extreame madnesse was inclind:
    It cured and reuiu'd her memorie,
    That was possest with a continuall frenzie.

Морозник черный, по-иному меламподий,
Названный по врачевателю Мелампию,
Среди аркадианских пастбищ и угодий
Был собран им, чтобы безумной бестию
Стала дочь Прета, и, к ее бесчестию,
    Владетельница царского порфира
    Себя нагою выставила миру.

There Centrie in Greeke Centaurion,
That from the Centaure Chiron tooke the name,
In Spaine t'was cald Cintoria long agone,
And this much honor must we giue the fame,
Wild Tygers with the leaues a man may tame:
    Tis good for sinewed aches, and giues light
    To the blacke mistie dimnesse of the sight.

А вот агава — греческий кентаврий.
Геракла друг, наставник для героев,
Кентавр Хирон ему почет и лавры
Жизнью прославленной присвоил,
Своим бессмертьем Прометея удостоив.
    От хищных тигров защищают листья
    И дарят ясность среди мрачных мистик.

Fames golden glorie spreadeth this report,
Vpon a day that Chiron was a guest,
To arme-strong Hercules and did resort
Vnto his house to a most sumptuous feast,
And welcome was the Centaure mongst the rest.
    But see his lucke, he on his foote let fall,
    Great Hercul's shaft, and hurt himselfe withal.

С ним поделился золотою славой
В тот день, когда, Геракла милый гость,
Он после пира отдыхал в тени агавы.
Стрелой героя умудрился уколоть
От возлияний восприимчивую плоть
    К яду смертельному (им смазывались стрелы)
    И умер бы, лишен бессмертного удела.

A mightie arrow not for him to weeld,
The wound being deepe, and with a venom'd point,
To Deaths arestment he began to yeeld,
And there with sundrie Balmes they did annoint,
His wounded foote being strucken through the toynt:
    All would not serve till that an old man brought,
    This Centaurie that ease to him hath wrought.

Могучий лук Геракла был не для него —
Для ран глубоких — и смертельным ядом
Он в мир загробный провожал того,
Кто оказался лишь случайно рядом.
Хирон, великий медик, принял кряду
    Настоек много славных врачеваньем,
    Но лишь агавой облегчил страданья.

There's Osmond baldpate, Plebanс, and Oculus Christi,
Sleeping nightshade, Salomons seale, and Savipire,
Sage of Ierusalem, and sweete Rosemarie,
Great Pilofella, Sengreene, and Alexander,
Knights Milsoile, Masticke, and Stocke gillofer,
    Hearts case, herbe twopence, and Hermodactill,
    Narcissus and the red flower Pimpernell.

Здесь девясил, или Христово око,
Ростки видны смертельной белладонны,
Купена скромная и розмарин высокий,
Нарцисс красой пленяет утонченной
И лунник тает, солнцем опаленный,
    В горах царит подснежник нежный —
    Сокровище вершины снежной.

That word Narcissus is of force to steale,
Cold running water from a stony rocke:
Alas poore boy thy beautie could not heale
The wound that thou thyselfe too deepe did’st locke;
Thy shadowed eyes thy perfect eyes did mocke.
    False beautie fed true beautie from the deepe,
    When in the glassie water thou didst peepe.

Слово Нарцисс чудной владеет силой —
Похитить холод струй у каменных утесов:
О чаровник, увы, краса не исцелила
Себе самим ран нанесенных острых,
И в зеркале у глаз прекрасных — слезы
    Любви и невозможности соединенья,
    С тем, кто похож на вас, как отраженье.

O Loue thou art imperious full of might,
And dost reuenge the crie disdaining louer
His lookes to Ladies eyes did giue a light,
But pride of beautie, did his beautie smother,
Like him for faire you could not find another:
    Ah had he lou'd, and not on Ladies lower,
    He neare had bene transformed to a flower.

Могущественная империя Любви,
Ты мстишь за стон любви запретной.
Других прельщают вновь глаза твои,
Но лишь один ты ловишь взгляд заветный,
Что равен твоему красою безответной.
    В свое подобие без памяти влюблен,
    В цветок с любимым вместе обращен.

This is an Embleame for those painted faces.
Where deuine beautie rests her for awhile,
Filling their browes with stormes and great disgraces,
That on the pained soule yeelds not a smile,
But puts true loue into perpetuall exile:
    Hard hearted Soule, such fortune light on thee,
    That thou maist be tranform'd as well as he.

Ты Символ неких живописных лиц,
Где красота божественна и тленна,
Где грозы прячутся в тени ресниц,
А не улыбка — свет души смиренной,
Ты нежность гонишь прочь, надменный.
    Жестокосердный, и тебе судьба
    Такое ж превращенье сберегла.

Ah had the boy bene pliable to be wonne,
And not abusde his morne excelling face,
He might haue liu'd as beauteous as the Sunne,
And to his beautie Ladies would giue place,
But O proud Boy, thou wroughtst thine owne disgrace:
    Thou lou'st thy selfe, and by the selfe fame loue,
    Didst thy deuinesse to a flower remoue.

Ах, был бы восприимчив к покоренью,
Не злоупотребляя прелестью лица,
То Солнцем стал для стольких поколений,
Даря увидевшим блаженство без конца,
О гордый, не желай печального венца:
    Себя ты любишь и любим Собою,
    В божественный цветок сольются двое.

But to proceed, theres Christi ocidus,
The seede of this Horminum drunke with wine,
Doth stirre a procurations heate in vs,
And to Libidenous lusts makes men incline,
And mens vnable bodies doth refine:
    It brings increase by operation,
    And multiplies our generation.

Но продолжаем, здесь на горных склонах
Растет хорминум, — семена с вином
Поднимут жар желаний иступленных
В мужчине каждом, даже ледяном,
Плоть сладострастьем укрепляя в том,
    Чтобы пылающее жаждой вожделенье
    Приумножало наше населенье.

There's Carrets, Chervile, and the Cucumer,
Red Patiens, Purslane, and Gingidium,
Oxe eie, sheepe killing Penygrasses, and the golden flower
Cuckoe pintell, our Ladies seale, and Saga pinum,
Theophrastus violet, and Vincetoxicum:
    Saint Peters wort, and louely Venus haire,
    And Squilla, that keepes men from soule despaire.

Морковь, кервель, полезный портулак,
Кингидиум из рода орхидей,
Здесь гелиопсис солнечный и мак —
Среди цветов таинственный Морфей,
Спасает сцилла души от скорбей,
    Здесь адиантум, иль венерин волос,
    И ласточника белый нежный колос.

O this word Carrets, if a number knew
The vertue of thy rare excelling roote,
And what good help to men there doth ensue,
They would their lands, and their liues fell to boote,
But thy sweete operation they would view:
    Sad dreaming Louers slumbring in the night,
    Would in thy honie working take delight.

Не перечислить всех целебных свойств,
Столь благотворных для здоровья,
Ценимой каждым лекарем расстройств
За превосходный вкус и цвет — моркови.
А тем, чьи сны похищены любовью,
    Медовый сок корений ярких
    Подарит вкус объятий жарких.

The Thracian Orpheus whose admired skill
Infernall Pluto once hath rauished,
Causing high Trees to daunce against their will,
And vntam'd Beast with Musicks Harpe hath fed,
And fishes to the shore hath often led,
    By his experience oftentimes did proue,
    This Roote procured in Maides a perfect loue,

Фракийского Орфея необычный дар
Когда-то  вызвал зависть самого Плутона,
Увидел тот движения странных пар —
Деревьев, птиц, зверей, лирой завороженных
И против воли в танец увлеченных…
    На опыте Орфея можем убедиться —
    Морковь усиливает влюбчивость девицы.

Purslane doth comfort the inflamed hart,
And healeth the exulcerated kidnies:
It stoppeth all defluxions falling smart,
And when we sleepe expelleth dreames and fancies:
It driues Imaginations from our eyes,
    The iuyce of Purslane hindreth that desire
    When men to Venus games would faine aspire.

А портулак покой дает сердцам,
Что выжжены до дна огнем желаний,
Подверженные вожделенным снам
Им обретут свободу от терзаний,
Настойчивых аллюзий и мечтаний,
    Он успокоит ум мужчин, сверх меры
    Плененный играми любовными Венеры.

Theres Rocket, Iack by the hedge, and Loue in idlenesse,
Knights water Sengreene, and Siluer maidenheare,
Paris Nauews, Tornesol, and towne Cresses,
Starre thistle that for many things is deare,
And Seia that in Italy Corne doth beare:
    Wake-robbins, Hyacinth, and Hartichocke,
    Letuce that mens sence asleepe doth rocke.

Вот рукола, горчица, артишок,
Трехцветные фиалки скромной глазки —
Чувств безответных маленький цветок,
И гиацинт, не чужд запретной ласки,
Подсолнечник собою горд по-царски,
    И триллиум, загадочное трио,
    В лесной глуши растет неторопливо.

O poore boy Hyacinthus thy faire face
Of which Apollo was enamored,
Brought thy lifes Lord too timely to that place,
Where playing with thee thou wast murdered,
And with thy bloud the grasse was sprinckled:
    Thy bodie was transformed in that hower,
    Into a red white mingled Gilli-flower.

О, бедный Гиацинт, в твой миловидный лик
Сам Аполлон без памяти влюбился,
И после вместе часто видели двоих,
Вы, состязаясь, диск метали, он разбился
Рукою Аполлона посланный, струился
    Повсюду твоей алой крови ток,
    Из каплей этих вырос сей цветок.

But yet Apollo wept when he was slaine,
For playing with him, cleane against his will
He made him breathlesse, this procured his paine:
True loue doth seldome seeke true loue to kill;
O Loue thou many actions dost fulfill!
    Search, seek, & learn what things there may be shown,
    Then say that Loues sweet secrets are vnknowne.

Рыдая, Аполлон тебя в объятьях сжал,
Вернуть любовь пытаясь тысячью усилий,
Но нет, игры невинной жуток был финал,
И бездыханным оставался милый:
Так чистая любовь свою любовь убила.
    О ты, Любовь, настигнув, ускользаешь мимо…
    Тайной мучительной своей непостижима.

And as a token of Apolloes sorrow,
A siluer coloured Lillie did appeare,
The leaues his perfect sighes and teares did borrow,
Which have continued still from yeare to yeare;
Which shewes him louing, not to be feuere,
    Ai ai is written as a mourning Dittie,
    Vpon this flower which shewes Apolloes pittie.

И символом терзаний Аполлона,
Явилась лилия серебряная там,
В себя вобрав всю скорбь его и стоны,
Свет слез придал сиянья лепесткам —
Так свойственно любовь хранить богам.
    Увы… с зарею годы и века
    Кровью окрашивалась белизна цветка.

O Schoole-boyes I will teach you such a shift,
As will be worth a Kingdome when you know it,
An herbe that hath a secret hidden drift,
To none but Treauants do I meane to show it,
And all deepe read Phisitions will allow it:
    O how you play the wags, and saine would heare
    Some secret matter to allay your feare.

О, школяры, я научу вас хитрости одной,
Которая дороже стоит царств и княжеств,
Воспользуйтесь секретною травой, —
И всех лентяев вечно мне обяжет
Подарок мой и каждый тут же скажет:
    Ах, как мне отплатить за этот чудный дар?
    И сразу без задержки получит свой товар.

Theres garden Rocket, take me but the seed,
When in your Maisters brow your faults remaine,
And when to saue your selues there is great need,
Being whipt or beaten you shall feel no paine,
Although the bloud your buttocks seeme to staine:
    It hardneth to the flesh and tender skin,
    That what is seene without comes not within,

Возьмемте руколу, но только семена,
Если учитель ваш сурово хмурит брови;
В час, когда розга поработала сполна,
Мягких частей они спасут здоровье,
И остановится теченье крови.
    Продукт сей в школьной жизни нужный
    Не внутрь приемлют, а наружно.

The Father that desires to haue a boy,
That may be Heire vnto his land and liuing,
Let his espoused Loue drinke day by day,
Good Artichocks, who buds in August bring,
Sod in cleare running water of the spring;
    Wiues naturall Conception it doth sh'engthen,
    And their declining life by force doth lengthen.

А муж, мечтающий, когда же сын
Его наследует владенья и поместья,
Может использовать рецепт один:
Сок артишоков августовских вместе
С густою мякотью пусть подает невесте
    В ночь брачную, и после каждый раз,
    Покуда мальчика не принесет для вас.

In Sommer time, when sluggish idlenesse
Doth haunt the bodie of a healthfull man,
In Winter time when a cold heauie slownesse
Doth tame a womans strength do what she can,
Making her look both bloudlesse, pale and wan,
    The vertue of this Artichocke is such,
    It stirres them vp to labour very much.

Во время летнее пассивное безделье
Не лучшим образом влияет на мужчин, —
В жару они не мастера в постели.
Для женщин холод — враг номер один:
Бледны, тусклы, бескровны среди зим.
    В обоих случаях поможет артишок
    На высоте быть каждому в свой срок.

Theres Sowbread, Stanwort, and Starre of Hierusalem,
Base or flat Veruine, and the wholesome Tansie,
Go to bed at noone, and Titimalem,
Hundred headed thistle, and tree-clasping Iuie,
Storks bill, great Stonecrop, and feed of Canary,
    Dwarse gentian, Snakeweed, and sommer Sauory,
    Bell rags, prickly Boxe, and Raspis of Couentry.

Вот дикий цикламен и желтый девясил,
Здесь пуансеттия рождественской звездой,
Очиток каменные склоны облепил,
Веснушки пижмы, одуванчик луговой,
И аистник, цикуте числится родней,
    А еще дальше — украшенье поля —
    В траве златая россыпь зверобоя.

This Sowbread is an herbe that's perillous,
For howsoeuer this fame Roote be vsed,
For women growne with child tis dangerous,
And therefore it is good to be refused:
Vnlesse too much they seeke to be misused.
    O haue a care how this you do apply,
    Either in inward things or outwardly.

Быть нужно с цикламеном осторожней,
Настой корней при злоупотреблении
Способен вызвать выкидыш у рожениц,
Что не причина для отказа в применении,
Конечно же, при правильном лечении.
    Ведь могут так и люди, следует сказать, —
    Внутрь губить, наружно исцелять.

Those that about them carrie this fame Sowbread
Or plant it in their gardens in the Spring,
If that they onely ouer it do tread,
Twill kill the issue they about them bring,
When Mother Lullabie with toy should sing:
    Yet wanton scaping Maides perhaps will tast,
    This vnkind herbe, and snatch it up in hast.

Те, кто взрастят его, немея от заботы,
В своем саду роскошною весной
Довольны будут результатами работы:
Носите сок растения с собой, —
Пусть еще в куклы заняты игрой
    И с нянюшками засыпают девы,
    Им вкус легко привьет к забавам Евы.

Yet let me giue a warning to you all,
Do not presume too much in dalliance,
Be not short-heeld with euery wind to fall:
The Eye of heauen perhaps will not dispence
With your rath fault, but plague your sowie offence,
    And take away the working and the vertue,
    Because to him you broke your promis'd dutie.

Позвольте мне вас всех предупредить —
Не увлекайтесь беззаботным флиртом
И не носитесь, словно шелковая нить,
За каждой юбкой, а целебным миртом
В белых цветах и лентами увитым
    Украсьте дом единственной с признаньем,
    Что все же сдержите когда-то обещанье.

Theres Iuie, that doth cling about the tree,
And with her leauie armes doth round embrace
The rotten hollow withered trunke we see,
That from the maiden Cissus tooke that place,
Grape-crowned Bacchus did this damzell grace:
    Loue-piercing windowes dazeled to her eye,
    That in Loues ouer-kindnesse the did dye.

Лоза прославленная — страстная натура,
В одежде нежных листьев обняла
Древа изрезанную бурями фигуру,
Цветов невинным поцелуем обожгла,
Бутонами к соблазну привела,
    И, словно Бахуса, венком из винограда
    Украсила главу, даря прохладу.

A rich-wrought sumptuous Banquet was prepared,
Vnto the which the Gods were all inuited:
Amongst them all this Ciffus was insnared,
And in the sight of Bacchus much delighted:
In her faire bosome was true Loue vnited,
    She daunc't and often kist him with such mirth,
    That sudden toy did stop her vitall breath.

Однажды на пиру изысканном богов
Лоза чарующая Бахусом пленилась,
В прелестнейшей груди зажглась любовь,
И обрести его желая милость,
Она с ним в страстном танце закружилась,
    Недолго тешились они лобзаньями украдкой,
    Вмешалась смерть в забаву жизни краткой.

Assoone as that the Nourisher of things,
Our Grandam Earth had tasted of her bloud,
From foorth her bodie a fresh Plant there springs,
And then an Iuy-climing Herbe there stood,
That for the fluxe Diffenterie is good:
    For the remembrance of the God of wine,
    It therefore alwaies claspes about the Vine.

Как только Мать-земля ее впитала кровь,
Любимой бог увековечил память —
Из алых капель — нежных стебельков
Взошли ростки, покрылись сплошь цветами
И вот уж гроздья терпким соком тают:
    С тех пор на память о любви былой
    Он украшает голову пьянящею лозой.

There is Angellica or Dwarfe Gentian,
Whose roote being dride in the hot shining Sunne,
From death it doth preserue the poysoned man,
Whose extreame torment makes his life halfe gone,
That from deaths mixed potion could not shunne:
    No Pestilence nor no infectious aire,
    Shall do him hurt, or cause him to dispaire.

Вот дягиль, по-иному «божий вестник»,
Когда коренья напитают солнца пыл,
Способен чудеса творить, кудесник,
С тем, кто случайно иль нароком яд испил,
Наполовину мертвым прибавляя сил.
    И даже воздух, что чумою заражен,
    Не навредит тем, кто настоем напоен.

Theres Carduus benedictus cald the Blessed thistle,
Neswort, Peniroyall, and Astrolochia,
Yellow Wolfs-bane, and Rose-smelling Bramble,
Our Ladies Bedstraw, Brookelime, and Lunaria,
Cinquefoile, Cats taile, and Cresse Sciatica,
    Hollihockes, Moufeare, and Pety Morrell
    Sage, Scorpiades, and the garden sorrell.

Растет чертополох или крестовый корень
На благодатных заливных лугах,
Финовник, астролохия, паслен, душист и черен,
И медовик в кудрявых золотых цветах,
Здесь стрелы аконита светятся впотьмах,
    Шток-роза, щавель и садовая гвоздика,
    Лунария и ароматная лесная ежевика.

First of the Nesewort, it doth driue away,
And poysoneth troublesome Mice and long-taii'd Rats,
And being fod in milke, it doth destroy
Bees, Waspes, or Flies, and litle stinging Gnats:
It killeth Dogs, and rest disturbing Cats,
    Boyled with vineger it doth asswage
    The ach proceeding from the tooths hot rage.

Что до финовника, он создан убивать —
Назойливых мышей и длиннохвостых крыс,
Ос, пчел и прочую летающую рать,
И бешеных собак, вопящих ночью кис,
Пробравшихся в курятник рыжих лис.
    Если же в уксусе его мариновать,
    Он может боль зубную облегчать.

Sage is an herbe for health preseruatiue,
It doth expell from women barrennesse:
Aetius faith, it makes the child to liue,
Whose new-knit ioynts are full of feeblenesse,
And comforteth the mothers wearinesse:
    Adding a liuely spirit, that doth good
    Vnto the painefull labouring wiues sicke bloud.

Шалфей — на страже нашего здоровья,
Он может женщин от бесплодия спасти,
Аэций утверждал — выращенный с любовью,
Шалфей полезен детям до пяти
На радость крепкими бутузами расти,
    Он оживления придаст прекрасным дамам,
    Огня добавив наслажденьям и забавам.

In Egypt when a great mortalitie,
And killing Pestilence did infect the Land,
Making the people die innumerablie,
The plague being ceast, the women out of hand
Did drinke of iuyce of Sage continually,
    That made them to increase and multiply,
    And bring foorth store of children presently.

Когда в Египте всех косила смерть
Повсюду своих всадников послав,
Людей вмуровывала тысячами в твердь —
Давали женщинам лекарственный состав,
Для этого шалфея сок отжав,
    И в результате процедуры сей
    Там народилось множество детей.

This herbe Lunaria, if a horse do grase
Within a medow where the fame doth grow,
And ouer it doth come with gentle pace,
Hauing a horflocke at his foote below,
As many haue, that sauegard we do know,
    It openeth the Locke, and makes it fall,
    Despight the barre that it is lockt withall.

Лунария ценна, когда ваш конь
На пастбище среди высоких трав
Забрел в них, как в высокий бастион,
Дорогу к вашему привалу потеряв,
И словно путы стебли на ногах.
    Разрезать их лунария поможет,
    Иначе конь от боли занеможет.

Theres Standergras, Hares ballockes, or great Orchis
Prouoketh Venus, and procureth sport,
It helpes the weakned body that's amisse,
And fals away in a consumptuous fort,
It heales the Hectique feauer by report:
    But the dried shriueld roote being withered,
    Hindreth the vertue we haue vttered.

Яртышник, или заячья мошонка,
Способен возбуждать желание игры,
Ведущей к появлению ребенка.
Возможности, что отдыхали до поры,
Нам явят благодатные дары.
    А тем же, кто страдает малокровьем
    Сушеный корень даст отменное здоровье.

If Man of the great springing rootes doth eate,
Being in matrimoniall copulation,
Male children of his wife he shall beget,
This speciall vertue hath the operation,
If Women make the withered rootes their meate,
    Faire louely Daughters, affable, and wise,
    From their fresh springing loines there shall arise.

Если мужчина свежий корень съел
Перед соитием на брачном ложе,
То мальчика он, сладострастен, смел
Зачать на радость милой сможет,
На женщину воздействие похоже:
    Если же примет снадобье жена,
    То дочку мужу понесет она.

There's Rosemarie, the Arabians iustifie,
(Phisitions of exceeding perfect skill),
It comforteth the braine and Memorie,
And to the inward sence giues strength at will,
The head with noble knowledge it doth fill.
    Conserues thereof restores the speech being lost,
    And makes a perfect Tongue with little cost.

Вот розмарин арабский незабвенный,
Искусный в устранении болезней,
Он улучшает память, укрепляет вены —
Для чувств и воли не найти полезней,
И речь польется сладкозвучной песней
    Даже у тех, кто был косноязычным,
    К наукам благородным непривычным.

Theres Dwale or Nightshade, tis a fatall plant,
It bringeth men into a deadly sleepe.
Then Rage and Anger doth their senses haunt,
And like mad Aiax they a coile do keepe,
Till leane-fac'd Death into their heart doth creepe,
    In Almaine graue experience hath vs tought,
    This wicked herbe for manie things is nought.

Вот белладонна — смертоносная трава —
Ночная тень пророчит вечный сон.
Когда вдруг яростью кружится голова,
Когда жестоким гневом изнурен,
Топор Аякса местью заострен,
    Когда подобен ум плите надгробной —
    Это растение на многое способно.

Oke of Ierusalem being throughly dried,
And laid in presses where your clothes do lie,
No Mothes or venome mongst them shall abide,
It makes them smell to odoriserously,
That it doth kill them all immediately:
    It helpes the breast that's stopped with corruption,
    And giues mans breath fit operation.

Иерусалимский дуб засушенный с корой,
Затем спрессованный и спрятанный в одежде
Духи способен заменить порой,
Чей запах тонок, благовонен, нежен,
Волнующ и чарующе небрежен.
    Для моли ядовит, но слабым легким
    Дыханье сделает он сладостным и легким.

Blest be our mother Earth that nourisheth,
In her rich womb the feede of Times increase,
And by her vertue all things flourisheth,
When from her bosome she doth them release,
    But are their Plants and Trees in this faire Ile,
    Where Floras sweete spread garden seemes to smile?

Благословенна Мать-земля за изобилье,
Что в ее лоне Время зачинает —
Деревьев, трав душистых буйное засилье,
Что радует нас, кормит, исцеляет.
    Найдется ли еще такой же край прекрасный,
    Где Флора нежная царит с улыбкой ясной?

As plentifull vnto these Ilanders,
Are the fruit-bearing Trees, as be the Flowers:
And to the chiefest Lords that are commanders,
They serue as pleasant ouer-shading bowers,
    To banquet in the day, and sport being late,
    And most of them I meane to nominate.

Ах, этот остров, где раздолье трав,
Цветы танцуют на балах деревьям,
А те, не опуская гордых глав,
Следят с улыбкою за их весельем
    На искрометном празднике дневном, —
    Подробнее я расскажу о том.

Ther's the great sturdie Oke and spreading Vine,
Vnder whose branches Bacchus vsd’ to sleepe,
The Rose-tree and the loftie bearing Pine,
That seemes (being toucht with wind) full oft to weepe,
    The Hawthorne, Chrifts-thorne and the Rosemary,
    The Tamariske, Willow, and the Almond-tree.

Величественный дуб, увитый виноградом, —
Любовью опьянен, под ветвью Бахус спит,
Высокая сосна с садовой розой рядом —
Изысканный дуэт зардевшихся ланит,
    Магнолия, терновник и миндаль,
    И загляделась ива в голубую даль.

The most chast tree, that Chastnesse doth betoken,
The Hollyholme, the Corke and Gooseberrie,
That neuer with tempestuous stormes is shooken,
The Oliue, Philbert, and the Barberie,
    The Masticke tree whose liquid gumme being dride,
    Is good for them that Rheume hath terrified.

О целомудренная дева, символ чистоты,
Ты в озеро роняешь тихо слезы,
И непорочности волнующей черты
С нами опять творят метаморфозы…
    Олива, бук, крыжовник, луб, фундук
    Не знают буйной горечи разлук.

Theres Iudas tree, so cal'd because that Iew,
That did betray the innocent Lambe of God,
There first of all his sorrowes to renew,
Did hang himselfe, plagu'd with a heauy rod,
    A iust reward for such an vniust knaue,
    That would betray his Maiscer to the graue.

Древо Иуды, сребролистая осина —
Раскаянья свидетельница, где
Предательства удел невыносимый
Был сброшен в искупление судьбе.
    И он, освобожденью бесконечно рад,
    Покинул наконец-то бренный маскарад.

Theres Ash-tree, Maple, and the Sycamore,
Pomegranate, Apricockes and Iunipere:
The Turpentine that sweet iuyce doth deplore,
The Quince, the Peare-tree, and the young mans Medlar,
    The Fig-tree, Orenge, and the sweet moist Lemmon,
    The Nutmeg, Plum-tree, and the louely Cytron.

Вот ясень, клен с затейливой листвою,
Платан, гранат и бодрый апельсин,
Вот сочный абрикос, ель с клейкою смолою,
Айва и финики, инжир и мандарин.
    Здесь можжевельник и орех мускатный
    Что ценен своим маслом ароматным.

Now for the Mirtle tree, it beares the name,
Being once the gods Pallas best beloued,
Of Mersin the younge fair Athenian Dame,
Because in actiuenesse she much excelled:
    The luslie young men of Athenia,
    She still was honour'd of the wise Minerua.

Теперь подробнее о мирте, его имя
Дано на память о прекрасной нимфе
Мирсине, победившей мудрую богиню
На состязании в прославленном Олимпе.
    Но гневом воспылав и завистью Минерва
    Убила ту, что оказалась первой.

Who willing her at Tilt and Tournament,
At running, vaulting, and Actiuitie,
And other exercise of gouernement,
Not to be absent from her Deitie:
    Because that she as Iudge might giue the Crowne,
    And garland to the Victors great renowne.

Мирт — символ чувственной любви,
Он распаляет страсть, поэтому Венера
Им украшает локоны свои,
И вожделеющие кавалеры
    Ей с ветвью мирта поклоняются, когда
    Настигла их любовная беда.

But no forepassed age was free from Enuie,
That spitefull honor-crazing enemy:
For on a time giuing the equall glorie
To him that wan it most deseruedly,
    The vanquisher in furie much displeased,
    Slue Mersin whom the Goddesse fauoured.

Во все века нет от завистников спасенья, —
Пылая гневом и желаньем отомстить,
Не ищем славы мы или забвенья,
Нам лишь бы алчущую ненависть залить
    Кровью злорадствующих над тобой врагов
    Так размышлял Паллас, идя против богов.

Pallas offended with their crueltie,
Did gratefully reuenge her Maidens death,
Transforming her into a Mirtle tree,
Sweetly to flourish in the lower earth:
    The berries are a meanes for to redresse
    (Being decocted) swolne-fac'd Drunkennesse.

Жестоким их коварством оскорблен,
За смерть возлюбленной прекрасной девы
Поклялся отомстить ужасной клятвой он,
С собой взяв ветвь сладостную древа,
    Чьи ягоды и листьев аромат
    От опьяненья славой защитят.

The stormie Winters greene remaining Bay
Was Daphne, Ladon and the Earths faire daughter,
Whom wise Apollo haunted in the day,
Till at the length by chaunce alas he caught her:
    O if such faults were in the Gods aboue,
    Blame not poore silly men if they do loue.

Вечнозеленый даже в зиму лавр
Был Дафной, нежной дочерью Земли,
Сам Аполлон, вкусив любви угар,
За ней охотился — желания влекли.
    Коль даже бог пал жертвой грубой страсти,
    Мужчин не порицайте в сей напасти.

But she not able (almost out of breathe)
For to resist the wise Gods humble fute,
Made her petition to her mother Earth,
That she would fuccour her, and make her mute:
    The Earth being glad to ease her miserie,
    Did swallow her, and turn'd her to a Bay tree.

Настиг ее он — униженья не терпя,
Она взмолилась матери своей,
Та, по невинной дочери скорбя,
В лавр обратила девушку скорей.
    Прекрасный бог, тоскою обуянный,
    Чуть не расстался с жизнью окаянной.

Apollo being amazed at this sight,
Named it Daphne for his Daphnes honour,
Twisting a Garland to his hearts delight,
And on his head did weare it as a fauour:
    And to this day the Bay trees memorie
    Remaines as token of true Prophesie.

Изящным деревцем навеки очарован,
В честь милой Дафны он его назвал,
Гирлянду сплел из веточек лавровых
И свою голову с рыданьем увенчал.
    Легендой обросли событья те
    О вожделении, любви и чистоте.

Some of the heathen, men of opinion,
Suppose the greene-leau'd Bay tree can resist
Inchauntments, spirites, and illusion,
And make them seeme as shadowes in a mist,
    This tree is dedicate onely to the Sunne,
    Because her vertue from his vice begonne.

Язычники, мне люди говорили,
Ветвями изгоняют духов злых
И тьмы рассеивают мрачное засилье —
Направит к солнцу лавр друзей своих.
    Я также слышал как-то ненароком,
    Что листья избавляют от пороков.

The Mose-tree hath such great large spreading leaues,
That you may wrap a child of twelue months old
In one of them, vnlesse the truth deceaues,
For to our Herborists haue truly told:
    By that great Citie Aleph in Assyria,
    This tree was found hard by Venetia.

Мимоза нежною ласкает бахромой
Пушистых звездочек средь зелени листвы,
И воздух благовоньем налитой
Зовет забыться среди ласковой травы
    Постель полей навеет сладкий сон,
    Здесь вечно Голубь Фениксом пленен.

The fruite hereof (the Greekes and Christians)
That do remaine in that large-spreading Citie,
The misbeleeuing lewes and Persians,
Hold this opinion for a certaintie:
    Adam did eate in liuely Paradise,
    That wrapt mans free-borne soules in miseries.

Здесь сок фруктовый капает с ветвей,
Сливается в журчащие ручьи,
Нектаром сладким, Феникс, поскорей
Ты жаждущее сердце напои.
    Все тем — себя на мысли я ловлю —
    Счастливцы наслаждаются в раю.

These trees, these plants, and this description,
Of their sweete liquid gums that are distilling,
Are to be held in estimation,
For faire-fac'd Tellus glorie is excelling:
    But what white siluer'd rich resembling plaine,
    Is that where wooddie moouing trees remaine?

Все эти травы, и деревья, и цветы
С их сладким ароматом и красой
Здесь Голубь собирал, чтоб насладился ты,
Прелестный Феникс золотистый мой.
    Но где ж еще под серебром ветвей
    Увидишь россыпи мерцающих камней?