Диалог с Евгением Евтушенко

                ДИАЛОГ С ЕВГЕНИЕМ ЕВТУШЕНКО В ДЕНЬ ПАМЯТИ ЖЕРТВ ХОЛОКОСТА

Евтушенко: Над Бабьим Яром памятников нет.
   Крутой обрыв, как грубое надгробье.
   Мне страшно...
Мне сегодня столько лет,
   Как самому еврейскому народу...
Мне кажется сейчас — я иудей.
Вот я  бреду по древнему Египту.
А вот я, на кресте распятый, гибну,
И до сих пор на мне следы гвоздей.
Мне кажется, что Дрейфус — это я...
Мещанство —
мой доносчик и судья.
Я за решёткой.
Я попал в кольцо.
Затравленный,
оплёванный,
оболганный.
И дамочки с брюссельскими оборками,
визжа, зонтами тычут мне в лицо.
Мне кажется —
          я  мальчик в Белостоке.
Кровь льётся, растекаясь по полам.
Бесчинствуют вожди трактирной стойки
И пахнут водкой с луком пополам.
Я, сапогом отброшенный, бессилен.
Напрасно я погромщиков молю.
Под гогот:
«БЕЙ ЖИДОВ, СПАСАЙ РОССИЮ!»...

Васильева:
вот-вот сегодня, здесь, на «Хэсэде», опять,
подумай, Благородный СЫН России-Украины Евтушенко,
Что, избивая мою жидовскую мать,
насилуя насилием Россию,
Тот, бивший, бывший, но лабазник в ней россию СПАС!

В той матери моей жила сама Россия
Взжелавшая избитой быть за то,
что к себе в дом и в гости пригласила
Гостей далёких, но при этом ни пальто
не помогла им снять, ни ноги не отмыла,
Не принесла им хлебца и воды,
А воду свою грязной ощутила,
сказав, что ей её из крана выпили ЖИДЫ.

Эта Россия, будучи гостеприимной,
того далёких странствий гостя пригласив,
Взяла его в пасынки так красиво,
аж ненавистной ненавистью возлюбив.

И стала мама моя русской украинкой,
не понимающей, где выход, а где вход,
Во что ей верить? Почему жидовкой
её со всех сторон зовёт народ?

Её, не ведавшую о евреях
уже ни даже ветхое «Шалом»,
Не понимающую, почему в апреле
евреи сидят седер за столом?
Не понимающую НИ-ЧЕ-ГО о Боге, как и Россия, собственно, сама.
Она себя отчаянно побить просила за то, что Ей Его не принесла.
 
Но, видно, долго, очень долго и трудно ей идти пришлось...
А труд на то и труд, чтобы бессильному
от Бога СИЛЬНЫМ стать когда-нибудь далось...

Евтушенко:
О, русский мой народ!
Я знаю — ты
в сущности интернационален.
Но часто те, чьи руки нечисты,
твоим чистейшим именем бряцали.
Я знаю доброту моей земли.
Как подло,
что, и жилочкой не дрогнув,
антисемиты пышно нарекли
себя «Союзом русского народа»!
Мне кажется — я Анна Франк,
прозрачная, как веточка в апреле.
И я люблю.  И мне не надо фраз.
Мне надо, чтоб друг в друга мы смотрели...

Васильева:
Товарищ наш и брат по крови Женя,
дай мне тебя сегодня мысленно обнять,
обнять твою святую душу,
познавшую в 1961 — волшебным перевёртышем всё,
что не каждый из евреев здесь сегодня понял так, как ТЫ тогда,
когда Россия ввысь взлетела, покоряя небеса,
Гагаринской фамилией прославив полёт мечты труднейший...

ТРУДНЕЙШИЙ??? Чем труд Любви, принесенный во имя Славы,
почётного Полёта и красы... КРАСА...
Красива смерть... Когда во мне она не вызывает больше гнева,
не вызывает больше страха, но в ЯРУ,
но в ЯРОСТИ её неистребимой я ЯРКОСТЬ СВЕТА БОЖЬЕГО,
но не отцовского отныне, а БАБЬЕГО в себе превознесу...

Евтушенко:
Я — каждый здесь расстрелянный старик.
Я — каждый здесь расстрелянный ребёнок.

Васильева:
НО! ПУСТЬ СЕГОДНЯ ЗДЕСЬ НЕ ПОХОРОНЯТ БОЛЬШЕ никого,
а тот, кто, выполнял когда-то добросовестно бессовестную миссию антисемита, прольёт сегодня робкую слезу над именем Ребёнка, воскреснув навсегда в великой славе за ценность и добро ТАКОЙ слезы... И если я сегодня плачу здесь об Анне, то, Анечка, прошу Тебя, засмейся, но без слёз!
22.04.2009