Красавица местного разлива

- Это красавица местного разлива, - шепнул мне Цикенбаум.
- Угу! – кивнул я головой. Мы опять сидели на берегу Оки и пили водку под еще дымящийся шашлычок. А перед нами сидела необычайная красавица, которая была уже чересчур пьяна и сыпала исключительно ненормативными междометиями…
- У, водка, нах, шашлычок, зае, ваще! – при этом она еще умудрялась пить и закусывать почти одновременно…
- Слушай, - шепнул я Цикенбауму, - неужели у вас такие девы учатся?!
- И не говори, прям, не девы, королевы! – усмехнулся Цикенбаум…
- Вы, чё, там шепчетесь, нах?! – она даже кинула в нас пустой бутылкой, которая просвистела над головой профессора Цикенбаума.
- Ты чего с ума согшла?! – возмутился Арнольд Давыдыч…
- Неча была спаивать, ученый, бля-нах!  Или сексу, нах, захотелось?! – с нахальной улыбкой она сорвала с себя платье и, закрыв глаза, целеустремленно растянулась на травке в одних изумрудных стрингах…
- Да уж! Последний курс! – вздохнул смущенно Цикенбаум…
- Неужели она уже на последнем курсе?! – удивился я…
- А что ты хочешь, сейчас молодежь повсюду деградирует, они кроме общения в инете и в своих аськах ничего не знают! Давай, лучше выпьем! – Цикенбаум с огорчением поглядел на нашу спящую красавицу и разлил водку по стаканчикам и мы молча чокнулись…
- Да уж! А вот раньше бывало, сидишь с какой-нибудь студенткой, а она тебе «Незнакомку» Блока по памяти читает или Марину Цветаеву! – неожиданно оживился Цикенбаум…
- Мне нравится, что вы больны не мной! – вдруг громко захохотала наша лежащая на травке красавица…
- Так ты все слышала, Элеонора?! – изумился Цикенбаум.
- А то, бля-нах, - икнула девчонка.
- А может, покупаемся?! – предложид я.
- С удовольствием, нах! – и девчонка со смехом нырнула с берега в Оку…
- Как бы не утонула?! – забеспокоился Цикенбаум…
- Так иди, спасай! – усмехнулся я…
- Да, куда мне, я же пьяный! – свернул губы трубочкой Арнольд Давыдыч…
А девчонка между тем не выныривала…
Я мигом сбросил с себя брюки и рубашку и нырнул в воду и почти сразу наткнулся на ее тело, я тут же вытащил ее на берег и стал делать искусственное дыхание, одновременно делая массаж грудной клетки…
- Твой мать! – закричал расстроено Цикенбаум…
Через мгновение она выдохнула из себя воздух с водой и я ее тут же приподнял, подложив под ее голову свое колено…
- Молодец! – обрадовано похлопал меня по плечу Цикенбаум…
Через некоторое время мы сидели у костра и слушали, как Арнольд Давыдыч рассказывает о раскопках древних курганов в Крыму, а Элеонора страстно целовала меня в губы и часто вздыхала как ребенок…
А Цикенбаум все говорил и говорил, и кажется, что таким образом он заговаривал свой стыд и свою одинокую неприкаянность, с какой многие великие ученые заканчивают свою удачную в науке и неудачную в жизни карьеру…
Еще через полчаса мы с Элеонорой  чудно слились в одну пламенеющую бездну, в этой безде исчезло все, - любовь, весна, красота, желания и мы сами, чтобы потом взамен нас пришли сливаться в эту же горящую бездну другие, но в этот миг в кустах цветущей сирени над нами волшебно пели соловьи, волны Оки шептались с берегом, окутаным вечернею дымкой, а одинокий профессор Цикенбаум сидел у костра и сам с собой беседовал о раскопках в Крыму…