Не приходил мой чёрный человек

(размышления, вызванные поэзией
А.С.Пушкина, С.А.Есенина, Н.М.Рубцова и не только)


Мне день и ночь покоя не даёт
Мой чёрный человек. За мною всюду
Как тень он гонится. Вот и теперь
Мне кажется, он с нами сам-третей
Сидит.

Чёрный человек…Предвестник смерти. Тот, от кого за версту веет леденящим холодом крыл Таната. Судьба. Рок. То, от чего не убежишь, не откупишься никакими сокровищами.
Лежишь бессонной ночью, в отчаянии глядя время от времени  на циферблат. До рассвета ещё вечность. Невозможно уснуть, невозможно отвлечься от горьких дум. Всё ушло безвозвратно: молодость, любовь, жизнь. Было и не было… Как песок сквозь пальцы…

Чёрный человек
На кровать ко мне садится,
Чёрный человек
Спать не даёт мне всю ночь.

У каждого из нас порою возникает ощущение безысходности, бессмысленности бытия. Все нервы сомкнулись где-то в спине да так, что тело не в состоянии горделиво, да и не только горделиво, а попросту держаться. Сползаешь спиной по стене, ложишься, подтянув колени к подбородку. Хочется, чтобы никто не видел твоего лица, чтобы никто не видел тебя вообще. Шепчешь сухими губами страшную молитву: «Господи, хочу, чтобы меня не было. Сделай так, чтобы меня больше не было».
…А в холодном тревожном окне  лишь только мутные глаза ночи. Господи, где же ты? Что же не берёшь душу мою? Или она и тебе не нужна? Не нужна, не слышна тебе моя боль? «Кого любит Господь, того и испытывает?»  Да любишь ли ты меня, если испытываешь так?..
Отчаяние, перерастающее в отторжение, бунт, почти богоборчество даже у людей верующих. Отсюда Демон, «презрительным оком» окинувший «творенье Бога своего», отсюда трость или бутылка, летящая в ночное зеркало. Отсюда, если не получается дуэли или чего-то подобного, появляется петля в «Англетере» или пистолет у виска.
 
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
Откуда берётся, в самом деле, эта страшная тоска? В такие дни даже самое простое, мимо чего обычно проходишь, не останавливаясь, воспринимается как предвестие, предзнаменование. Шум ветра, смешанный со  стуком дождя, кажется нескончаемым плачем; случайный крик ночной птицы чудится зловещим.  Всё ранее любимое видится теперь пошлым, скучным, набившим оскомину. Хватаешься за книгу, точно за спасительную соломинку, но тут же выпускаешь её из рук. Нет сил читать, смотреть, любить…
И уже невозможен становится никакой ранее замышленный побег. Не ждёт нас никакая «обитель дальняя». Где они – «покой и воля»? Утрачены навсегда…
Не помогает и «шампанского бутылка».

То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябре,
Осыпает мозги алкоголь.

И хочется хоть как-нибудь, только чтобы скорей было всё кончено. «Тяжело дышать. Давит…»
Тут же вспоминается блоковское: «И поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем; жизнь потеряла смысл». А если ещё ко всему этому «чёрный, как будто залитый тушью, купол петербургского неба»…
В Петербурге невыносимо болеть, любое страдание там увеличивается стократ. Что тому виной? Небо ли, «залитое тушью», или теснящиеся «громады …дворцов и башен»? Бог весть…  «Свинский Петербург…» – емкое определение Гоголя – мне совершенно понятно, хотя я очень люблю этот город.
Помню лица в белых масках с прорезями для глаз, странные, мятущиеся фигуры в балахонах с длинными рукавами  а-ля Пьеро, обступающие со всех сторон силуэты серых домов. Одна из музейных экскурсий. Где, какая, не могу вспомнить, как ни силюсь. Вокруг звучат  голоса  Блока, Ахматовой, ещё чьи-то. Сумрак. Фонари то гаснут, то слепят.

Но все они опутаны всерьёз
Какой-то общей нервною системой:
Случайный крик, раздавшись над богемой,
Доводит всех до крика и до слёз!

«Общая   нервная система» Петербурга настолько осязаема, что, кажется, её можно потрогать. Дотронуться до страдания, войдя в этот «трущобный двор», где, может быть, живёт Сонечка Мармеладова. А «фигура  на углу» на поверку может оказаться не Достоевским, а, допустим, майором Ковалёвым.

И жёлтый свет в окне без занавески
Горит, но не рассеивает мглу.
«Гранитный гром» с небес, «грязные ступени» – Боже мой, пусть пройдёт ещё сто лет, но всё это будет в Петербурге. Будет и резкий ветер, врывающийся в трущобный двор (может быть, двор-колодец). Будет и «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека». Будет и торчащий «в окне бессмысленный рассвет».  И толпа, которая «потянется за гробом».
Будет и «чёрный  человек». Пушкинский, есенинский или рубцовский, но  обязательно будет. Рядом с добром и светом всегда по закону равновесия стоят зло  и тьма. Что победит? Каков будет твой выбор, если возможно останется выбирать? За чем или за кем пойдёшь? Не знаю ответа. Пока не знаю… Как не знает и каждый из живущих.