Литературный сценарий

                От двери



На календаре, висящем на гвозде, стоял текущий год. Месяц - февраль. И фотография, конечно же, снежная. Но какой-то ракурс интересный. Из-под дерева, что ли снято.

Под календарем располагались перевязанные веревками тюки с книгами. Какие-то тюки были вскрыты, какие-то – нет. Все вместе они занимали четверть комнаты.

Тихо, но бойко в раковину лилась вода. Тихо и бойко лилась. Лилась. Лилась.

Из смежной комнаты прозвучал резкий хруст мягкой горизонтальной ручки и звон каблучков. Когда каблучки замерли, раздался тяжелый выдох. Видимо, при опускании сумки на стул.

Далее послышался шорох проезжающей «молнии» и деятельного ковыряния.

Сжав в ладони какой-то маленький предмет, она неторопливо подошла к раковине – выключить воду. Кран затрубил. Выключила.

Она сделала несколько шагов по направлению к зеркалу.

Около него она простояла, как будто бы очень долго.

Она то приближалась к зеркалу, то отдалялась от него, то ставила руки на пояс, то убирала их в замок и за спину, то всматривалась в - казалось ей - первую морщинку около брови, то убирала волосы в пучок, расправляя при этом плечи…

Ей не нравились ее глаза. Она сама не понимала, почему. Да, тушь осыпалась на нижних веках, но в этом ли дело?

Она зевнула с закрытым ртом, потом еще раз – с открытым.

Она смотрела на себя и чего-то не понимала. Или смотрела не на себя.

Губы были сухие.

Она стала раскатывать и скатывать горловину у своей водолазки.

Ей нравилось, что шов на лифчике пробивался через довольно плотную ткань.

По стене между плитками полз паук.

Нет. Ей показалось.

Когда она уводила голову в полупрофиль, то у нее получалось улыбаться.

Губы были сухие. Она разжала ладонь и принялась красить их маленькой кисточкой из  прямоугольного тюбика. Прищурилась. Повертелась. Пошла к раковине.

С её подбородка стекала вода, и около губ виднелись красные то ли разводы, то ли пятна. Она осмотрелась и потянулась к тумбочке за салфеткой.

Она водила и водила пальцами по затылку. Ее взгляд остановился на полу.   Колени вместе – стопы врозь. Носочек черного замшевого сапога залепила
какая-то грязюка.

Взъерошила корни волос - волосы приподнялись.

А морщинка у брови действительно появилась.

Схватив сумку со стула и надев её на руку, она рванула с места и ойкнула. Выдохнула и еще раз рванула.

Торопливо подбежав ко второй двери и уцепившись за мягко прогибаемую ручку, она вывалилась на свет длинного коридора. Через несколько секунд ее положение тела сменило свой острый угол на угол прямой. Она остановилась, чтобы оглядеть двухкомнатный кабинет на предмет забытых вещей, включенных кнопок и оставленного беспорядка.

Листочки и ручки валялись там, где и положено. Папки, как и следовало, подпирали одна другую. Коробки с книгами проходу не мешали. Дуло. Хотя окно было закрыто.

Завидев на подоконнике крупную чашку, она скинула с запястья пухлую сумку и побежала вдоль коробок ей навстречу.

В чашке висел пакетик и плескалось немного чая. Она поморщилась и выбежала в смежную комнату, к раковине, запнувшись о коробки.

После промывки - в чашке остались темные круги. Ей было плевать.

Убрав чашку в шкаф и надев на руку сумку, она ринулась в путь.

Распахнутая дверь почему-то вела в темноту.

На часах было ровно десять вечера.

Она замялась, потом нырнула обратно, потом снова вперед.

Вглядываясь в блики от окна в самом конце коридора, она судорожно поворачивала ключ в двери.

Ключ просился выпасть, но этого не случилось.

Закрыв дверь, она положила ключ в сумку и еще несколько секунд стояла в темноте, а потом, будто бы по чьему-то велению, сорвалась и побежала вперёд быстро-быстро.

Шорохов не было, но и света ниоткуда не доносилось.

На участке между концом коридора и поворотом налево немного проступило свечение. Так как здесь было окно и, соответственно, фонари.

За стеклом приглушенно грохотала стройка. Ей надо было пройти три лестничных пролета вверх.

В пролётах свет был. Но скорости она не убавила.

После трёх пролетов он кончился. Верхний переход в другой корпус необходимо было совершить во тьме.  Во тьме, которую разрежал какой-то красный луч.

Она пробежала и луч.

Тяжеленная дверь впереди была закрыта. Хотя нет, просто тяжелая.

Она оказалась в стеклянном переходе, где только она и ночь, и огоньки. И сверление стройки. Тихое-тихое.

После перехода нужно было спуститься на три этажа вниз. Дальше пройти прямой чёрный коридор. 

Спустилась. Из-за двери с надписью «Оn air» раздался русский шансон. Она содрогнулась, обняла себя руками и улыбнулась куда-то в пол. «Хруста-а-альная ваза, кайма-а-а золота-а-ая…»

Песенный хрип стал всё менее и менее слышен.

Она вошла в новый стеклянный переход, который был уже ниже. 

Со всех сторон ее облепляли ночные огни. Она подкинула сумку, висевшую на запястье, чуть повыше. Несколько секунд спустя, взялась кистью руки за самый низ шеи.

Приглушенный, но заполняющий свет был уже близок. Запахло жаркими батареями и хлебом. 

Проходя административный коридор с неизменной доской выдающихся выпускников, она заприметила, что последней лучшей у сценаристов была Литвинова. Хотя нет. Не последней. Просто красивой. На фото доски, отдающей серостью.

В полусвете на жестком диванчике перед гардеробом, расположив локти на коленях, сидел парень. Она улыбнулась ему широкой улыбкой и резко поставила сумку на стойку, чтобы пройти вовнутрь без тяжести.

Столкнувшись лицом с парой чужих пальто, она нашла своё. Сняв волос с воротника, она втянула руки в теплые рукава прямо в гардеробе.

Застегнуться, одеть шарф и берет она прошла к зеркалу.

Устраивая шарф у себя на груди, она повернула голову, чтобы вновь посмотреть в сторону сидящего парня и вновь улыбнуться.

Улыбнулась. Он ничего не ответил.

Проходя мимо, его лица она не узнала. Зато рядом с охраной прочитала объявление о том, что ее излюбленный спектакль стал открытием года по результатам какого-то интернет-голосования.

На проходной у пропускных автоматов горел зелёный свет.

Она достала из сумки ключ.

«Я сдаю», - негромко сказала она.

Мужчина с благородным лицом, сидящий от нее в двух метрах нога на ногу, не откликнулся.

Он серьезно и всепонимающе держал голову вбок и смотрел за тем, как в окошечке горящего экрана мистер Бин управляется с синей грелкой.

Лицо этого охранника сегодня показалось ей каким-то особенно приятным.

Увидев ее, мужчина стремительно подскочил  и медленно протянул: «Закончили?»
«Спасибо, спасибо!» - сказала она,  опуская ему ключ ровно в ладошку.
«До свидания!»

За ней поспешили выйти трое парней, включая сидящего у гардероба.

Отворив тяжеленную входную дверь, она решила ее попридержать, чтобы ребятам было полегче. Но они что-то замешлакались на охране, а выносить эту дверь долго она была не в силах.

Выйдя на снег, она улыбнулась.

Снег был и вверху, и внизу. И неизвестно, какой лучше. Казалось, что тот снег, который вверху, вылетал прямо из фонаря. Хотя ведь фонарь теплый, а снег холодный…

Парни тоже вышли на снег, но как-то мёрзло сжались и поплелись своей дорогой в ускоренном ритме.

Ей было не холодно.

Снег блестел, как что-то драгоценное. От воодушевления она чуть не поскользнулась.

Когда она зашла в магазин, из стен пело: «Шёлковое се-е-ердце, шёлковое се-е-ердце…». Ей позвонили. Чтобы достать мобильный, она поставила сумку на лоток с мороженым.

- Здравствуйте, Ольга! Это Юрий Иванович! Не успели мы расстаться, как я Вам снова звоню!.. Вы знаете, я почувствовал некую потребность… Я хочу написать!.. Да! Я напишу! Ведь с человеком надо прощаться по-человечески, правда?  Он ведь был мне очень дорог… По-настоящему… Не знаю, почему я отказал Вам сегодня в просьбе – не понимаю. Я напишу. Но не знаю пока, как и что…

У нее перед глазами повисли упакованные в плёнку колготки «Вика. 40 den. Грация. Красота и комфорт»...

  - Но я напишу, напишу..., - продолжил звонивший. - Только, возможно, не к этой среде, а к следующей... Вы меня подождете… если что?

Она степенно почесывала лоб, то отодвигая берет вверх, то снова возвращая его на место… А потом взяла висящую упаковку колготок, отклеила пленку и медленно запустила руку внутрь.