Диплом

Свой диплом я писала практически все пять лет. Он был посвящён обучению цветовосприятию на разных этапах развития ребёнка.
 
Руководителем моей дипломной работы была Стариченко Ирина Леонидовна. Женщина на редкость жизнелюбивая. Это, наверное, самая активная и яркая брюнетка достаточно крупного формата, встретившаяся мне в жизни. На первых этапах моего знакомства с акварелью именно она давала мне первые уроки этого удивительного искусства. Прежде я зелёное рисовала зелёной краской, синее – синей, меняя только насыщенность. Ирина Леонидовна открыла для меня новый трепетный мир, обратив моё внимание на потолок, окрашенный белой краской. Она просто попросила  рассказать, какие цвета я на потолке вижу.

Я впервые тогда заметила море вариантов: от самых нежных, тёплых и прозрачных на свету до сильных, плотных и холодных в тени. Это было ещё до учёбы в институте. Я брала всего  несколько уроков, если не ошибаюсь, четыре, но с тех пор полюбила живопись навсегда.

Ирина Леонидовна на курсе нам ничего не преподавала. Пока мы учились, она защищала диссертацию. Волею случая я попала именно к ней по работе с дипломом. Уверена, что проблем я не добавила. Мы только две части моего  труда, переплетённого психологией, педагогикой и рисованием поменяли местами.

Отдать  на проверку работу я приехала в частный дом к назначенному времени.  Калитка была закрыта. Во дворе никого не было. Аккуратно отодвинув задвижку, я отворила калитку и стала гладить подбежавшую ко мне собачку. Из конуры вышла другая собачка, крепкая кавказская овчарка. Мы с ней спокойно обменялись взглядами, я прошла на крылечко и постучала в дверь. У Ирины Леонидовны, когда она открыла, замерло лицо и пропал дар речи.

- Как ты прошла? Собаки никого не пропускают! - шептала она тихонечко.
- Без проблем. - пожала я плечами, входя.
- Ты только таких фокусов больше не устраивай, - сказала она уже в помещении. - ты не представляешь себе, что это за собачки!

С темой своей работы я выступала и в городском и в республиканском институте усовершенствования учителей, причём достаточно долго, и была совершенно уверена в том, что перед комиссией не растеряюсь.

С Ириной Леонидовной мы решили моё выступление для защиты дипломной работы  сделать кратким. В день защиты она даже не пришла, потому что была во мне абсолютно уверена. Мы столкнулись на следующий день в институтском коридоре.

- Поздравляю! - довольно и бодро произнесла она, одобрительно щурясь.
- С чем?

Мы смотрели друг на друга, и она ничего не понимала, меняя выражение лица. Я тоже с прошлого дня ничего не понимала.

Претендентом на красный диплом из всего курса я была одна. Государственные экзамены были сданы на «отлично».

Я  шла защищаться второй. Темой работы предыдущей выступающей была  мягкая игрушка из поролона. Вместе с мамой моя сокурсница сделала накануне защиты красивых пластичных кукол. Девушка их великолепно преподнесла и защитилась.

Я расставила наглядный материал и встала за кафедру.

Двадцать человек – комиссия, около шестидесяти - студентов  и родителей. Среди них – мой папа. Это был второй раз, когда он за пять лет пришёл ко мне в институт.

Как-то раз  он помог мне принести работы на выставление, и тогда его остановил декан. Домой папа в тот день вернулся очень довольным.  «Она у Вас необычная, как из прошлого века» - сказал тогда обо мне свои впечатления наш факультетский босс. Мне тогда такое определение показалось странным, но тёплым. Эту фразу, конечно, можно рассматривать по-разному... Всё может быть. Вполне возможно, что именно в прошлом веке я бы чувствовала себя комфортнее.

К защите дипломной работы я на самом деле была готова эмоционально. К окончанию института я достаточно уверенно  «владела аудиторией». Опыт выступлений появился, когда ещё на начальных курсах читала доклады в городском институте усовершенствования учителей. Мама, для создания моей наивной внешности визуальной солидности, заказала серый костюм со строгим жакетом. Когда я выходила за кафедру перед аудиторией, в огромном зале все начинали улыбаться. Я тоже улыбалась. А когда начинала говорить, педагоги брали ручки и конспектировали мою речь, становясь серьёзными.

Именно благодаря опыту, когда почувствовала во время выступления от господ «присяжных» полное невежество, свою, приготовленную краткой, речь, я уменьшила ещё раза в три.

Заседатели продолжали общаться между собой. Они меня не слушали. Даже не смотрели в мою сторону.

- Благодарю за внимание! – сказала я, завершив выступление. Мне удалось поймать членов комиссии врасплох. Никто не ожидал такого внезапного завершения моей речи. Взрослые дяди и тёти даже не знали, какие вопросы мне задавать, потому что не слушали меня совсем.
- Ну, если вопросов нет, спасибо, до свидания! - я собрала плакаты и таблицы, и освободила кафедру следующему выступающему.

Папа сказал, что я молодец, так и надо поступать с теми, кто в такой момент тебя игнорирует. И ушёл, не дождавшись оценок. А когда начали объявлять оценки, Оле поставили «пять», а мне за мой многолетний методически выверенный труд – «четыре».

В зале гулом пронеслось «ого!»  Все знали, насколько серьёзно я готовила свою работу.

Придя домой, я не выдержала. Свою толстую стопку листов черновиков  подбросила под потолок, обливаясь слезами.


- Мне поставили четыре. Так что поздравлять меня – не с чем!

Ирина Леонидовна не долго пребывала в шоке. Стальным голосом она скомандовала: «Дай сюда работу!». Вынув из портфеля, я отдала. Тут же она продолжила громко, гулко, а в тот момент, ещё и грозно, продолжила: «Пошли!», развернулась, и быстрым шагом отправилась в кабинет к декану. Практически вытащив его из приёмной, она задвинула его массой своего очарования в длинный узкий кабинет истории искусства в торце здания, прочно перегородив проход к двери собой. Меня она не пригласила, но сказала с места шагу не делать. И говорила уже там, уединясь, громко. Я слышала:

- Пока ты не прочтёшь это от корки до корки, я тебя отсюда не выпущу! - Он не сопротивлялся. Начал читать.
- Что я теперь сделаю? Комиссия была вчера.
- Собирай завтра! Или послезавтра я эту работу, в том виде, в котором она есть, отправлю в Москву. Пусть решают там, чего эта работа стоит! Заодно и посмотрят, чем вы тут занимаетесь!

Комиссию и в самом деле собрали. Мне поставили «пять» и позже выдали красный диплом. Но с этого момента я раздумала учиться в аспирантуре, хотя планы были. А оказалось всё так неприятно...

Дай Бог им всем, педагогам,  здоровья крепкого! Времени не воротишь. Да и обиды все уже давно пережиты. Наверное, так должно было случиться, так начал формироваться мой характер. Всё равно я думаю о  годах учёбы с теплом, вспоминая каждого из педагогов с чувством огромной признательности. Что бы ни было, а они были мастерами своего дела, радуя нас, студентов, своими достижениями, показывая работы на выставках, а мы, в ответ, стремились соответствовать и вдохновлять их на очередные творческие подвиги своими успехами.

Как мне сейчас кажется, самой яркой личностью на факультете был наш педагог по живописи. Он же являлся и председателем кафедры живописи. Видно полагая, что я не подведу, постоянно предлагал работать по диплому с ним. Я отказывалась, естественно. Моя методическая работа была практически завершена. Мне не нужна была защита по живописи.

- Я работалю над методикой, потому что заканчиваю педагогический институт! - всякий раз отвечала я.
- Заберите у неё краски и кисти! Живопись ей больше не нужна! – капал он на мой сформированный разум в ответ. Так мы и общались, отшучиваясь, на занятиях по живописи в окружении группы.

Оказывается, именно он обратил внимание комиссии на то, что мои плакаты, таблицы и пособия были выполнены на жёстком картоне, а не на планшетах, и поэтому предложил оценку моей работы снизить. И все повелись!

Вот так легко иногда меняются судьбы людей.

Среди педагогов на факультете, к сожалению, в тот момент была далеко не здоровая обстановка. Живописцы и графики – мужчины, о женщинах речи нет, порой возносились над педагогами других направлений. Студенты  продёргивали это в своих  театрализованных постановках, а педагоги не понимали, или делали вид, что не понимают нашего сарказма.

Как однажды здорово Андрюшка Вишняков на «посвящении в студенты» сыграл нашего босса-живописца в незабываемой кожаной кепочке! Он представил его горделивым и не видящим никого, кроме себя. Какие замечательные сценарии писал для этих постановок Славка Люйко, мастер графических миниатюр и шаржей уже в то время и истинный художник сегодня. К постановке я, будучи председателем профбюро факультета, привлекала друзей из театра. Всё ставилось профессионально.

Среди педагогов была иерархия, а те студенты, которые попали на обучение к более прославленным, более талантливым, как они сами это считали, педагогам, относились к элите, независимо от того, что на самом деле собой представляли.  Первая группа для нашей, второй, была недосягаема. Даже рисунок у них вёл график, глубоко уважаемый и  мною в том числе человек, которого знал наверное весь город, судя по бесконечной очереди за надгробными памятниками. А они производились тут же, в свободное от занятий со студентами время.

Первой группе везло во всём! Они часто, закрываясь на все замки от внешнего мира, рисовали обнажёнку, а мы с нашими педагогами по рисунку – женщинами, которые время от времени покидали нас по причине декретного отпуска,  никого не могли найти, порой даже на портрет.

Как-то раз мы с Маринкой Ельцовой, возвращаясь из столовой, проходя мимо соседнего с институтом покосившегося домика, уговорили старушку с очень выразительным лицом, испещрённым глубокими морщинками, попозировать нам на портрет. Это была отчётная работа, а бабка пару раз посидела и объявила, что  дед её больше не пускает. Вот это был облом! Вся работа – на смарку! Так и оценивали портрет не оконченным.

Из-за апломба некоторых педагогов, из-за того, что они, «имея вес», на факультете поддерживали подобных себе среди студентов, иногда казалось, что мы вообще учимся в художественном институте, а не в педагогическом. На факультете между кафедрами была настоящая война, потому что были и такие педагоги и студенты, которые отстаивали своё мнение, что для будущих преподавателей важнее научиться работать мозгами, нежели одной кистью, плодя мазню. Важнее обрести знания в области искусствоведения и методики обучения рисованию.

Кафедра истории искусства была вне сражений. Авторитетность Елены Павловны Зальцман, возглавляющей кафедру,  не обсуждалась. Эта женщина была значимой личностью в городе. А вот методисты страдали, они не могли сопротивляться «живописным гениям факультета», потому что и сам декан преподавал живопись, и работал со студентами, надо сказать, плодотворно. Однажды по его просьбе я позировала на занятиях  его группе в испанском наряде, изображая Кармен. Мой образ соответствовал тематике, и работы получились динамичными, сочными и, бесспорно, интересными. Так мне удалось прослушать за несколько часов новый стиль в обучении живописи.

На самом деле у каждого педагога своя методика, свой подход к студентам, и чем больше вариантов теоретического обучения студенту удаётся прослушать, тем вернее и удачнее создаётся и формируется своя персональная техника в рисунке и в живописи и в преподавании этих предметов.  Вот в этом направлении педагогам бы и работать, давать возможность студентам посмотреть на разные методики обучения, а на факультете была война за принципиальное лидерство живописи, что было в корне не верно.

Проблема противостояния между тем, что именно на художественно-графическом факультете педагогического института важнее - назрела, и моя защита дипломной работы оказалась апогеем этого противостояния. А сама моя работа – разорвавшимся снарядом на этой глупой войне, в которой всё же победил разум.

Защита дипломных работ велась в несколько этапов. После истории с моей защитой к другим дипломникам-теоретикам отношение изменилось. Отличная защита Андрея Вишнякова и Марины Маценко произошла не только из-за качества и удачно раскрытой тематики, сути работ, но и из-за страха перед справедливостью. Позиция «тяжёлого» авторитета хрупкой на вид женщины, искусствоведа  Елены Павловны, была жёсткой, а она являлась руководителем дипломных работ у ребят.

Тем более, что накануне кое-кто из элиты факультета в тот момент уже получил «по зубам» от менее «увесистого» в авторитарном  смысле, но очень весомого для меня лично и, что конечно, значительно важнее, для будущего факультета, руководителя моей дипломной работы, Стариченко Ирины Леонидовны.

Из записи в дневнике: «Сколько всего произошло за этот месяц! Было больно,  обидно, глупо, смешно. Эта история с защитой, задуманная заранее, закончилась всё же моей победой!»


АМ. 13.02.11

http://www.proza.ru/2011/02/13/1896