Зависть

Калмыки

Во время войны тысяча калмыков служила немцам. Ходили полицаями и просто помогали. Тогда в 1942 году Сталин сказал всех калмыков репрессировать: свезти в Сибирь. В один день приехали воронки, и даже не дав собраться и взять вещи, погрузили в вагоны и отправили в Сибирь. Из-за того, что ехали без одежды, многие померзли. Повезло только тем, кто в день «Ч» отсутствовал. Их потом нашли и дали собраться. Еще спаслись те, у кого начальники были буряты или якуты. Они говорили: «Это бурят. Это якут».
Калмыков снимали даже с фронта, не давали им воевать. Единственного любимого генерала калмыка тоже арестовали и послали на Калыму. Но генерала скоро вернули обратно, потому что у нас в войну было мало грамотных генералов. А когда война закончилась, генерал-калмык пошел к Сталину, и Коба калмыков помиловал. В 1952 году вернул обратно в Элисту.
Вообще калмыки в переводе означает «осколок». Были они частью Золотой орды и жили в Бурятии. Когда орда стала разваливаться 2/3 из них ушла в Китай, а остатки потеснили хазаров и осели в приволжских степях. Стали защищать границы Российской империи.
Калмыки овцеводы. Выращивают особую калмыцкую овцу. Она есть редкую травку (не помню название), что даёт особенный вкус. Такая  баранина даже по цвету отличается.
Еще у калмыков танцуют только женщины. Я как-то выпил и встал в круг, так на меня так посмотрели.

Комбинезон

В 1990 году все колхозы почти разорились, и наш класс послали на картошку. Оставался еще комсомольский задор. Нас поделили на бригады и пообещали после уборки отдать десять процентов собранной картошки. Мы тут же взялись за дело и перекопали все поле за две недели. Правда один раз пили местную самогонку, и парторг школы грозилась забрать у нас картошку.
От этого или нет, но по окончании работ нам вместо положенной потэйтоус предложили на выбор, либо китайские термосы, либо немецкие детские комбинезоны.
Я посоветовался с мамой.
— А какого цвета комбинезоны, — спросила она?
— Голубого или розового.
— Бери розового. Родится девочка — в самый раз.
Я только заулыбался:
— Когда у меня еще будут дети. Пропадет твой комбинезон, заваляется.
Детей у меня и вправду долго не было. Прошло тридцать лет, прежде чем я женился. Когда родилась девочка, я позвонил маме. Мама приехала и привезла тот самый розовый комбинезон. Теперь у всех детей комбинезоны китайские, а у меня немецкий.

Ералаш

Все смотрят доктора Хауса, Лост, Секретные материалы, Секс в большом городе, а я — Ералаш. Зайду в субботу на Ютуб и так и торчу до вечера. Весь трафик уже высосал.


Победители

Мы приехали на Олимпиаду, чтобы всех победить. Нас  было двадцать человек и тренер Виктор Иванович. Тренер нас гонял на тренировках, пока глаза наружу не вылазили, и мы были уверены, что сумеем занять первое место, хотя сильно сомневались. Больно соперники сильные.
Еще с нами прилетели болельщики, человек двести. Ходили с триколором, пили коньяк и пиво, закусывали креветками. Откуда только они брали креветки, непонятно.
Подгруппа нам досталась средняя: Египет, США и Южная Корея. Мы всех выиграли и вышли с первого места на шведов. Шведы в полуфинале устроили нам головомойку, но мы выстояли, а потом прибавили и победили в три мяча.
Перед финалом с немцами не спали, ворочались, но Виктор Иванович налил нам валерьянки по десять капель, и все стало на свои места.
Утром уже на разминке начались глюки. Потянул руку основной вратарь Парабеллум. Сел на лавку, и немцы к перерыву вели с разницей в десять мячей.
Виктор Иванович в раздевалке ничего не сказал, а когда вышли на поле, обернулся к трибунам и закричал болельщикам: «Чего же вы молчите?» И они запели: «Врагу не сдается наш гордый Варяг / Пощады никто не желает».
Потекли из нас слезы и сопли, крылья выросли, энергия такая пришла, что мы закипели, а немцы прогнулись. Забили мы девять мячей подряд, на десятый просто времени не хватило. Немцы стали Олимпийскими чемпионами, но нас в Москве встречали, как победителей.

Зачем купил шампиньоны?

Пошел в магазин поздно вечером, ближе к закрытию, в надежде, что никого не будет. Все купил, а в овощном отделе передо мной женщина лет пятидесяти в смешном берете, а с ней юркий таджик. Набирают огромные килограммы, взвешивают на весах, пакуют и складывают в тележку. Огурцы, помидоры, лук, картошка, бананы, яблоки, груши, киви и прочее. Длится уже минут пятнадцать, а мне нужно всего лишь взвесить орехи.
Но тут я вижу, что Берет на шампиньоны заглядывается. Осталось их всего чуть-чуть на дне лотка. Что-то во мне щелкнуло, подбежал я и собрал их в пакетик, хотя мне грибы не надо. Простоял еще минуть десять, а женщине шампиньоны до лампочки.
Так я и пришел домой, а жена сказала: «Зачем купил, мы их в Новый год наелись, теперь придется выкидывать».

Павлов

1.
В 1991 году я любил одну девочку. Была она на курс старше, и я ездил с ней в колхоз. На все знаки внимания Лена отвечала отказом, но 14 января приехала в общагу и попросила  мой паспорт, ничего не объясняя. Я стал к Лене приставать и  проделывать разные штучки, она терпела, ничего не говорила, но до просветления дело не доходило — отбивалась. Через два часа я вспотел и в сердцах кинул ей свой паспорт: «На, забери», — и ушел курить в коридор. Паспорт Лена вернула через неделю, в нем стоял штамп, что я обменял сколько-то сторублевых купюр на новые деньги. Шла Павловская денежная реформа.
2.
Лично с Павловым я познакомился в 1994 году, когда пришел на работу в Часпромбанк в отдел ценных бумаг. Через полгода меня послали в командировку в Челябинск для изучения муниципальных облигаций.
Встретили меня на аэродроме у трапа жаркой делегацией. Возили по ресторанам, баням, театрам и кабакам. Показывали какое-то недостроенное здание и кипу счетов. Оказалось, что строили новый филиал, и все боялись, что я специально обученный шпион под прикрытием, посланный для проверки их деятельности.
До муниципальных облигаций я добрался уже через неделю, когда надо было улетать обратно, узнал всего ничего. В Москве Павлов меня к себе вызвал в первый же день и долго расспрашивал.
По выходе из кабинета я услышал, как он сказал заму: «У вас все подчиненные такие тупые?»
Но никаких санкций не последовало, потому что через два дня банк разорился, не закрыл валютную позицию. В каптерке сидели охранники и говорили: «Сначала Союз развалил, а теперь наш банк».

Нейроны

Недавно я узнал, что при произнесении слова в коре головного мозга возбуждаются нейроны не только слуха, но и вкуса и запаха. Теперь я понимаю, почему при прочтении некоторых стихов мне так хочется есть, пить, глотать и нюхать.

Лисица

Однажды я ехал от Элисты до Волгограда на автобусе. Кругом лежала желтоватая, рябая степь, никого вокруг не было, как вдруг под колеса выпрыгнула огненная, вертлявая, какая-то плешивая лисица, и наш водитель Араш стал разворачивать автобус с пассажирами обратно в Элисту, ругаясь по-калмыцки: «Би чи дурта болх».
Я закричал: «Куда, куда?», но Араш даже не слушал меня, тем более что все пассажиры молчали. Да-да. Все пассажиры, все до единого молчали и никак не реагировали на поведение водителя, словно они никуда не спешили, и им было все равно, едут ли они в Волгоград или в Элисту.
Рядом со мной сидела смуглая, скуластая, раскосая, молоденькая калмычка и она ударила меня под локоть и сказала: «Это плохая примета. Ну как будто черная кошка по-вашему. Пока на место отъезда не прибудем, двигаться вперед нельзя».
Я сел поудобнее в кресло и стал молиться, чтобы нам не повстречалась еще одна лисица, потому что куда тогда возвращаться просто непонятно.

Семь раз

Семь раз я ездил на фестиваль в Коктебель. Семь раз я окунал свои ступни в Черном море. Семь раз я радовался жизни так сильно, что у меня просто все смешалось в мозгу. Память стала такой странной и пористой, как старая застиранная губка. С кем я выступал со сцены? С кем я жил в одном номере? С кем ехал в купе поезда? Что пил? Кого любил? Кого целовал? Кого обнимал? Кого ненавидел? Что слушал? Ничего не помню. Всё смешалось в моей пустой и  глуповатой голове. Поеду ли я в восьмой раз?
Поеду, обязательно поеду.

Все мои друзья

Все мои друзья поэты и прозаики устроились в издательства, в типографии, в газеты и журналы, pr-отделы крупных корпораций, секретарями по паблик-релейшинс или на худой конец фрилансируют себе на здоровье.
Пишут статьи, романы, эссе, заметки и аналитические обзоры, редактируют тексты, радуются жизни, пьют крымский портвейн Ливадия.
Только я сижу в банке и считаю баланс. У меня жирная задница и красные глаза. Очень тяжело сводить дебет с кредитом.

Боты

Когда у меня не было денег, пятнадцать лет назад, после дефолта я купил себе белорусские зимние боты: огромные, тяжелые, увесистые. Ими можно было колоть орехи, забивать гвозди, лупить врага между ног и важно убегать от ментов по ночному переходу метро, гулко грохая по железным листам, так что звук раздавался на всю станцию.
Боты не боялись московской зимней соли, весенней распутицы и глубокого снега. В ботах можно было ходить по осенним лужам, даже гордо прыгать по лужам, не опасаясь студеной осенней воды.
У бот были одни достоинства и один недостаток: в них не любили девушки. Девушки, как только видели мои боты, то разворачивались и молча уходили. Даже моя будущая жена сначала вздрогнула и уже готова была скрыться, но потом что-то ее удержало, и она вышла за меня замуж, но почти сразу заставила меня купить кукольные итальянские наимоднейшие ботиночки.
В них я ходил на работу, но очень тосковал о ботах, поэтому выбегал в них с ведром на мусорку и в магазин за сигаретами. Тем более что мода на тупорылые, массивные, мощные ботинки прошла. На ботах сломался замок и я их закинул на антресоли, хотя и сейчас через пятнадцать лет я нет-нет, но достаю их с верхотуры, чищу черным кремом и наяриваю воском до блеска.
Но намедни ко мне приехал четырнадцатилетний племянник. Увидев мои таинства над ботами, он со слезами на глазах стал упрашивать меня, чтобы я ему отдал ботинки.  Оказывается за пятнадцать лет мода сделала круг, и огромные, тяжелые, увесистые боты — это очень круто!

Зависть

Стоит какому- то малодостойному человеку напечататься в  толстом журнале и я хожу по комнатам, вздеваю руки к небу и вещаю: «О, ужас, о, ужас, какой ужас!»