Сказка. Название так и не придумала

1.

Тяжелый парус туго держит ветер,
послушная, наперекор волнам,
груженая всем тем, что есть на свете,
несется шхуна к дальним берегам.

Купцы довольны: говорят не даром
приметы все - удачным будет торг,
и в трюме — только лучшие товары,
что вызывают у людей восторг:

и пряности, и штуки тканей ярких,
и горы сладостей, любезных всем.
А для правителя, среди подарков, -
еще одна невольница в гарем.

Она не плачет — ведь испортят слезы
безукоризненность прекрасных черт,
ее призванье — быть чудесной розой,
конфеткой, поданною на десерт,

она умеет танцевать и песней
слух усладить, помочь создать уют,
с ней говорить гораздо интересней,
чем с многими, кого не продают.

Согреть зимой, создать прохладу летом,
куда там до нее любым мечтам!
Еще она умеет... Впрочем, это
не comme il faut среди приличных дам.

Она свой долг и свое место знает -
могло быть хуже, так чего ж страдать!
Готовит танец, платье выбирает
и думает — удасться ль первой стать.


2.

Купцы вошли в прохладу пышной залы.
На троне сам правитель, и вокруг
придворные, охранников немало
и быстрых, но бесшумных верных слуг.

Внесли подарки. Он их благосклонно
все принимает, и тогда покров
срывают легкий шелковый, с поклоном,
с невольницы — как лучшей из даров.

О, да, она старалась не напрасно:
чудесней не бывает ничего!
Она танцует, зная, что прекрасна,
свой самый страстный танец — для него.

Все в восхищении от танцовщицы,
в восторге шепчут — ну, еще, еще!
А ей - ей не нужны другие лица,
его лишь, остальные все - не в счет,

и кружится, и кружится, играя,
разматывая яркие шелка,
и остается — тонкая, нагая,
как луч светла, как музыка легка.

Она волшебна - то горит, то тает,
то дразнит телом и лицом своим...
Он сморит равнодушно и зевает:
«Ее в гарем, и разрешенье - им»


3.

Журчанье бесконечное фонтана,
под пальмою ручной томится лев,
но солнце встало, и поднялся рано
в гареме щебет птиц и щебет дев.

- Ой, новенькая, гляньте, что за диво!
«Кто старший здесь? Ну, и попала я...
Арапка - старовата, но красива...»
- Располагайся, мы теперь — семья.

«Вот чудо, почему никто не спорит?
Выдергивая в ярости волос,
соперницу не хочет сбросить в море?..»
- А можно я задам один вопрос?

Они смеются — все вопросы позже,
теперь же отдохни, поспи, поешь,
вот масло для волос, для рук, для кожи,
вот место для вещей, твоих одежд,

бассейн в саду, он восстановит силы,
скажи, не надо ли еще чего,
а это — евнух, он ужасно милый,
не обижай, пожалуйста, его...

Вот это чудо — где такое было?
А что же - драки, крик, борьба за власть?
«Ну, ладно, выясню потом», - решила,
и вымылась, и отоспалась всласть.


4.

Спустилась ночь и звезд на небосклоне
явила мириады золотых,
во тьме дворец и сад, и город тонет,
и соловей запел, и шум затих.

В гареме — тишь, как будто так и надо,
как будто ночь настала не для них:
никто не ищет лучшего наряда,
шипя ревниво на наряд других,

никто не собирается к султану,
не спорит, кто пойдет. «Ну и дела!
Все выясню, откладывать не стану...»
Тут к ней сама арапка подошла,

уже не дожидаясь, пока спросит,
сказала: «Не ломай ты головы,
наш господин - он женщин не выносит,
так что делить нам нечего — увы.

Не станем мы ни первой, ни последней,
и с этим не поделать ничего,
и если бы не нужен был наследник,
мы б не существовали для него.

«Так вот в чем этой тишины причина!
Но подожди, тогда - а как же нам...»
«Да ты пойми, он все равно — мужчина,
а значит, прост, ну, как гиппопотам.

Мужчины, злясь иль совершив промашку,
иль раззадорясь, помахав мечом,
способны трахнуть даже деревяшку,
любовь для них, поверь, здесь ни при чем.»

(Смягчить стараюсь лексику девичью:
ведь изъяснялись не как дамы встарь,
но истина важнее, чем приличья,
хоть автору претит такой словарь.)

«А он — султан, ему наследник нужен,
поэтому, хоть редко, но зовут
из нас любую, скажем так, на ужин,
не смотрит он — какую, и вот тут

счастливые приходят две недели:
наш евнух, он, поверь мне, - не дурак
и нас на группы лишь по циклам делит -
нас отпускает погулять, и так

уже у некоторых есть ребенок -
девчонки, к счастью — их не отберут.
А будет мальчик — что ж, его с пеленок
наследником воспитывать возьмут.

Его же мать — бедняжка, станет первой...
Жена султана, но — не человек,
лишь видимость, а сколько слез и нервов,
и воли ей не увидать вовек.»


5.

А время шло — и две ее недели
однажды начались. Их было пять -
они наряды поскромней надели
и в ночь ушли — любовников искать.

Невольница сначала всех боялась
и пряталась в тени больших домов,
но две недели - этакая малость,
нельзя растратить дорогих часов.

Решительно подумав: «Две недели -
мой шанс» и, не страшась уж ничего,
зашла туда, где ели, пили, пели,
и там, конечно, встретила его.

Он был такой... Да что я объясняю,
ведь знаем точно, он был никакой -
как все они. Амур же, пролетая,
ее задел отравленной стрелой.

Бедняжка в этом ослепленьи вечном
не видела, что он головорез,
и не вернулась бы она, конечно,
когда б герой однажды не исчез.

Его любви хватило дней на восемь.
Она решила умереть совсем,
когда узнала, что любимый бросил.
Спасибо евнуху — нашел, принес в гарем.

Болела — и ни стона, ни упрека...
Но весть прекрасная — и расцвела -
она беременна! Дождалась срока
и мальчика, конечно, родила.


6.

Все оказалось и не так уж страшно,
вполне под стать невольничьим мечтам:
ее не заточили вовсе в башню,
а просто отвели покои там.

Конечно, сын не мог всегда быть с нею,
но и она ведь не сошла с ума,
прекрасно понимая - не сумеет
наследника воспитывать сама.

Теперь она немного постарела
и вспоминает прошлое, смеясь,
с султаном разговаривает смело
и говорит — жизнь, в общем, удалась,

наряды, сплетни, танцы, шуры-муры:
в охране — мальчики, как на подбор...
И лишь не может, ведь, как все мы — дура,
забыть головореза до сих пор.