Поэт и Маруся

      
В охмелевшем поэте зажглась
Охмелевшая его страсть.
Разгорелась внутри во спирту,
Прорываясь пожарищем по нутру.

Фейерверком струились слова
С покачнувшегося стола,
И в горячке поэт молодой
Загребал чье-то тело мясистой рукой.

Сигарета со рта сорвалась:
«Я люблю, мадемуазель, вас!!!»
В ароматном букете дыханья
Выплывали хмельные поэта признанья.

Он на ушко блондинке наивной
Заливал комплименты бесстыдно,
Утопал в серпантине волос.
Официант тут добавки принес!

И поэта душа понеслась…
В фиолетово-синий пляс!
Тут и море, и океан
Стали молодцу по карман!

«Все, женюсь! Я ей-богу женюсь!
Завтра хочешь, Ма-русь?!
Тебе нравится больше в 12 иль в час?
Слушай, а может, ты хочешь сей-час?!»

Но в икоте фрагменты любви
С перебоем рвались изнутри,
Ну а где-то через часок
На мычанье сменился его голосок.

И с любовной лирики он
Перешел на матюжный фольклор,
Потерял человеческий вид,
С ним на пару посеял и стыд.

Стал блондинку ту миловать,
Да филейные части ее наминать.
И в нахальстве клешни запустил
Прямо девице под "монастырь"…

Как бы было все дальше, не знает никто,
Подошла тут бабенка – громила в пальто.
Отлепила поэта из-за стола,
За шкирятник  безмолвно его взяла.

Он, бедняга, застыл истуканом
Над пустым граненым стаканом,
В лицо бабы смотрит с испугом,
«Мама Мия, это ж супруга!»

«Антонина, ты все не так поняла,
Ты бы лучше котика своего обняла!»
Но тяжелая бабы рука
Поэта к выходу уже волокла.

И послушной собачьей походкой
Шкандыбал  поэт по наводке,
Вот только перед Маруськой забыл извиниться,
Что не сможет он завтра на ней жениться.