На дороге

          Неторопливо возвращаюсь с Северного кладбища. Говорят, что на этих местах еще во время Северной войны предавали земле петровских солдат, погибших в боях со шведами. Эта  зима похоронила под слоем снега все, даже памятники. Не сразу разыскал и откопал свой. Так собака по запаху  ищет своих потерянных щенков и обязательно находит их.  Теперь дорога вела меня через поселок вверх к Выборгскому шоссе.
           - Эй, уважаемый! Дядю подожди, - слышу за спиной спокойный бас, и, поднимаясь по ступеням, крепкий старик с котомкой на плече подошел ко мне вплотную.
           - Вместе дорога короче, верно с кладбища идешь? – спросил он.
          По лицу старика видно было, что я чем-то понравился ему, что здесь можно и выпить стакан  другой. Только теперь замечаю всю силу сложения этого человека, несмотря на то что лицо его с совершенно седою и аккуратно стриженою бородой, было изрыто глубокими трудовыми морщинами.  Фигуру он имел крепкую и сбитую, какую имеют только иные молодые люди. Корявые и покрытые шрамами руки его более напоминали цепкие корни сильного дерева. Пожалуй, самым примечательным были его удивительно молодые и светлые глаза. Они поминутно излучали ласку и доброту.
           - Митяем меня здесь все зовут, - говорит он. - Давно тут живу, седьмой десяток вот уже разменял.
           - Давай помянем, - предлагаю ему. – Вот и коньяк есть хороший.
           - И то, помянуть по одной можно, - отвечает старик. – Ты я вижу, тоже молодец. Мы с тобою и друзьями можем стать. Сам-то, выпивкой не балуюсь и не курю совсем, - продолжает он. - Уж больно хочется  пожить на этом свете подольше.
           Старик, улыбаясь, бросает кусочки хлеба подбежавшей бездомной собаке и треплет ее ласково за худую ребристую спину.
            - А ведь и она грязная лохматая божья тварь жить хочет, тоже за жизнь цепляется. Жалко их.
            Внизу в церкви гулко ударил колокол. Старик начал быстро креститься, шептать слова молитвы и кланяться. Лицо его было по-прежнему добродушно и задумчиво.
            - А ведь я мокрушник, убивец по-вашему, - неожиданно и спокойно сказал он. – 15 лет отсидел. Польстился на чужое барахло,  был-то с другом и пили вместе. Только понравились мне его серебряные стаканчики  чеканной работы. Ночью встал тихонько и стал их укладывать. Гляжу, а он стоит за спиной и смотрит. Ну, и махнул я топориком, которым мясо рубят. Взяли меня потом уже на второй день.
            В лице старика не было страдания, светлые глаза его смотрели спокойно и печально.  От этого покоя и всей его набожности у меня повеяло холодом  по спине.
           - Мой грех, дружище! Мой грех! – приговаривал он настойчиво, бойко кладя на себя крест и поглядывая в сторону церкви. - Душу загубить легко, ой как легко! Вернулся, потом долго еще работал на кладбище и знаешь, не последним человеком там был, - сказал старик с некоторою гордостью - Обращайся, я тебе всегда помогу.
            Дороги у нас далее были разные,  с тем  попрощались и более уже не виделись. Он уходил своею твердой и уверенной походкой.
             Говорят, что замаливать свои грехи, это еще не покаяние. Было ли оно у него,  сказать теперь трудно. Только показалось мне, что мучается его душа и хочет она зацепиться, обрести опору.  Вот для этого и была нужна встреча с человеком, которого больше не увидишь. Помните,  у Ф.М. Достоевского слова Сони Мармеладовой: “Поди на перекресток, поклонись народу, поцелуй землю, потому что ты перед ней согрешил, и скажи всему миру вслух: “Я убийца!” Да, он не умер в тюрьме, но и среди нас живых, его нет. У него избран свой путь, к Богу. Он трудный и кажется  невозможным, этот путь. Но этот человек все ровно будет делать по нему свои мучительные шаги, понимая, что другой дороги у него просто нет.