Варнава

Был со мною случай один, не могу тебе ни поведать. Давно было, при старом барине еще. Я тогда еще послушником был у отца Варнавы. Сам барин меня назначил к нему в послушники, честь оказал. Мой-то папенька из крепостных был, а меня барин к себе в дом забрал. Много у него ребятишек проживало от крестьянского племени, знал, видать, что скоро вольные все станем. А, скорее, по доброте душевной или чтобы гнев людской не накликать. Жесток характером барин, с ребятишками – другой совсем. Все одно, как с родными.
Учился, значит, я у Варнавы годов с десяти, да до самой юности продержался подле него. А мужик был - хоть паши на нем, за место вола! Грудь широкая, плечи, словно коромысло, да борода чернявая, как смоль.  Всякого повидал за это время. Вот и расскажу тебе случай один.
Было мне уж почитай годов тринадцать, когда случай этот приключился. Стояли мы с батюшкой Варшавой  подле алтаря, он мне о таинствах православных рассказывал. Заходит в эту минуту в храм странный малый. Одет был походно, из далека будто бы, но шагал налегке. Шапку в сумочку сунул и ходит, разглядывает стены да окна расписанные. Смотреть на такого - время зря тратить. Лицо кажется и молодое еще, а бородою состарено. Плечист мужичок, а ни то ли и горбиться да сутулится от хвори или усталости. Ходил он, ходил, остановился возле нас и к речи батюшкиной прислушивается. Гляну-гляну я на него, все нипочем. Признал я в нем Митьку, недавно явившегося при дворе барском. Навроде блаженного его барин приютил, себе и дворовым на потеху, а ему, Митьке, во спасение. Странный был тип, что и сказывать. На юродивого никак не похож, а ведет себя – как есть дурной. Не дурной даже, скорее – не нашего склада. Ни барина в нем, ни крестьянина подневольного не различить. Потехи у него выходили все больше непристойные да взбалмошные, однако барину нравился, чертенок. Видел он в нем что-то, как и во всяком, да только в каждом свое. Вот этот Митька, в одеждах своих обычных (для нашего края чудных, конечно) стоял, покуда прямо поперек речи батюшки Варнавы не вопросил:
- Ты, стало быть, поп?
Я чуть глаз из глазниц не повыронил. Экий наглец, с таким говором к батюшке Варнаве подходить! А тот знай себе, оглядел его от макушки до измаранных лаптей, и отвечает басом своим завсегдаташним:
- Стало быть, поп.
- Не больно на попа ты похож! - еще больше меня в ужас он загнал.
- Чем же не похож?
Варнава ему весь как раскрылся, вот, дескать, смотри - одежа на мне церковная, крест на мне с распятьицем, пахнет от меня - и то по святости. А этот, знай, улыбается и щебечет:
- Коли ты поп, чего По-Мирскому говариваешь? Чего строками из писаний не сыплешь?
- А ты много попов то видывал? - отвечает ему на то батюшка.
- Видывать много не видывал, да больше все по книжкам вашего брата знаю.
- Э, по книжкам! - усмехнулся Варнава. - Ты брат попову жизнь не нюхал! Станешь тут строками сыпать! Мне, небось, некогда строки то эти заучивать, да и чтить их нужно. А коли и заучу, к чему мне перед каждым ими кидать? Слово оно к месту нужно.
Я немало обиды хлебнул из этих слов его, про каждого (при мне то он как раз «строками не сыпал»), но вида не подал, дальше слушаю. Уж больно добрый малый выискался. Я отца Варнаву как огня боялся. А этот с равным говорил, не иначе. Тут всякий захочет вслушаться.
- Верно ты говоришь, стало быть. Правда твоя, стало быть. А вот коли ты поп, можешь ты некрещеного в веру обратить?
- Не могу. - Отрезал Варнава.
- Крестить то можешь? Я вот как уразумел - коли ты крест на меня наденешь, так, стало быть, я и веру найду. Не так?
- Не так. - Снова как отрезал батюшка.
- Коли не так, скажи, как по-твоему.
- Скажу. Но только не по-моему это, а как на свете есть. Не крестил тебя отец в детстве, не окунул в водицу святую православную - благодарствуй ему за это.
- За что же, батюшка? - не вытерпел я, встрял. Тут же покраснел, как рак. Язык - что враг!
- Значит, выбор тебе даровал. - Словно и не заметил меня Варнава.
- Правда твоя, поп. Мой батюшка так и говорил нам всем детям - выбор, мол, ваш пусть будет, во что веровать. Только так и не выбрал я толком, хоть и книги прочел по всяким религиям. Стал вот, как видишь, блаженным.
Усмехнулся батюшка:
- Твоим же словом отвечу тебе – не схож ты с блаженными. Книг читывал побольше барских-то сыновей, не так ли?
- Да раз в несколько, это точно.
- Вижу по тебе, что и руки ты марать не желаешь, хоть и золотом они покрыты у тебя. Легче тебе безумцем сделаться, чем за ум взяться.
- Твоя правда, поп. Ленив я, больше, чем всякая божья тварь.
Смотрю я на них – ну, точно, - друзья сошлись старинные.
- Почему ж не выбрал? Не годна сердцу твоему ни одна религия? Бог какой для каждого сыщется.
- Мне не сыскался, - ответил блаженный. - Я столько видывал, столько нашивал, грехов одних - на семь таких как я хватит, а еще чужие притягиваю, да по простоте своей впитываю. Нет мне веры ни в бога, ни в черта, ни в друзей, ни во врагов, ни в дела добрые, ни в природу всесильную.
- Нет, брат, сдается мне – не так ты прост, каким казаться хочется твоему величеству. Зачем же ты в храм пожаловал мой? - спокойно спрашивал его Варнава.
- Дорога привела. Думал, помощи найду. Зачем я пришел сюда? Сам не знаю, занесла нелегкая. В последнее время у меня скопилось слишком много вопросов, на которые сыскать не могу я ответов.
Кто? Почему? Зачем? Когда?
Я не нашел никого, кто бы смог мне помочь. Никого, кто бы, выслушав меня, дал мне ответ. Или совет. Или, на худой конец, просто отправил бы ко всем чертям на адские муки. Никого. И сегодня я здесь, первый раз в своей жизни. Никчемной жизни, скажу тебе, поп. Только сейчас я уразумел, что могло бы помочь мне раньше. Вера. В Бога. В людей. В себя.
Когда-то я верил людям. Но, обжегшись раз, перестал навсегда. Когда-то я верил и себе. Да только и  эта вера меня покинула. В Бога я не верил никогда.
Была еще одна вера, самая во мне сильная. Вера в Судьбу-хозяйку. В то, что все уже предрешено, ничего нельзя изменить. Вера всех неудачников, нежелающих идти на рискованные шаги. Таких, каким становлюсь и я.
Я давно по течению плыву. И течение это с каждым днем приближает меня к водопаду, опрокинувшись с которого, я уже не найду сил подняться. И я пришел сюда, чтобы найти соломинку, ухватившись за которую, я смогу выбраться из этой реки. Выбраться из этого потока.
Слова... Снова лишь слова. Я снова лгу сам себе. Я совершенно потерян. Для всех, кто меня окружает. И для себя в первую очередь. А для тебя? Скажи, ты тоже считаешь, что все уже кончено? Что в моей жизни все предрешено?

Речь его сильно переменилась, словно бы и человек другой пред нами явился. Не блаженный вовсе, а семинарист какой столичный.
 
- Нет.
- Так и буду ходить, никому не верить, ни во что не верить, - настаивал на своем Митька.
- В меня поверь, - говорит ему Варнава. - Я тебе заступником стану. Только я за тобой следовать не смогу, как и ты в моем доме жить не сможешь. Но коли поверишь в меня, сможешь сам со всем справиться. Потому что во мне бог, а я в тебе буду. Стало быть, и бог в тебе. Стало быть - ты бог. В себя поверь, странник.
Молчал блаженный немного времени.
- А если и поверю, что за бог во мне будет? Какой я буду веры?
- Бог - он для всех един и свой для каждого. Будь сам себе бог. Понимай и меня в молитве, а я о тебе буду перед богом просить.
Еще дольше провел времени в молчании Митька. Поднял глаза хитрые на батюшку и шепчет ему:
- А, коли не крестишь, коли в веру христианскую не допускаешь, коли в себя верить просишь, так, стало быть, согласишься на свои плечи грехи мои принять?
- Грехов и на мне немало, ан твои приму и господу хвалу воздам, коли веровать в себя самого будешь, в бога в себе, в руки свои и разум свой. А уж если себе поверишь, если бога в себе услышишь, стало быть, и друзьям вера будет и в дела добрые вера вернется.
- Правду, стало быть, народ по губернии гонит – пастырь при вашем храме знатен мыслями и верой крепок.
Ничего больше не добавил ни один, ни другой, как и не было меж ними разговора.
Так я и смотрел на них, как они эту беседу вели, странник неверующий да батюшка Варнава.
И казалось мне, что в обоих из них бог живет, в каждом свой, а на всех один.