Эх

Ты снизошла ко мне, желанна, как Даная,
и сладострастно прошептала: "Отдана я
тебе, мой яхонтовый, волей Адоная!" —
и колыхнулись вожделенные уста.

Но я молчал, и ты добавила, стеная:
"Мой предначальный, для тебя теперь стена я!"
И воспылал твой взгляд сиянием Синая —
столь целомудренна была ты и чиста.

А я был грязен, вызывающе плакатен
и дерзко вымолвил: "Давай с тобой накатим!"
И вот, друг друга искупав в сухом мускате,
мы причастились древней радости мирской.

Я осязал тебя трепещущей рукою
на жесткой койке, не желая знать покоя,
взахлёб хрипел, что мы — одно, и всё такое,
а ты и ведать не могла, что я такой.

Мы полубредили в бесстыжем полублуде,
мы приближали завершение прелюдий,
мы твердо верили: никто нас не осудит
и не отторгнет от волнительных утех...

Но вновь будильник юный сон мой растревожил.
Где было "мы" — теперь лишь "я". И я ничтожен.
С банальной пошлостью мой слог вкушает ложе,
и, дописав сей вирш, я изрекаю: "Эх..."