Дмитрий Артис. Подборка

Дорогие авторы!

Предлагаем вашему вниманию подборку Дмитрия Артиса - одного из кандидатов на участие в поэтическом конкурсе имени Н.С. Гумилёва "Заблудившийся трамвай".

Подборка для конкурса должна состоять из 10 стихов. Поэтому большая просьба - поучаствовать в обсуждени, назвать наиболее понравившиеся стихи (лучше 10) или вежливо намекнуть на какие-то зацепки, если таковые, по вашему мнению, имеются.

1.
«Февраль. Достать чернил и плакать!»
Борис Пастернак

Со мной никогда ничего не случится.
Я скукой проверен, печалью испытан.
Смотри, как меня подпирает отчизна:
и справа, и слева могильные плиты.

И снизу, и сверху сплошная солома,
венки от подруги, от жён и детишек.
Я виделся им вымирающим словом,
и был я, как есть, покаяния тише.

И всякие мысли сжимал до глаголов,
и было глаголам отказано в действе.
Июньское небо, февральское горло,
апрельская зрелость и –
вечное детство.

2.
***

Новейшая история. Экзамен.
Я подготовлен. Слышу за версту,
как тощий век, огромными глазами
моргая, пожирает пустоту.

И громогласны свежие газеты.
Им всякий вторит, не снижая тон.
Всё хорошо. Почищены клозеты.
Туннель проложен. Бог изобретён.

3.
***

Представь меня бегущим по волнам,
где запах моря, как безумье, острый,
прогорклой пены выцветший волан
напоминает очертаньем остров.

Где наши взгляды встретиться могли
однажды – дело было за немногим,
где ночь светла, где не бывает мглы,
поскольку там нет места одиноким.

Где всё, что есть. В молчании верна,
хотя бы раз, искусственно, невольно
представь меня бегущим по волнам
и обратись в бегущую по волнам.

4.
***

Не умер я – и только потому,
что смерть не стоит ни любви, ни желчи.
С недавних пор, сжимая пятерню,
увлёкся жизнью, как одной из женщин.

Где ликовало прошлое, теперь –
до чёртиков отъявленных, до колик –
ликует настоящее. В тебе,
мой мнимый друг, случается такое?

Становится Немировка острей
и тяжелей махорки лёгкий Winston,
и, кажется, ещё не постарел,
но к мудрости уже приноровился.

5.
***

Смотри сюда, покамест пятаки
не лягут на опущенные шторки,
ты будешь неоправданно жестоким
и в то же время ласковым таким.

Смотри сюда, почти наверняка
увидишь, как легко и бескорыстно
твоих противоречий коромысла
качаются на шее двойника.

И рядом с ним не думай ни о чём.
Ещё одна коса найдёт на камень:
земли не ощущая под ногами,
ты музыку почувствуешь плечом.

6.
***

Уходи от погони глухим переулком столетий,
сквозь оплавленный рот проходного подъезда кружись,
растворяйся в дожде, стань прозрачнее собственной смерти
и не думай о том, что способен предчувствовать жизнь,
всю её роковую мятежность, вибрацию плоти
и томление духа. Я вслед за тобой ускользну.

О литое полотнище полдня ветрами колотит
вековые деревья, и небо идёт на грозу.

7.
***

А кажется, воздух качнулся тихонько и замер.
В прокуренной комнате стены коричневый бархат
надели, и солнце дневное стремится глазами
в замочные скважины окон, и осенью пахнет.

В семейных трусах, непонятно, которые сутки
лежу я: обложено тело листами-листами
и тонет в подушках дивана. Всё это, по сути,
набросок, который картиной когда-нибудь станет.

Небрежный мазок по холсту непричёсанной кистью.
Кто краски мешал? Кто добавил салатовый уксус?
Попробуйте день на язык. Он и сладкий, и кислый.
Зелёное яблоко – радуга этого вкуса.

Короткая тень, не длиннее мизинца ребёнка –
по-на подоконнике тень от засохшей герани.
Цветы почернели. Застыли, печальные. Бойко
когда-то они фиолетовым цветом играли.

По сути, набросок ещё не картина, но в каждом
наброске есть что-то от жизни для новой картины:
подушки дивана, занятное солнце и скважин
замочных стекло, и герань, и, пожалуй, гардины…
И воздух, который качнулся тихонько и замер.

8.
***

Под утро, пока не споют петухи
будильника, в тесной каморке
спокойно, и только блуждают стихи
по чёрной, как сажа, подкорке.

И кресло у столика, и шифоньер
в лучах золотых озарений,
и пыль – обладают значением сфер,
и я в этих сферах размерен.

Открыт сквозняку я и не по годам
влюблён, и затянут в постромки.
Вселенная здесь, а не где-нибудь там,
за окнами тесной каморки.

Я здесь обретаю фигурную речь,
где каждое слово всесильно,
и люстра похожа на вывихи плеч
небесного сына.

9.
***

Когда в расеях строился бордель
на двести миллионов прихожан
с размахом, от которого балдеть
потомкам, я себя воображал

то каменщиком с пальцами жида,
то кузнецом, то плотником, и мне
подвластны были ветер и вода,
и глина, побывавшая в огне.

Я был одним из лучших работяг.
И не внапряг мне было дотемна
выуживать из грязи известняк
и обращать бараки в терема.
Не отпускал испытанных речей,
по случаю не вскидывал слова.
Я, как умел, на каждом кирпиче
свои инициалы рисовал.

Вот почему за вашу благодать
несу ответ, столетия спустя,
и знаю то, что знаю: никогда
бордель не рухнет,
дети не простят.

10.
***

Но город пуст, как божья пятерня,
просившая когда-то у меня
любви немного, прочему не веря.
Я шёл к нему века тому назад,
и не считал безусый циферблат
к моей руке пристёгнутое время.

По улицам, подобно голытьбе,
гоняли ветер хлопья голубей,
росли дома с покатыми плечами,
брусчаткой покрывалась колея,
а я всё шёл, вернее, ковылял,
ещё вернее, длил свои печали.

11.
***

Она не живёт в другом часовом поясе,
но иногда приезжает ко мне на поезде,
проводит беседу, поит меня и кормит,
да всё норовит меня изменить в корне,

перелопатить душу, моралью выесть,
а у самой вырез на платье, такой вырез,
а у самой такие мысли, такие, впрочем,
любит она меня, любит меня, прочит

в мужья себе, заговаривает, не зевает,
катает на белом трамвае, таком трамвае,
и носит очки, и думает, и не смеётся,
картавит слегка: Моцарта кличет Моцагт,

и ноты читает, и это за честь почитает.
Вроде бы мне на черта она и не чета мне.
Мне бы зависнуть с пивом в ночном клубе,
но любит она меня, любит меня, любит.

12.
***

Прости за дурную привычку тебе не писать,
но это занятие кажется мне интересней,
чем просто смотреть, как протяжно ползут небеса
туда, где мы будем, когда упокоимся с песней.

Прости за дурную привычку тебе не звонить.
Ты с детства хотела казаться вне доступа связи.
И если услышишь гудок и мой шепот за ним,
то лучше разбей телефон и гуляй восвояси.

Прости за дурную привычку – нормальный рефрен.
Он так постоянен, как чувство, рождённое нами.
И что-то хорошее слышится в каждой строфе,
И нежное что-то молчит уцелевший динамик.

Прости за дурную привычку: тебя не любить…
Пожалуй, что в этом единственном я безнадежен.
Каких ещё надо высот мне достичь и глубин?
Куда позвонить, написать?
Позывные всё те же.

13.
***
Открыта дверь
на лестничную клетку,
похожая на скомканную кепку,
которую разнашивал когда-то
вождь мирового пролетариата.

За дверью той,
как будто на перинах,
облокотясь на мрачные перила,
сижу с лицом тупого недомерка,
со мной сидит революционерка.

Я полон дум,
она – полна не меньше,
и таракан, казавшийся умершим,
является пред нами непременным
прообразом грядущей перемены.

Он к нам ползёт,
над ним кудлатый ворон
другой эпохи, пыхает Аврора,
и мы ещё глазам своим не верим,
но исторически благоговеем.

И ночь в окне
сдвигается по фазе,
и сообщают по мобильной связи,
что Зимний взят, восходом опалило
и лестничную клетку, и перила…

Прикроем дверь,
оставим без присмотра
обитель нерушимого комфорта,
где я сижу, и лампочка не меркнет,
и хорошо революционерке.

14.
***

Ко всему прочему я равнодушен, пожалуй,
только бы знать насколько печаль близка,
когда женщина, снявшая ночную пижаму,
держится на расстоянии одного
стремительного броска.

В какой-то момент всякая бытовая мелочь
(будь то капающий где-то на кухне кран,
сползающие обои, житейская неумелость)
уходит на второй план.

Говорю по писаному, без единой запинки,
да волнение выдаёт превентивный взгляд.
Вот и моя ночная пижама висит на спинке
стула приставленного к дивану
около пяти лет назад –
всего лишь материализовавшийся призрак
желания, но дыхание уже не касается губ.

…Оказывается одиночество не лишено
первичных половых признаков
и находится вне времени,
вне социальных групп.

15.
***

Понимаю, к чему вы в последнее время клоните.
Я и сам готов послужить аргументам вашего века:
когда жена мастурбирует в соседней комнате,
перестаёшь чувствовать себя живым человеком.

Переминаешь складки одеяльные, мол, наладится.
Жизнь – хороший роман в изложении кратком.
Поначалу мечталось, оденешь в ситцевое платьице
и поставишь за ближайшим бараком раком.

Поначалу думалось, окликнешь по имени-отчеству
всё одно, что крестик поставишь на карте винной.
Но она оказалась олицетворением моего одиночества,
на которое поднимается разве что в половину.
А вы говорите: импотенция тому, импотенция,
алкоголизм и прочая хренотень.
Опять не хватает желания к ней притереться,
почувствовать себя человеком
и умереть с ней в один день.

16.
***

Ничего необычного, просто живу, как умею.
Говорят, что любим я и всеми святыми храним.
Никаких аномалий, поклонов зелёному змею,
бесконечных истерик и прочей вселенской херни.

Аккуратное счастье моё совершает прогулки,
озирая холмы, так сказать, с высоты моих плеч,
как положено, утром и вечером, в темпе мазурки.
(Этот опытный танец любого способен увлечь).

Три восьмых на создание имиджа умного тела
и хождение по кабинетам ****ец-колесом,
пять шестнадцатых женщине отдано, ибо – хотела,
целый час – гигиене, а всё остальное – на сон.

Если сердце сжимается до состояния бога
от желания мир изменить, обновить его речь,
я дышу глубоко, и меня отпускает немного.
(Этот опытный танец любого способен отвлечь).

Ничего необычного, шаг мой и лёгок, и мягок,
гладко выбрит фонарь на углу и подстрижен изгиб
абсолютной дороги, но каждое слово двояко
понимаю и смысла (и сраму) не имут мозги.

17.

мониторишь своё имя до поздних сумерек,
цепляешься за каждую фразу, сказанную о тебе всуе,
мол, всё ещё жив пьянчужка, мол, ни хрена не умер,
о нём ещё кто-то думает, смахивая слезу.
а я гуляю по тверскому бульвару
сначала левой ногой,
потом правой.

засыпаешь от усталости, просыпаешься от голода
и снова засыпаешь от усталости, смочив горло
водой из-под крана. тебя не смущает присутствие
под окнами города ровно, как и его отсутствие.
а я гуляю по тверскому бульвару
сначала левой ногой,
потом правой.

читаешь чужие постинги в перерывах между запоями,
свои – на трезвую голову не воспринимаются,
и гордишься тем, что тебя запомнили,
гуляющим по тверскому бульвару
сначала левой ногой,
потом правой.

18.

почему эта женщина проходит мимо меня,
я же тут стою, а не где-нибудь там за деревом?
такие странные фразы в мою голову лезут
при виде чужой смерти.

либо я получаю удовольствие от того что она
захватывает, проходя мимо, даже не касаясь меня,
либо я не понимаю ничего, не хочу понимать,
не имею возможности.

сказать проще всё одно, что умереть дважды:
сначала написав, а потом осознав бессмертие строк.
в бумажном оформлении странные фразы
звучат как выдающиеся.

ничто так не облагораживает жизнь как смерть.
запишите, пожалуйста, в своём блокноте.
посмотрите на женщину, которая проходит мимо,
удивляйтесь спокойно.

глаза этой самой женщины распахнуты широко,
её волосы правлены серебряным гребешком,
она утром и вечером чистит свои белые зубы,
бреет лобок.

у неё сосцы всем сосцам венцы,
у неё талия немного усталая
и круглый живот.

19.
 THE HAPPIEST DAYS OF OUR LIVES

когда появится больше свободного времени,
я непременно займусь воспитанием подрастающего поколения.
все без исключения будут мной самолично проверены,
пронумерованы, привиты, проклеены.

хорошие дети имеют стандартное программное обеспечение,
полную комплектацию, безукоризненную комплекцию,
четыре конечности, что естественно, здоровую печень и
являются гордостью отечественной селекции.

я уже представляю себе, как бежит коридорами узкими
новое поколение любителей симфонической музыки:
в одинаковых трусиках, в одинаковых маечках –
мальчики, похожие на девочек, и девочки,
похожие на мальчиков.

20.

я обязательно стану заслуженным
деятелем искусств,
потому что сегодня с женщиной ужинал
без претензии на хороший вкус.

сам себе казался каким-то опытным,
и глаза возводил, и два пальца гнул,
был настырнее механического робота
и проворнее антилопы гну.

обслуга постоянно меняла пепельницу
и меня это жутко бесило, понимаете.
хотелось ударить по столику пенисом
и сотворить из воздуха сокровенное.

я люблю смотреть
на забычкованные сигареты.
мне нравится начатое,
но незаконченное.
и в этом есть что-то от настоящего поэта,
от заслуженного деятеля искусств.

вот вам и все мои душевные искания.
вот вам и вся моя божественная плеть.
принесите мне чистого цианистого калия,
потому что я уже готов умереть.

21.
САЛКИ

я открываю дверь и выхожу во двор.
здесь во дворе мои дети играют в салки.
песочница похожа на колыбель,
покрытую сусальным золотом.

старший сын бежит за своей сестрой,
та спотыкается тихая, перелетает через…
стой, говорит, стой, говорит, постой,
и улыбается шире размаха качелей.

я сажусь на скамейку, закуриваю, курю.
у меня глаза слезятся, небо совсем синее.
много лет пройдёт согласно календарю
и моя дочь побежит за своим сыном.

22.

вот бы собрать всех моих детей,
под одной крышей собрать детей,
закрыть крепко-накрепко двери,
окна закрыть крепко-накрепко,
щели замазать смолой, заклеить
вентиляцию скотчем
и включить газ.

вот бы усадить всех моих женщин,
за один стол усадить всех женщин,
накормить их досыта, напоить их
допьяна, напоить, накормить досыта
едой самой вкусной, вином самым
сладким, вином напоить
и вспороть животы.

вот бы поселить всех моих друзей,
в одном доме поселить всех друзей,
под одной крышей собрать, за один
стол усадить и включить, и вспороть,
и взорвать, и вспороть, и включить,
и взорвать всех.

вот бы мне оказаться на острове,
на необитаемом острове оказаться
и научиться разговаривать
с птицами на простом
человеческом
языке.

23.

даже самые страшные упущения можно
переквалифицировать в незначительные потери,
если женщина являет собой бесполезную вещь
в твоём заботливо созданном интерьере.
как-то неловко существовать в мире,
где поднятый стульчак является камнем
преткновения в решении многих
социально-значимых задач.
хоть пей натощак,
хоть плачь.

24.

никакого счастья, понимаете, никакого.
любовь естественна как списки патологоанатома.
вы летаете, чувствуете себя раскованно,
а на самом деле распадаетесь на атомы.

вы грешите на позднюю осень, авитаминоз,
на отсутствие денег, депрессию, мягкое сердце.
вы такой, что волшебнику из великой страны оз
при всём желании автора не отвертеться.

вы из себя представляете ничего такого,
обычного человека, курящего, много пьющего,
и пахнете вы не лучше трико
какого-нибудь чемпиона по фамилии плющенко.

разлагаетесь на отдельные части слова,
не думает голова, не делают руки, не ходят ноги.
никакого счастья, понимаете, никакого...
надо отдать должное одиноким.

25.

отсутствие денег не отменяет желания жить красиво.
глоток сырой воды по силе воздействия на организм
роднится с крепким баварским воздухом, из
которого тамошние жители варят пиво.
одни подумают: потерял рассудок, третий день как
пьёт сырую воду и плачет от умиления, удовольствия,
другие скажут: из воздуха пиво никто не варит,
но из него можно делать хорошие деньги.
а я (последняя строчка выделена курсивом)
просто живу красиво.

26.

никто не приходит в гости за просто так:
один положит на веко медный пятак,
другой венок положит у ножек моих,
у ножек в белых тапочках,
холодных ножек.

мне виделись в самые последние вечера
вульгарные женщины, мощные буфера,
качались проспекты, улицы гнулись,
а я был почти маленьким,
немного скучным.

одни мне говорили про авторские права,
другим на дворе дрова – не расти трава.
хотелось от жизни великих опачек,
получились только апочки
и белые тапочки.

вот и эта сука приходит, приносит торт.
объясните ей, что не тот я, уже не тот.
ни хрена не мыслю о том, что должен
на улице дождик идти, дождик,
нормальный дождь.