Наполеон

Я от рождения своего очень застенчивый и скромный, из-за этого долго не женился. Меня Нюра сама взяла, как Бастилию. Я на лавочке сидел, а Нюра моя уже давно на меня свой единственный глаз положила, второй то у нее стеклянный. Она его каждую ночь в стакане держит. И так она меня своими чарами окрутила, я и сам не заметил. Где только слов таких набралась? Я от них весь оробел, залился пунцовой краской и побледнел только тогда, когда моя Нюра мне под нос моим же паспортом тыкала. Тычет и кричит : «Ты муж мне или кто?! Кто за тебя будет супружеский долг исполнять?» Я до сих пор думал, что супружеский долг – это принести домой зарплату и вынести мусор. Так нет же. «В койку!»- кричит, приказывает работать. На лавочке мне говорила о тихой супружеской жизни, а теперь покой мне даже и снится не успевает! Я теперь день и ночь на постельном полигоне работаю, день и ночь, без выходных. Отдыхаю только тогда, когда по нужде иду. Обед тоже на рабочее место носит, прямо маньячка!

А тут такое придумала, я до сих пор заикаюсь от её фантазии. «Отдохни, -говорит,- Санёк, все, выходной!» Я чуть от счастья не разрыдался, выходной – это самое желанное слово для меня. Я закрыл глаза и даже успел счастливый сон увидеть, как Нюру свою в последний путь провожаю. Плачу, не от горя, а от радости у ее могилы и даю клятвенное обещание больше никогда не женится, хранить ей верность. Но клясться долго мне не пришлось.  На кровать что-то как ухнет! Я от страха еще больше стал заикаться. Гляжу, а Нюра моя сидит, живая на мне верхом, в рыжем парике, черных болотных сапогах и плетка в руках. Я не сразу понял, что это Нюра. Я же знаю, что я её похоронил, да и Нюра, видно, очень спешила ко мне, что и глаз оставила в стакане. А без глаза я её не узнаю. У неё ведь только стеклянный на меня ровно смотрит, а у другого глаза разные взгляды на жизнь. Я сначала подумал, что это какое-то инопланетное существо прилетело и, заикаясь, спросил: «Тттты кто? Ттттаинственная незнакомка?» Существо в рыжем парике свернуло губы в трубочку и начала их медленно вытягивать вперед. И чем длиннее вытягивалась эта ярко красная трубочка, тем выше на затылок подпрыгивали ушки. Ничего страшнее в жизни я не видел, и чтобы как-то замедлить этот процесс поцелуя, я спросил: «А где вы припарковали вашу летающую тарелку?» Я еще не успел поставить свой вопрос, как уже пожалел. Ответ прозвучал мгновенно. «Вот она!», - нервно взвизгнула Нюра и как даст мне по голове тарелкой, из которой я совсем недавно ел спагетти. «Это ты с кем сейчас разговаривал?» У меня зайчики в глазах запрыгали. Таким ярким светом все засияло, а звук этой тарелки еще три дня в ушах стоял. Мучала меня Нюра долго, кем только она не была: и кисочкой, и Бабой Ягой, и Зинкой-людоедкой – фантазия у моей Нюры безгранична.

Я однажды вообще плохо что помнил, так, в полуобмороке вспоминаю, что на балконе голый стою, а Нюра моя меня с балкона сталкивает. Толкает и шепчет загадочно: «Ну прыгай же, муж с командировки приехал» Я только в полете понял, что я сегодня играл роль любовника. Хорошо, что мы на втором этаже живем, а так бы по шею в землю ушел, еще и шахтера пришлось бы играть. Надоели мне эти игры, а сказать не могу, страх у меня с детства и комплексы. Меня мама тоже стоя рожала и шел я как положено здоровому организму: вниз головой и стремительно. Но я-то знаю, что нужно ей когда-нибудь сказать, а когда? Я ведь рот открыть не успеваю! А если он у меня и открывается, то только от ужаса. Но я себя настроил и даже речь стал репетировать. Нужно сказать ей коротко, чтобы перебить не успела. Я так ей скажу: «Всё, Нюра, сандалии жмут и нам не по пути!»

Только я решился, а Нюра моя забегает на кухню, вся от счастья светится, на голове надет какой-то красный фетровый блин, и говорит мне: «Мы едем в лес, Любимый!» Я поперхнулся от неожиданности. Ну, думаю, наконец-то я смогу там заблудится без объяснений. А Нюра шапку красную на бок сдвинула, меня подгоняет: «Давай, Волчара, собирайся!» Я повеселел! Ну, думаю, вот она - свобода! Когда эта шапка красная к бабушке своей побежит, я рвану в обратную сторону, паспорт порву, и я холост! Уррра! Я свободен!

Так я и сделал, бегу в противоположную сторону, Нюра моя скачет по полянке, песенку поет. Её жуткое пение удаляется, и я уже начал чувствовать этот сладкий запах свободы. Остановился перевести дух, дай-ка, думаю, крикну, проверю, далеко ли убежал?!. «Аууу, Нюююраа» А в ответ тишина счастья! Я упал на колени и давай благодарить Бога за блаженство. Вдруг слышу, рядом что-то хрустнуло. Гляжу, а на меня идут три мордоворота. Я в ужасе сказку вспомнил, что мне дровосеки должны вспороть живот и спасти красную шапочку. Но я-то её не ел!!!

Бегу навстречу к мордоворотам с чистосердечными признаниями, падаю им в ноги. «Пощадите люди добрые, я не ел красную шапку, вернее не я её ел»,-  добавляю, чтобы было понятней. Не вспарывайте мне живот, вы там ничего не найдете, там только глисты(приврал я, надеясь на их брезгливость).

Дровосеки переглянулись и так понимающе на меня посмотрели, то ли глистов испугались, то ли моя Нюра и их достать успела, ну в общем, прониклись они ко мне любовью и пониманием. «Мы,-говорят,- не дровосеки, и даже не гомосеки (ну так, мне на всякий случай)» «Мы,- говорят,- инопланетяне. А вон, у дороги и наш луноход стоит» Да и правда думаю, дровосеки в фуражках милицейских не ходят. Пообещали до дома довести. Смотрю: бобик с мигалкой на дороге стоит. И я им как на духу: «Люди добрые, только не домой, куда угодно, но не к Нюре! Это я сегодня у нее серый волк, а завтра могу стать червячком на рыбалке» Мордовороты снова переглянулись друг на друга и говорят: «Хватит быть слабым, станьте сильным, будьте, пожалуйста, нашим Наполеоном». И меня в луноходе с музыкой доставили ко дворцу.

У меня теперь своя палата. Так и называется моим именем: Наполеон. Я в ней один, как в замке. Обеды мне носят прямо в постель, Нюра моя и носит, только она сейчас Жозефина. Спокойная стала, покорная и все время меня ждет по ночам в коридоре. А я не иду. Я ей письма пишу, пусть думаю, поскучает немножко.