калека-зима

изнемождённая. коммунальная кома. ногтями вспорота.
швы из вен рвутся на повторах монотонных. ровно так.
изнемогая в конвульсии притонов. калека-зима картонна.
подохнет скоро. напоив меня сонно асфальтом фоновым.
языки из глянца кромсают горло. покорно. под поп-корном.
вон они - впитали влагу от побоев раковой воды.
в раковинах, кроме
тотализатора транквилизаторов не осталось воя
вскоре обаявшего полости моих ладоней
своею непохожестью на обезвоженные рои
капельниц, питавших этот карцер ласково.
сгорая кассово на кострах в противогазах.
не задохнуться, так познать садо прелесть ада.
пуская по себе коктейль из молока и падали
взбалтывать молокоиновую праздничность
как бесподобный минимализм зрачка за лаковым
покрытием манекенов вечной прачечной.

мы кусаем губы, картонные. до клея. до крови.
и в манекенах нет витрин. следов побоев.
но насилие стерильное, и их заглатывая, обгонит.
мы кусаем губы, картонные. до клея. до крови.
небрежно рассыпаясь на кому и искомость.

фанаты стерильности заплаканы.
заплатками на латах.
латентная привязанность к терактам
внутри тусклого света ласковой
террасы с фонарями
грызущими битум проводами
светом обводя её
вдоль по спирали
слаженно
и жертвы с ружьями, заряженными
пулями, что молятся, скуля из дула в ужасе
об ужине, простуженными трупами на чуждых
чувствах.

стереотипный дьявол носит prada
третий круг кафельного ада к ряду
а мы это проглатываем. мы рады
существовать лишь ради радиуса возврата
насилия. и нас порадует парад бессилия
в невыносимом минимализме мира.