Чужое перо. третья часть

1.

Мой  читатель  и  друг!  Если  помнишь – зимой
Мы  расстались  в последней  главе,
А  сегодня,  попутчик  взыскательный  мой,
Мы  идём  по  июльской  траве.
Мы  вернулись  туда  же,  где  начат  рассказ,
В  тот  же  город,  где  вырос  герой.
Всё  знакомо,  всё  тешит  и  радует глаз:
И  деревьев,  чуть  выросших, строй,
И  знакомый  нам  сквер,  и  тропа,  что  вела
В  дальний  угол,  в  глухие  места, –
Только  нынче  травою  она  заросла,
И  скамейка  под  клёном  пуста.

…Вспомнишь  юность ли  ты,  время  вспять  обратив,
Приоткроешь  семейный  альбом,
В  город  детства  вернёшься – щемящий  мотив
Зазвучит  в возвращенье любом.
Эта  нежная  память  о  давнем,  святом,
Грусть  о  прошлом,  которого  нет,
Ностальгия – извечный  и  горький  симптом
Неизбежной  поспешности  лет…
Всё – такое,  как  раньше,  а  ты – не  такой.
Где  наивность,  и  свежесть,  и  пыл?
И  реликвии  перебираешь  с  тоской:
Сколько  ты  их  за  жизнь  накопил!
А  ведь  сколько  растаяло,  скрылось   из  глаз,
Будто  след  на  воде  за  кормой…


…Но  вернёмся  к  нему.  Был  великий  соблазн
Рассказать,  как  он  ехал  домой,
Что  он  думал  и  чувствовал  в  долгом  пути,
Возвращаясь  к  родимым  местам,
Как  он  встретился  с  ней… Но,  читатель,  прости –
Ты  легко  это  сделаешь  сам.
Подскажу:  увидал… И  качнулась  земля...
И  потом,  будто  в  сладостном  сне…
Дальше – хочешь,  додумывай,  слёзы  лия,
Я  пока  постою  в  стороне.
Представляй – я  не буду  тебя  торопить –
Каждый  жест,  каждый  штрих  и  фрагмент…
(Раз  уж  должен  читатель  соавтором  быть –
Для  сотворчества  самый  момент.)
Можешь  волю  фантазии дать – и посметь
Подглядеть,  как  сливались  уста…
Но  о  счастье  писать  скучновато,  заметь,
Да  и  цель  моя,  в  общем,  не  та.
Опущу  смакованье  любовных  утех,
Руководствуясь  мыслью  простой:
Счастье  личное  в  общем-то  схоже  у  всех,
Как  когда-то   заметил  Толстой.
Словом,  друг,  ты  поспешность  мою  извини:
Я  бестрепетно  перелистну
Свадьбу – пир  на  весь  мир – и медовые  дни...         
И  к  супругам  поздней  загляну.

2.

По  прошествии  первых  супружеских  лет,
По  привычной  катя  колее,
Сохранить первозданности  бережный  свет
Удаётся  не  каждой  семье.
Но  они – сохранили.  Но  им – удалось
Не  растратить  живое  тепло,
И  всё  то,  что  они  пережили  поврозь,
Лишь  на  пользу  их  чувству  пошло.
Не  иссякла  их  нежность,  и  слово  «люблю»
Не  приелось  ни  ей,  ни  ему.

...Но,  читатель,  от  темы  я  вновь  отступлю
И  к  герою  вернусь  своему.
Я  давненько  предвижу  законный  вопрос:
Отчего   я   рисую  его
Так  небрежно? – про  внешность,  комплекцию,  рост
Неизвестно  почти  ничего.
Критик  вправе  сказать:  «Я  никак  не  пойму –
Чем  он  занят,  помимо  семьи?
Где  работает  он?  И  учился  чему?
Есть  у  жанра  законы  свои!
Как  представить  портрет,  если  так  он  размыт,
Словно  блик  на  текучей  воде?
Всё  абстрактно:  наружность,  профессия,  быт…
Где  детали?  Конкретика  где?»

Я  согласна:  конкретикой  повесть  бедна,
Маловато  подробностей  в ней.
Я  могла  бы  назвать  города,  имена
И  фамилии  дать  позвучней.
Описала  бы  лица,  одежду,  жильё,
А  не  только  изгибы  судьбы –
Только  стоит ли  вешать  на стену  ружьё,
Если  нету  причин  для  стрельбы?
Пусть  детали  б  украсили  повесть  мою –
Но  ведь  суть-то  я  вижу  в  ином,
Оттого  я  героям  имён  не  даю,
В  нарушенье  канонов  и  норм.
Но  и  так,  без  единой  конкретной  черты,
Я  их  вижу,  реальных  вполне,
И  надеюсь,  читатель, – сумеешь  и ты
Углядеть  всё,  что  видится  мне.
Ты  почувствуешь  тихое  счастье  семьи,
Где  ни   розни,  ни  ревности  нет…
Так  что  я  продолжаю...  Герои  мои
Вместе  прожили  несколько  лет;
Мир,  совет  да  любовь  в  их  уютном  дому,
И  судьбе  благодарны  они…
Лишь  одно  до  поры  отравляло  ему
Безмятежно  счастливые  дни.
Всё  прекрасно:  очаг,  золотая  жена,
Сладкий  шёпот  до  самой  зари…
Но  когда  о  стихах  говорила  она,
У  него  холодело  внутри.
Если  честно – вначале,  на первых  порах
Он  хотел  ей  открыться  до дна,
Рассказать всё  как  есть…  Но  панический  страх
Не  давал:  а  простит ли  она?
Он  смертельно  боялся  её  потерять –
Долгожданную  радость  свою.
И со временем  начал  себя  уверять,
Что  признанье  разрушит  семью.
Он   твердил  себе: «Главное  в жизни – она.
Я  её  никому  не  отдам.
А  терзанья  и  ложь – это  счастья  цена,
Мой  удел.  Я  плачу  по  счетам.
Может,  этот  мой  крест – тяжелее  других!
Но  уж  лучше  на совести  груз,
Чем  возможность  услышать  из  уст  дорогих
Приговор: «Ты  обманщик  и  трус!»
Нет,  во имя  любви – я  обязан  молчать,
Имитировать  творческий  дар…»
И  с годами  почти  перестал  удручать
И  рассеялся этот  кошмар.

…«Имитировать  дар!»  Сколько  силы  ни  трать,
Хоть  сиди  до седьмых  петухов –
Не  подделать  талант… Выручала  тетрадь
Привезённых  когда-то  стихов.
Поощряемый  блеском  восторженных  глаз,
Не  нарушив  молчанья  зарок,
Он  разумно,  рачительно  тратил  запас
Тех,  давно  переписанных  строк.
Он  играл,  как  в театре:  сидел  допоздна,
Хмурил  брови  и  грыз  карандаш –
И  смеялся,  когда  говорила  она:
«Ну  когда же  ты  книгу  издашь?» –
«Нерезонно! –  шутил. –  За  изданье – плати,
А  доход  не  окупит  чернил!» –
И,  по правде  сказать,  уже  верил  почти,
Что  стихи  эти  сам  сочинил.
День  за  днём,  восхищеньем  её  окрылён,
Он  вживался  в приятную  роль –
И  привык.  И  не вздрогнул,  когда  почтальон
Заказную  принёс  бандероль.
И  ни  внутренний  голос,  ни  вещие  сны
Не  шепнули,  как  он  рисковал
В  ту  минуту,  когда  на  глазах  у  жены
Злополучный  пакет открывал…
______
 
«Здравствуй,  друг!  Ты  небось  и  не  помнишь  меня –
Ну  ещё  бы! – прошло  столько  лет…
Но  взбодри  свою  память,  старик:  это  я –
Твой  давнишний  приятель-сосед.
Я  тебе  не  писал – всё  дела,  извини:
Дом,   работа,  детишки,  жена…
Но  нет-нет – да  и  вспомню  прекрасные  дни,
Институтские  те  времена –
Может,  самые  лучшие  годы  в судьбе…
Помнишь  ту,  со  стихами,  тетрадь?
Помнишь, как  мы признались – ты  мне,  я тебе –
В общей  страсти:  бумагу  марать?
Помнишь,  я  попросил:  мол,  прочти,  оцени –
И,  по правде,  не  знал,  не  гадал,
Что  похвалишь  стихи…  А  недавно – взгляни! –
Я  решился – и  книгу  издал!
Ты  мне  первым  сказал,  что  пишу  я  не  зря,
Что  тебе,  мол,  меня  не  догнать –
Потому-то,  друзьям  эту  книжку  даря,
Я  обязан с  тебя  начинать.
Друг,  спасибо  тебе!  Ты  меня  окрылил,
Ты  в  себя  мне   поверить  помог.

Был бы  рад,  если б  ты  мне  часок  уделил 
И  черкнул бы  мне  несколько  строк».
_______

Мир  померк.  «Вот  и  всё… Вот  такие  дела…
Жизнь  окончена… Сам  виноват…
Поделом…»  А  любимая  книгу  взяла
И  раскрыла   её  наугад…

Он  упал  на  колени… Читатель,  боюсь
Продолжать: это  будет  смешно.
Так  и  чувствую:  на  мелодраму  собьюсь
Из  архивов  немого  кино.
Я  опять  предлагаю  домыслить  тебе –
Как   он  ноги  её    обнимал,
Как  он  голос  срывал   в  безутешной  мольбе,
Как  он  плакал  и  руки  ломал.
Погляди,  полюбуйся,  проникнись,  измерь
Весь  накал  и  страстей глубину,
Сострадай  и  злорадствуй… Доволен?  Теперь
Мы  послушаем  лучше  жену.

«Поднимись.  И  не  плачь.  Твои  слёзы – вода.
Ты  солгал  мне – а  я  не солгу.
Я  бездарность  простила  б  тебе  без  труда,
Но  обман – извини,  не  могу.
Перестань,  не  клянись.  Не  болтай  чепухи.
Душу  попусту  мне  не  трави.
Это  он,  а  не  ты,  посвящал  мне  стихи,
Это  он  мне  писал  о  любви…
А  теперь  отпусти  меня.  Я  не  сбегу.
Или  выйди – и  свет  погаси.
Разлюбить  я,  наверно,  тебя  не  смогу –
Но  и  верить  уже  не  проси…»

3.

Нескончаемый  ливень  лупил  по окну,
Грохотал  водосточной  трубой.
Он  стоял  у окна  и  глядел  в вышину,
Словно  видел  кого  над  собой.
Там,  в  сумбуре  ночной  взбудораженной  тьмы,
В  застилаемой  ливнем  дали
Облаков  клочковатых  летели  дымы,
Словно  прочь  его  счастье  несли…
И  под  ветреный  гул,  завыванье  и  свист
В  этом  облачном  сером  дыму
Он,  воспитанный  сызмальства как  атеист,
Бормотал,  сам  не  зная  кому:

«Что  мне  делать,  мой  Бог?  Если  только  ты  есть –
Умоляю  тебя,  подскажи!
Этот  крах  и  позор – справедливая  месть…
Я  за  годы  чудовищной  лжи
Заслужил  наказания,  кары  любой…
Я  не  верил  в тебя  до сих  пор –
Но  к кому  мне идти?  Вот  я  весь – пред  тобой:
Святотатец,  обманщик  и  вор…
Что  мне  делать  теперь?  Научи,  вразуми!
Я  любою  ценой  заплачу!
Лишь  Её,  лишь  любимую  не  отними –
Без  неё  я  и  жить  не  хочу…»

Он  шептал,  будто  бредил:  про  ложь,  про  любовь,
Причитал  и  винился  в  грехах… 
И  какая-то  новая  музыка  слов
У  него  зазвучала  в  висках.
Что  случилось,  откуда  наитье  пришло,
Бог  помог,  или  кто-то  земной –
Но  как  будто  бы  вдруг  распахнулось  крыло
За  уныло  согбенной  спиной.
Он  застыл… Колыхались  деревьев  верхи,
В  мутном  свете  чернели  скамьи,
И  звучали  слова… Это  были  стихи.
Не  чужие – иные.  Свои…
Испытав  потрясение,  или  испуг,
Он  настольную  лампу  включил.
Что  с  ним?  Мистика?  Бред?  Или  исподволь  друг,
Сам  не  зная  того,  научил?
Он  писал.  У него  пересохло  во  рту.
Он  про  боль  и  про  слёзы  забыл –
Будто  падавший  в  пропасть  взлетел  в  высоту,
Будто  тонущий  взял – и  поплыл…

4.

Он  воскрес.  Он  обрёл  благодать  и  покой.
Умолил  о  прощенье  жену.
Всё  прекрасно… И  я  своевольной  рукой
Снова   несколько  лет   пролистну.
Что  писать?  Улеглись  роковые  шторма,
Поросли  катаклизмы  быльём…
Если  слишком  дорога  гладка  и  пряма –
Есть  опасность  уснуть  за  рулём.
Но  когда  то  ухабы,  то спуск,  то  подъём,
То  гравийку  размыли  дожди…
Словом,  спутник,  держись –  жмём  на тормоз  вдвоём.
Поворот.  За  дорогой  следи!
 
_______

Золотое  окошко  горит  в вышине,
Смотрит  в  ночь  сквозь  ветвей  кружева.
Как  давно  он  маячил  вот  в этом  окне
И  шептал  покаянья  слова!
Вот  и  он – мой  герой.  Узнаёшь ли  его?
Возмужал,  посолиднел  слегка,
Снова  счастлив  в  любви.  И  растёт  мастерство,
И  тверда,  и  умела  рука,
И  ясна  голова,  и  душа  горяча,
И  сильны,  и  упруги  крыла…

…Он  сидел  за  столом,  на  машинке  стуча,
И  услышал:  жена  подошла.
Обернулся – и  замер… Глаза  холодны,
А  лицо,  как  от  жара,  горит.
И  слова – непонятны,  нелепы,  страшны…
Что  такое  она  говорит?..
«Я  поверила  раз,  и поверила  два,
Всё  забыла – и  дело  с  концом.
Я  дала  тебе  шанс – и  была  неправа:
Ты  остался  всё  тем же  лжецом.
Может,  это  болезнь? –  Ну,  к  врачу бы  пошёл.
Мне  самой бы,  безумной,  к врачу…
На,  читай, – и  швырнула  газету   на  стол, –
Больше   я  ничего  не  хочу…»

Что  за  чушь?  Он  ведь  повода  ей  не  давал,
Он  отмылся  от  прежних  грехов!
Он  открыл  разворот… Весь  газетный  подвал
Занимала  подборка  стихов.
Он  читал  и  мертвел… Наваждение?  Сон?
Что  за  имя  чужое  внизу?
Может,  вправду – болезнь?  Может,  выдумал  он
Всё,  что  было:  молитву,  грозу…

И  тогда  он припомнил  забывшийся  факт:
Год  назад  (или  больше,  чем  год?)
Он  неведомо  где  и  неведомо  как
Потерял  со  стихами  блокнот.
Он  хватился  не  сразу.  Расстроен  и  зол,
Он  искал  его  ночью  и  днём,
Перерыл  на  работе  свой  письменный  стол
И  квартиру  поставил  вверх  дном.
Бесполезно,  хоть  плачь!  То ли  где  обронил,
То ли  просто  запрятал  куда…
Ну  да  ладно:  стихи-то  он все  сохранил,
А  пропал  черновик – не беда.
Ни  к чему  горевать  о  таких  пустяках!
На  душе  у  него  отлегло:
Всё,  что  было  на тех,  на блокнотных  листках,
Он  давно  записал  набело…

…Что  ж,  теперь  всё  сошлось. Стало  всё  на  места.
Не  психоз,  не  безумье,  не  сдвиг…
«Успокойся,  родная!  Разгадка  проста:
Просто  кто-то  нашёл  черновик.
Я  его,  наглеца,  разыщу  всё  равно,
Это  подлость,  грабёж,  воровство!..»
Но  она  безучастно  глядела  в окно
И  не  слушала  больше  его.
А  потом  повернулась  к  нему,  подняла
Искажённое  болью  лицо –
И,  как  будто  задумавшись,  молча  сняла
С  безымянного  пальца  кольцо…               

5.    

«Боже  правый,  теперь-то  я  знаю:  ты  есть!
Это  ты,  это  промысел  твой…
Кто  придумал  бы мне  изощрённее  месть
И  больней,  чем  удар  ножевой?!
Боже  мой,  признаю – ты  задумал  хитро:
Одарить – а  затем  покарать.
Ты  вернул  мне  любовь,  ты  вручил  мне  перо,
Чтобы  всё  это  враз  отобрать!
Ты,  приняв  покаянье,  меня  не  винил,
Вместо  кары  награду  даря.
Я  твой  замысел  только  теперь  уяснил:
Нет  прощенья! – и  всё  было  зря…
Я  попался  в  ловушку.  Ты  цели  достиг,
Возвышая  меня – и  губя.
Для  чего? Для  того  ли,  чтоб  я,  еретик,
Богохульник – поверил в  тебя?..»
_________

Всё,  читатель.  Простимся  до будущих  книг.
Продолженья  у повести  нет.
Я  бросаю  героя  в мучительный  миг, 
Как  Онегина  бросил  поэт.
Оставляю  открытой  работу  свою
Для  злословья,  критических  стрел –
А  героя  судьбу я  тебе  отдаю:
Ты в сотворчестве  поднаторел!