Diese Losung des Gottes

ПРОЩУ ПРОЩЕНИЯ У НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКА: мне пришлось убрать все надстрочные хитрости, так как сайт их не поддерживает.

Я категорически не советую это людям, что не верят в разрушительную силу любви. Ведь она может не только созидать, но и мстить.
В третьей части рассказа довольно откровенно описывается любовь мужчины к мужчине. Также один из них мертв, потому, к сожалению, здесь присутствует некрофилия. Упоминается изнасилование девушки, но это не столь важно.
Переводы немецких предложений и слов в конце повествования.
Честно скажу, что была вдохновлена немецким фильмом, который родился в один год со мною. Даже имена персонажей те же оставила, только изменила несколько существенных деталей.
А вообще ничего страшного. Просто грустно.

***

 – Was du mit mir machen wirst?!
 – Deine Seele gehort mir.
 – Nein!
 – Und du wirst hier ewig leben.
 – Warum? Wofur leide ich?!
 – Diese Losung des Gottes. (1)

***

 – Unser Vater in dem Himmel! Dein Name werde geheiligt. Dein Reich komme. Deine Wille geschehe auf Erde wie im Himmel... (2.1) – Она молилась страстно, возводя очи горе, прижимая к вдавленной груди образок с Иисусом Христом, но тот смотрел на нее угрюмо и не внимал молитве. Лохмотья стелились по полу грязными холщовыми полосами, бывшими еще недавно юбкой, рукава рубашки цеплялись за торчащие из бревен гвозди; она рыдала, с трудом выговаривая слова Gebets (3). Становилось жарко, пепел сыпался с крыши над головой.
 – Unser taglich Brot gib uns heute. Und vergib uns unsere Schulden, wie wir unsern Schuldigern vergeben. Und fuhre uns nicht in Versuchung, sondern erlose uns von dem Ubel... (2.2) – По ее ногам струилась кровь, внутри тела рассыпались на части внутренности, или ей так казалось, но боль была невыносимой; она крючилась, сдерживая рвоту, и с фанатичным сумасшествием шептала последние строки aus der Bibel (4). Огонь подобрался к замаранным ступням, ей пришлось забиться в угол в отчаянии, но она уже не верила в то, что говорила.
 – Denn dein ist das Reich und die Kraft und die Herrlichkeit in Ewigkeit. Amen! (2.3) – Пламя накинулось на кожу ног, превращая их в обожженную, почти запеченную плоть; горячие языки прошлись по деревянным стенам и окутали волосы страдальческим ореолом; не тем, что сиял вкруг головы Иисуса, а подобным смерти от прожорливой стихии. Она визжала, словно ведьма посреди костра, и слепо металась в углу, ни на что не надеясь; и были слышны дикие вопли людей в соседних избах, которых постигла та же участь. Оскверненная чужими руками грудь исчезла в огне, во рту медленно оседали хлопья сажи, а взгляд застыл на соседней стене, где были кровью начертаны слова Петера: «Das Ubel wird dich absorbieren» (5). Секундой позже ее тело сползло на пылающий пол, а образок, чудом не сгоревший, откатился в сторону. Последним, что увидела она, черная, нагая и с покрасневшими глазами от слез и адских мук, был строгий, но исполненный отвращения взор Иисуса.
...Der Teufel (6), невесомо ступивший на обугленное дерево, поднял раскалившийся Божий образ и приставил к ее лбу, чтобы отделилась от тела душа, ведь ей надлежало отправиться в преисподнюю. И Дьявол не знал, должна ли она попасть туда, куда ведет дорога вечных страданий, но Петер уже заключил с ним сделку и расписался собственной кровью, потому решение Дьявола было пристрастно. Оставив тело новой рабыни на полу, он забрал ее душу, и отправился в иные места, те, где раньше стояли избы. Над всею деревней, полной смертей, летали вороны, с хриплой тоскою каркающие над судьбой тех несчастных людей, на коих пала жестокая Rache (7) Петера.

***

В небо над их головами словно пролили чернила, меж облаков проглядывалась копоть от сгоревшей дотла деревеньки. Из самого далека, с севера, откуда они родом, доносились вороньи крики и истошные рыданья выживших: тех, что в момент мщения находились на улице. Никогда деревня не забудет этот день, события которого не были властны и Дьяволу, не говоря о den Gott (8); и ничего не случилось бы, но люди сами подписали приговор Смерти. Травы альпийских лугов кололи ладони Петера, с них еще не смылась кровь, дожидаясь ливня, но небо оставалось мрачно сухим, без единой аллюзии на влагу. Потертые испачканные брюки сохранили ее запах и стоны, девушки, в которую был безумно влюблен Элиас, той, что его отвергла. O der Musik! (9) Музыка, разрушившая его жизнь, с самого детства готовящая одинокую смерть. Даже любовь ни единой йоты не изменила в предначертанной судьбе, принеся лишь горькую душевную пустоту. Петер не мог вынести этих глаз с застывшими слезами, пугающе бледного лица Элиаса; потому он ворвался в избу, где сидела она, собираясь den Rosenkranz beten (10), и свалил ее на пол, подминая под себя, вырывая из ослабевших пальцев четки. Она умоляла Петера оставить свои замыслы, боролась за честь и плакала, давя на жалость; по его спине стекал пот, а пол под ними был вымазан в ее крови, и он не остановился. Возбуждение не накатывало, изнутри жгла ненависть, тягучей смесью выплескиваясь на тело несчастной; та давилась слезами, а он слизывал их с ее лица, наслаждаясь вкусом раскаяния, уже бесполезного, но такого сладкого.

Позже, когда она обессилела настолько, что лежала без попытки подняться, а волосы застилали мокрые черты, Петер встал, пряча в брюки улику дерзкого проникновения в ее нутро. Он хотел в последний раз взглянуть ей в глаза, увековечив в памяти то унижение, которому он подверг свою жертву; но едва Петер убрал с лица грязные слипшиеся пряди, она резко вскинула голову и укусила его за палец. Шипение, удар по лицу наотмашь, сдавленный крик. Его кровь смешалась с ее кровью; Петер за волосы оттащил девушку в центр избы и пинком в грудь заставил ее проглотить рыдания, подобные удушью, что испытывают томящиеся в котлах Der Holle (11). На лохмотья юбки упал образок с святым ликом сына Господа, она сжала его в ладони, порезавшись об острые края, а Петер с жестокою улыбкой, уже предсказывая окончание ее жизни, кровью вывел пять слов на стене и наклонился, смеясь:
 – Flehe den Gott, die Hure! (12) – Дверь запахнулась с треском, и в следующее мгновение избу пожирал беспощадный огонь, не разбирающий дороги. Она читала Vaterunser, das (13); и ясна была ужасная истина: мщение Петера – не ее личная кара, а неотвратимый рок целой деревни, провинившейся лишь в том, что явилась причиною смерти Элиаса.
Он умирал в мучениях. В стекленеющих глазах вели борьбу багряные искры, топя во множестве отблески голубизны; руки судорожно искали необъяснимое что–то, а из груди вырывались всхлипы. Петер приникал к груди Элиаса, целовал его щеки и рот; лихорадочно лились признания в самой горячей любви из всех, что существуют на грешной земле и что придуманы людским разумом. Каждая из эмоций равна точке невозврата, но ни одна не шла в сравнение с чувством Петера. Элиас понимал слова, слетающие с губ друга, но сердце, не способное вынести силу даримой ему любви, разорвалось внезапно. Der Tod! (14) Петер взял его тело на руки, плакал, осыпая слезами любимое мертвое лицо и покидая навсегда место, где родился и вырос; и воздух вокруг впитывал гарь, обволакивая его удаляющуюся фигуру.

***

Спрятавшись в высоких хрупких травах, Петер положил Элиаса на землю и неловко преклонил колени перед ним, не выпуская холодной руки из пальцев. Открытые, полные мути глаза с выражением трагедии и боли терзали Петеру душу; скованное невидимыми путами тело любимого было безупречно, но так мертво… Он очертил пальцами линию приоткрытых губ, ощутив подушечками трещинки на них, тронул впалую щеку с обветренной кожей; уже через неделю идеальные черты Элиаса начнут разжижаться и плавиться, а спустя месяц он превратится в жидкую зловонную Die Masse (15), в коей ничто не будет напоминать прежнее совершенство. Губы Петера нащупали жилку на любимой шее, переставшую пульсировать от крови; он лизнул ее и, едва справляясь с невыносимым сердечным жаром, почувствовал, что готов перейти все границы, дозволенные смертному, чтобы заполучить Элиаса без остатка.

Он перебирал черные волосы, местами поседевшие благодаря времени; ведь оно не ведает жалости к нелепым творениям Бога. В прядках застряли листики горечавки, а венчик ее, синий и благоухающий, лежал отдельно от стебля, и Петер поднял его, целуя лепестки.
 – Ihre Bitternis ist meiner Liebe zu dir ahnlich... (16) – Его язык раздвинул губы Элиаса, прошелся вдоль линии зубов, соприкоснулся с чужим языком, порождая неизменный вкус горькой, оледеневшей страсти; ладони легли на скрытые рубашкой плечи, кривой излом которых лишь воспалял чувства Петера и его нежность.
 – Ich furchte nicht, zu sterben... (17) – Петер целовал его худую грудь, выпирающие ребра, приподняв истерзанную ткань в заплатах, и точно слепой щенок тыкался лбом в живот, не сдерживая слез и лившихся правдивых слов с языка. – Ich furchte, dich dem Teufel zuruckzugeben. (18)
Прижавшись нижней частью тела к Элиасу, Петер едва ли в здравом уме сравнивал себя с обезумевшим зверем, которого подстрелили охотники за душами, погрязшими в пороках; истерика прорывалась сквозь рыдания взрослого мужчины, что был сир и убог пред лицом Господа и что в унижении оплакивал свою любовь.
 – Wenn du dich auf den Himmel begeben hast... (19) – Нечаянно он прокусил губу Элиаса, но кровь, застывшая в мертвых жилах, не шла; трава под телами вымокла от слез, а белоснежные цветки ветрениц и голубо-желтые фиалки поникли, ища защиты у земли, питающей их. Движения таза Петера участились; глаза его закатывались, и дыхание мешалось с ветрами, прилетевшими с Альп. Стало холодно; медленно сгущались сумерки, но сердце заходилось от высокой температуры; лишь только Элиас был по-прежнему недвижим и мертв. Fur immer. (20)
 – ...Ich werde dich nicht verlassen. (21) – Петер впился ногтями в податливую кожу шеи, оставляя на ней мимолетные отметины и не пытаясь сдержать свой последний на этом свете порыв. За секунду до взрыва тех эмоций, что томились внутри него, изнуряя, той невыразимо страстной и никому не нужной любви, он впился взглядом в самые красивые и ослепшие уже глаза, что сейчас осматривали чертоги Ада или следили за пальцами играющих на лирах ангелов. Что было в них? Весь мир, вся Вселенная. Только для Петера в них не было места; и он понял, каким только способом может воссоединиться с Элиасом. На Земле его уже ничто не держало.
 – Ich hasse dich! Ich mag dich!!! (22) – Это удовольствие не было похоже на то, что Петер испытал со слабой испуганной девчонкой, которая вечность проведет в объятьях Дьявола; и в груди вскипала не ненависть, совершенно не она. Внутривенный его садизм подавился шквалом невысказанного, глубокого чувства; Петер не испытывал подобного никогда, ни с одной из деревенских подружек на ночь, и ни единая Wesen (23) не возбуждала в нем подобного.

Он с трудом приподнялся на локтях и поцеловал невозмутимо лежащего Элиаса. Положа голову на грудь, в которой никогда уже не заколотится сердце, Петер устало прикрыл веки; пальцы переплелись с чужими, окоченевшими от неутихающего ветра. Скривились губы усмешкой, а сердце защемило рыданием с такою силой, что слезы не могли пролиться; но их хватило бы на целый океан. Если б только влага человеческая, выделяемая с сильною мукой, заполняла водоемы, люди плавали бы в океане, где каждая капля источает чье-то страдание.
 – Der ruhigen Traume, die Liebe meine. (24) – Петер плотно прижался к Элиасу, вдыхая запах его одежды и эфемерного тепла, оставшегося в складках рубашки; второю рукой он мягко опустил ему веки; и казалось, что Элиас спит в окружении высоких трав альпийского свежего луга. Петер знал, что Дьявол не посмеет отказаться от их союза, закрепленного грешной кровью, и в волнении перед смертью, уже оговоренной им с Властителем Ада, он провел огрубевшей рукой по щеке Элиаса. Тот молчал, но Петер не ждал от него ответа.
...И когда юный месяц гулял по небесным просторам, освещая дорогу заблудшим путникам, ему открылась необъяснимо печальная картина: рыжий мужчина с проседью и отросшей щетиной обнимает мужчину жутко худого, но прекрасного, из которого уже испарилась жизнь. Месяц проводил взглядом душу одного из них, только расставшуюся с телом, и вздохнул, о чем-то задумавшись. А вороны все каркали, оплакивая маленькую сгоревшую деревеньку, издавна обреченную на месть во имя любви.

***

– Ihr seid angekommen.
– Du wartest auf uns?
– Naturlich. Und es ist wieviel?
– Die Ewigkeit.
– Warum willst du mit ihm bleiben?
– Ich mag es.
– Die Liebe ist eine einzige Rechtfertigung. (25)

***

ПЕРЕВОД:

(1) Эпиграф - диалог девушки с Дьяволом.

 – Что ты сделаешь со мной?!
 – Твоя душа принадлежит мне.
 – Нет!
 – И ты будешь жить здесь вечно.
 – Почему? За что я страдаю?!
 – Это решение Бога. (кстати, именно так переводится название)

(2) Молитва, произносимая девушкой, - «Отче наш» на немецком языке.

(2.1) Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя яко на небеси и на земли.
(2.2) Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго.
(2.3) Яко Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь!

(3) молитвы.

(4) из Библии.

(5) «Зло поглотит тебя»

(6) Дьявол.

(7) месть.

(8) Боге.

(9) О музыка!

(10) молиться, перебирая четки.

(11) Ада.

(12) «Моли Бога, шлюха!»

(13) Отче наш.

(14) Смерть!

(15) массу.

(16) «Их горечь похожа на мою любовь к тебе»

(17) «Я не боюсь умереть...»

(18) «Я боюсь отдавать тебя Дьяволу»

(19) «Если ты отправился на небо...»

(20) Навсегда.

(21) «...я не покину тебя»

(22) «Я ненавижу тебя! Я люблю тебя!!!».

(23) тварь.

(24) «Спокойных снов, любовь моя».

(25) Эпилог - диалог Петера с Дьяволом.

– Вы прибыли сюда.
– Ты ждал нас?
– Конечно. И на сколько?
– Вечность.
– Почему ты хочешь остаться с ним?
– Я люблю его.
– Любовь - это единственное оправдание.