Часть третья -Верните женщину в любовь...

 ***
«Я влюблена в саму Любовь!» —
Наверно, в этом что-то есть.
«Любимому не прекословь,
Ему судьбу доверь и честь…»
А если ты жарчей огня,
С душой, как чайка над водой,
Любви нет пристани, нет дна,
Чтоб утонуть…
Что делать той?

***
Я вас отпускаю по синему морю.
Я вас отпускаю, залетные птицы.
Совсем не неволю, совсем не неволю.
Противиться можно, — нельзя воротиться.
Себе наливаю горячего чаю,
Крепчайшего, терпкого, с капелькой меда.
И утро приходит, и птицу встречаю,
Нездешнюю птицу большого полета.
И дом наполняется гомоном новым,
Но в мягких объятьях все также не спится.
И без остановок звучит бестолково:
«Противиться можно — нельзя воротиться».

Попытка самоанализа

Я не люблю мужчин, которых я люблю.
Они чуть-чуть подлей, чем остальные.
Мне врут, а я их, в сущности, терплю —
На грошик дела, да слова пустые.
Быть может, я люблю их за слова,
Нанизанные на скупую нитку?
Немножечко кружится голова,
Когда читаю в золоте визитку:
«Ген. дир.», «Ком. дир.», «Советник», «Президент»…
Как много в этом спеси и гордыни.
И в портмоне надраен каждый цент.
Запоминаю на визитке только имя.
Я выбираю имя невзначай,
Каким их мама в детстве называла,
Их приглашаю на простецкий чай,
На штопанное в клетку покрывало.
Стихи читаю и слова тихи.
Я говорю, что в мире зла не мало.
Гоню их в дверь, шаги мои легки,
И вою от тоски под одеялом.

Ссора

«И не будет тебе ни пути, ни дороги!»
(Это мне?). А тебе, и дорога и путь?
Отменяю тобой вдохновленные строки
И пытаюсь осипшею грудью вздохнуть.
То же небо в оборках былого величья,
И березы, как зебры, в белесом лесу,
Где тебя обложу трехэтажной дичью
И такую же дичь про себя понесу.

Московский романс

В.Г.

Тихо тикают: «тики — так»,
Мои часики на ладони.
Говорят: «Все пустяк, пустяк»
На неведомом лексиконе.
Тихо тикают: «тики — так»,
Ни меня, ни тебя не жалея.
Что-то было не так, не так.
Просто отрок прошел по аллеям.
По аллеям моих стихов,
Начитавшись красивых книжек,
Ни стихов не хватило, ни слов,
Ты уходишь, так уходи же.
Не романтик и не чудак,
Просто винтика не хватило.
Что-то было не так, не так,
Может, как-то не так любила?


Сначала обнять, потом отпустить

Березовой баней
Пропах до небес
Березовый лес.
С листочком в кармане,
Без всяких чудес
Ныряет в подъезд.
Два шага — ступенька,
Ключа поворот,
На ощупь — кровать,
Не Женечкой, Женькой
Она в темноте
Захочет назвать.
Иллюзий не скроет —
Размыта печаль,
Расплавлена цель.
Иллюзий не строит —
Ключа поворот,
Два шага — постель.
Бессмысленность речи —
«Пусть лучше кровать,
Чем вой в пустоту».
Ведь жизнь быстротечна —
Пора выбирать —
Он выберет ту.
Он выберет ту,
Ее выбирать —
Не надо совсем.
Ключа поворот
Здесь сцена — кровать.
Прощанье без сцен.
Она его любит,
И хочет понять,
И хочет простить.
Иллюзий не строит.
Сначала обнять,
Потом — отпустить…

***
Почему-то зачем-то нужно, чтоб слова разгорались жарко,
Чтоб сметало и разносило прахом по полю, на распыл,
Чтобы грозная, яркая сила меня злом по земле носила,
Чтоб глаза полыхали жарко, чтобы ты меня разлюбил…
Почему-то зачем-то нужно, чтоб от слез глаза растворялись,
Чтоб огнем по щекам стекали, и обиды мне горло жгли.
Для чего-то кому-то нужно, чтобы мы, как враги, расстались,
И слова, как свинцовые гири, на страницы мои легли.

 Попытка соблазна

Уходишь прочь, просить я не вольна,
Твоей души растрогать не сумела.
И только ночь, да желтая луна
Мне шепчут, что тебя не переделать.
Ночь наступает черта не черней,
И звезды — камни в луже небосвода
Перевернутся в ней. Игра теней
Сольется в пятое, иное время года.
Луны клубочек размотает сны,
Во сне распахнуты — раздеты и разуты,
Мы сердце распускаем до весны
И тянутся секунды, как минуты.
Поводит раздобревшая луна
Боками в тесном обруче заката,
До завтра похудеет, как струна,
В бараний рог согнется...
Виновата.
И ты виновен — «Гой тебя еси»,
Ты не спросил счастливый свой билетик,
Ты вызвал по мобильнику такси
И заперся в рабочий кабинетик…

* * *
— Любимый, погасли свечи.
Мой нежный, скоро рассвет.
— Любимая, миг бесконечен,
Часов у бессмертия нет.
— Любимый, тебе приснилось.
Я плачу, ты хмуришь бровь.
Не вечна любовная сырость,
Но бесконечна любовь.
— Любимый, одно касанье
Бросает то в лед, то в огонь.
И звезд чрезмерно мерцанье,
Я вспыхну, ты только тронь.
— Мой нежный, я вспыхну сверхновой,
Ты имя лишь приготовь...
Рассвет васильково-лиловый.
Мы смертны — бессмертна любовь.

 * * *
Солнце затмили… Луны ресниц
С ним срослись…
Брови — хвосты черно-бурых лисиц —
Спрятались
В зарослях рыжих стриженой челки
Бывшей веселой вздорной девчонки.
Пламень небесный в ней тихо погас,
Ты выпил все солнце из карих глаз.

***
Все пожары собраны в окурке,
Жмутся зажигалки на ветру.
Мы друг с другом поиграли в жмурки,
Я же до рассвета не умру.
Я уйду в двенадцать, пополудни,
Там, в зените, бьется алый шар,
Словно маячок на хлипком судне,
В перекрестье всех небесных кар.
Я уйду на цыпочках, не слышно
И обидой вас не уколю,
На губах твоих, со вкусом вишни
Зреет злое слово: «не люблю»…

Ведьмино веретено

Сердце стучит, славно ткется любви полотно,
Точно также по стуку в груди мы любовь узнавали.
Больно колется ведьмино веретено,
Где от взгляда колючего на сто веков засыпали.
В полусне продирались сквозь розовый куст
И кляли свое сердце напропалую
За желанье коснуться отравленных уст
И погибнуть от лживого поцелуя.
Сердце строчит, с перерывами робко стучит.
Пережимает и рвет свою ткань от мороза…
Ложь погостит и отпустит. Написан лежит
Свиток чьей-то любви, где все точки — тире —
это азбука Морзе.

***
Верните женщину в Любовь,
Она простит вам все на свете,
Шутя подсядет на морковь
И отощает на диете.
Достаньте Солнце и Луну,
Дарите звездные алмазы,
Все вам простит, не обману,
И не поймет, что это стразы...
Верните женщину Любви,
Пусть на мгновенье, но верните,
Пусть будут слезы до крови...
Потом на цыпочках уйдите...

 * * *
Я тебя никогда не брошу,
Потому что ты самый лучший,
Потому что твои ладони
Мягче бархатного крыла
Белой птицы из Белой стаи.
Я тебя никогда не брошу
И обидой не огорошу.
Буду ласковей всех и строже,
Потому что люблю тебя.

Бабье лето
Г.Т.
Сентябрь дарит свои приметы,
Всех перечислить не берусь…
Ты шепчешь: «Наконец, женюсь»,
И наступает бабье лето.
И круг кольца, и солнца диск,
Заслуженный покой в ненастье,
Тебе пророчит мир и счастье
Сентябрьский желтый чистый лист!

 * * *
Колокольчиком слух разносится,
Слава сплетнею на окне.
И полощет разноголосица
Языками да обо мне.
Не расколешь жизнь, как горошину,
А покатится — не найдешь.
И полюбишь-то нехорошего,
А по любу милый хорош.
Обесценишься — куда денешься,
Расплескаешься досуха,
И очутишься медной денежкой
На ладони у дурака.
Разменяешься медной мелочью,
Медной сдачею с пятака.

Памятка сыну

Мужская ласка,
Как свежая краска —
Прижмешься — испачкаешься!
(эпиграф тоже мой)

Мужчина после тридцати —
Тип отрицательный.
Типично лыс, бестактно практичен,
Пролонгировано логичен.
Толст,
Если холост — худ.
И руки об него оботрут
Бешеное количество одиноких баб —
Это труд!
Баобаб тоже одинок, но высок.
С женщин брызжет малиновый сок,
Они любят мужчину после тридцати,
Его, как знамя, можно вперед нести,
Если его вынести.
Как это вынести?
Вынести мусор проще,
Чем сор из избы вымести…
Мужчина лет пяти,
Что из тебя вырастет
Лет этак после тридцати?
Ну, а пока — расти!

 ***
В кромешной тьме, у черта на куличках,
Гадаю я о жребии на спичках,
Судьбу терзаю, карты теребя,
Я не люблю или люблю тебя.
Никто с начала мира, мирозданья
Не видел столь коварного созданья,
Никто не строил призрачнее зданья,
И рухнет все, обломками скрипя,
Я не люблю или люблю тебя.
Ломая голову, кружась под потолком,
Все мысли вздорные давно свалялись в ком,
И этим мерзким шерстяным клубком
Я околдован, я — под каблуком,
Я задыхаюсь, и судьбе грубя,
Я не люблю или люблю тебя.

***
Была бы нужна тебе,
Ты бы ко мне пришел.
В радости ли, в беде
Сел за широкий стол.
Я для тебя тоска? —
Так бы сказал, не врал.
Ладонью бы у виска
Душистый след оттирал.
Просто бы налила
В стакан до краев вина,
Простила бы, поняла,
Осталась потом одна…
Без вести запропал,
В радости ли? В беде?
Зарастает тропа
В лопухах, в лебеде…

 В темпе вальса

«Я ведь тебе ничего и не должен,
Значит, помочь не могу».
Это послание в рамочке сложной
Рву, как струну. На бегу.
Листья мешаются в пыль листопадом,
Мелются в сажу слова.
И ничего уже больше не надо,
Кругом идет голова.
А надо мной в бесконечные дали
Желтые на голубом
Листья летели. Цветы увядали,
Напоминая о том,
Как заметет работяга-октябрь
На полустанке следы,
Как успокоит, утешит хотя бы,
Скроет в потоке воды.

Имя тебе — мужчина…

Все в этом мире здорово,
Заманчиво, так и знай.
Можно сказать: «До скорого».
Можно ответить: «Прощай».
Айсбергом перевернуться,
Начало назвать концом.
Разбить надоевшее блюдце,
Тебя обозвать подлецом.
Все в этом мире так зыбко,
Непостоянство, как суть.
Можно обидеть улыбкой,
Можно от счастья заснуть…
И как скала между нами —
Пыльный оконный проем.
Махнуться бы именами.
Может, друг друга поймем.

***
Я вынимаю ручку, как нож из спины.
(Твоей спины на чужой постели).
И мысли черны, и слова черны
Из тех, что друг другу сказать не успели.
Железной ручкой тычу в тетрадь.
Мало руке стола, и обыкновенно
В рост поднимается фраз хромоногая рать.
Сквозь этот строй мне опять продираться из плена.
И буду жечь безжалостно, как в бою.
Не стоит свеч та игра, где едят без соли...
Но даже в «убью» мне слышится: «Я люблю»...
Поставлена точка, и, видимо, я на воле.

* * *
Я иду дорогой каменной
Между лесом и рекой.
В листьях птичьи крики замерли,
Жизнь погружена в покой.
Над оврагами крутыми
Фонари горят зари.
Вспоминаю твое имя.
И не помню, хоть умри!

* * *

Я смою все мысли с его чела.
Буду носить с упрямством мятежным,
Как желтая злая пчела
Медовую одурь — боль и нежность.
В его руках я синицей усну.
Серым журавлем на синем небе
Промелькнет минутный испуг
Белой волной на смятой постели…
Брось меня, Господи, в черную хлябь,
Испепели, разорви на части,
Но, пожалуйста, не оставь
Без надежды на горькое счастье.